Аделаида Герцык - Из круга женского: Стихотворения, эссе

• Название: Из круга женского: Стихотворения, эссе
• Автор: Аделаида Герцык
• Издательство: Аграф
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-7784-0233-3

Русская литература в последние годы вызвала к новой жизни множество забытых и вытесненных имен; особенно много вновь открытых поэтов принадлежит Серебряному веку. Одним из таких забытых, но весьма ярких представителей литературы на рубеже XIX–XX веков является Аделаида Герцык.

В книге собрано ее творческое наследие, включая лирический дневник и философские размышления. В своей поэзии, в основном религиозного и мистического содержания, Герцык выходит из литературы модерна навстречу тоталитарному XX столетию. В этом столкновении — завораживающая суть ее стихов.

Издание снабжено довольно обширным справочным аппаратом и приложением, в котором собраны отзывы современников о творчестве поэтессы.

---

Вы предаете тишайшую, замкнутую, невидную собою, с недостатком произношения и легкою глухотой, но полную внутреннего очарования русскую поэтессу-святую. Для меня несомненно, что А.Г. принадлежала к очень древнему типу: первохристианских мучениц, средневековых святых, св. Цецилия, Катерина Сиенская, св. Тереза — ее великие сестры. Разумеется, она не была святой в прямом смысле и не будет канонизирована. Она была жена, мать, писательница, все мы, ее собратья по литературе, помним ее и в Петербурге, и в Москве, на литературных собраниях, на религиозно-философских заседаниях и т. п. Невестой Христовой и монахиней она не была и мира не покидала. Но, чтобы вкратце показать, что это была за душа, приведу факты, сообщенные мне ее близкими друзьями. И, во-первых, обстановка, в которой она жила в Крыму: «Сперва прошли красные орды, опустошая винные подвалы в награду за „победу“… И все же эти пьяные ватаги были менее ужасны, чем следовавшие по их пятам вылощенные чекисты. От красных орд наши виноградники усеивались трупами дохлых лошадей, от чекистов — трупами „белых“ людей. По ночам их выводили голых, в зимнюю стужу, далеко за скалу, выдававшуюся в море, и там, ставя над расщелиной, стреляли, затем закидывали камнями всех вперемежку — застреленных и недостреленных. А спасавшихся бегством стреляли где попало, и трупы их валялись зачастую у самых жилищ наших, и под страхом расстрела их нельзя было хоронить. Предоставляли собакам растаскивать их, и иногда вдова или сестра опознавали руку или голову».

За террором пришел голод. А. Г. прошла и через эту голгофу. Мой корреспондент утверждает, что эта полоса была не менее ужасна — потому что больше убивала дух и мучила обыденностью. По-видимому, здесь нельзя уж было жить экстазом. «Голод — томительно долгий, держащий человека на границе животного существования — не только одухотворяет, но низводит до зверя, до безумия»…

А.Г. пережила голод, но погибла все же жертвою намученности и надлома. Она скончалась в прошлом году от болезней, ужасов и усталости пережитого. Конечно, внутренне не подалась, не уступила Дьяволу ни пяди, но тело не вынесло. Вместе с Блоком, Гумилевым, чрезвычайно от них отличаясь, она может быть причислена к мученикам и жертвам революции, и эти беглые мои строки — лишь заметка, лишь памятка о светлой и прекрасной душе, о частице Святой Руси, терзаемой и распинаемой.

В книге, подготовляемой ее друзьями, ее образ получит полное освещение.

А пока, Горький, повторяю: я не могу назвать ее по имени! Она бы вам простила. Я — не могу.

Светлый путь

Ниже мы печатаем «Подвальные очерки» умершей в прошлом году замечательной русской поэтессы А.Г. Друзья покойной просили не называть ее полного имени, ограничиться лишь инициалами — из опасения за оставшихся в России родственников. Итак, над могилой поэтессы-святой, вполне далекой от политики и борьбы, мы не можем даже назвать ее имени. Позор за это да ляжет на правителей сегодняшней России.

А.Г. родилась в 1874 году в Москве. Ее отец был военным инженером, а потом строителем Моск<овско>-Ярослав<ской> ж<елезной> д<ороги>. Детские годы ее прошли в г. Александрове Владимирской губ<ернии>, и в Крыму, в Судаке, где у них на берегу моря была своя дача с виноградниками, большими орешниками и фонтаном. А.Г. получила хорошее образование, рано полюбила литературу, вкусила того сладкого яду, от которого никогда уже не может отделаться человек. Молоденькой барышней, вместе с сестрой, путешествовала она по Италии, особенно полюбила Ассизи и св. Франциска, сильно вошла в дух Раннего Ренессанса — в те годы (1890-е), когда русская интеллигенция была еще вполне провинциальна. Увлекаться живописью Джотто и книгами Рёскина значило стоять много выше среды. Первый печатный очерк А.Г. был «Религия красоты» (1897). Затем она с сестрой перевела «Прогулки по Флоренции» Рёскина, позже Ницше (первые в России переводы его), дала несколько статей по западной литературе, главное же — писала стихи. В 1908 году вышла замуж, путешествовала по Франции, Италии, Германии. В Вюрцбурге у нее родился первый ребенок, она вернулась в Россию и с 1910 по 1917 г. прожила с мужем в Москве. У нее собирались поэты и поэтессы, молодые и старые критики и философы. В 1909 г. вышел сборник ее стихотворений, а перед тем часть стихов вошла в альманахи «Оры» и «Кошницы». Полусафические строки А.Г. «Из круга женского» были помещены в разных московских альманахах того времени. Эта мирная жизнь прервалась революцией. Весной 1917 г. А. Г. уехала в Судак, не думая, что никогда уже ей не увидать Москвы. Будучи вообще небрежной к своему писанию, она оставила в Москве много ценного и важного, между прочим дневники, рядом со стихами — наиболее для нее важная и удачная форма самовыражения.

В Крыму ей предстояло пережить все ужасы голода и революции. Вот строки о тогдашнем терроре в Крыму близкого А.Г. человека: «…по ночам их выводили голых в зимнюю стужу, далеко за скалу, выдававшуюся в море, и там, ставя над расщелиной, стреляли, затем закидывали камнями всех вперемежку — застреленных и недостреленных… А спасавшихся бегством стреляли где попало, и трупы их валялись зачастую у самых жилищ наших, и под страхом расстрела их нельзя было хоронить. Предоставляли собакам растаскивать их, и иногда вдова или сестра опознавали руку или голову».

И брат, и муж А. Г. были арестованы, их долго держали в подвале, но, к счастью, не убили. Самой А.Г. пришлось три недели высидеть в подвале. На ее счастье попался молодой следователь, любитель поэзии. Он заставил на допросе А.Г. записать ему ее «Подвальные стихи» и попросил сделать надпись, что она посвящает их ему, и отпустил домой. Тому, что она сидела сама в подвале чеки, и тому, что следователь, заставляющий посвящать себе стихи, выпустил ее, мы обязаны появлением на свет «Подвальных очерков», которые без колебания надо отнести к лучшим литературным произведениям последних лет.

За террором наступил голод. А.Г., с опухшим, мертвенно-серым лицом, бродила по знакомым и незнакомым домам «сытых» и вымаливала детям хоть бы кухонных отбросов. «Из картофельной шелухи готовила она „котлеты“, из кофейной гущи и старых заплесневелых виноградных выжимок пекла „лепешки“. Варила „супы“ из виноградной лозы, из необделанной кожи „посталов“ (татарские сандалии). Радовалась, когда из Феодосии привезли кусок жмыхов — их жевали и находили „вкусными“».

И самое страшное — у А.Г. голодали дети. Особенно трудно переносил голод старший мальчик. Он иногда по ночам, не будучи в силах спать, выбегал на двор, в зимний холод, и там «выл»…

Как же переносила все это А.Г.? Как жила, чем питалась внутренно?

Недаром юною девушкой поклонялась она св. Франциску Ассизскому. А.Г. была натурой глубоко религиозной, и чем дальше шла жизнь, чем суровее становилось, тем страстнее и жарче экстаз души. Он поддержал и он дал силы жить и творить в это страшное время.

В сущности, она всегда была поэтесса-святая. Невидная собою, с недостатком произношения, недостатком слуха, А.Г. была — великая скромность, чистота и душевная глубина. Во все века бывали подобные праведницы. Одни погибали на аренах. Другие украшали мир в кельях монастырей. А.Г. своеобразная разновидность: праведница-поэт. Ее поэтический путь обратен пути Блока. Его в ранней молодости посещали «видения непостижные уму», а потом он впал во мрак. У нее, напротив, силен пессимизм молодости. Ранние стихи говорят о томлении, о ненайденном еще. Для этого времени характерно «я только сестра всему живому» — мир еще как будто «сбоку» для нее. Второй период (1910–1917) характеризуется как попытка романтизмом, героизмом, пафосом эстетическим преодолеть «сестринство». И, наконец, последний, важнейший и поэтически, и внутренно, совпал с самой бедственной частью жизни А.Г. Вот где «спасительность страдания»! Вот где видно, какою ценой покупается большое.

В воздухе, напоенном кровью и расстрелами, голодом, стонами детей, в ужасающие дни, когда одни матери в Крыму отравляли своих детей, другие убивали их и солили тела в кадке — А.Г. вступала в последний, лучезарнейший период поэтической работы. Да, поэтический!

«В такие ночи (когда „выл“ от голода ее сын), дрожа в лихорадке от голода и холода, — эта неугасимая душа слагала свои стихи, пела свои гимны и славила Бога».

Мне присланы некоторые ее стихи этого времени. Это религиозные гимны. Это великое приятие всех бедствий и страданий, величайшее утверждение смирения и любви к Богу — в минуты таких испытаний, которые возводят к древнему Иову. Эти стихи не столько «литература», сколько свидетельство о душе, памятник скромного величия невидной, «незаметной» русской женщины. Как далеки, ничтожны кажутся все «богоборчества» разных литераторов рядом с её экстазом и любовью. Блок сказал о себе: