Евгений Нилов - Зелинский

• Название: Зелинский
• Автор: Евгений Нилов
• Издательство: Молодая гварлия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

В книге рассказывается о русском советском химике Николае Дмитриевиче Зелинском.

Н. Д. Зелинский явился одним из основоположников целого ряда новых отраслей химической науки: химии нефти, химии циклопарафинов, химии белка, органического катализа, химии сверхвысоких давлений. Он обогатил химическую науку блестящими открытиями, громадным количеством исследований, широкими теоретическими обобщениями. Ему принадлежит около 600 научных трудов. В отечественной истории развития органической химии после Бутлерова нельзя назвать имени другого ученого, чье влияние было бы столь сильным, всесторонним, длительным и плодотворным, как влияние Н. Д. Зелинского.

---

Выступали представители Пролеткульта. Они кричали:

— Профессора-шкурники! Господа кастовики! Они повинны в гибели многих и многих талантливых представителей науки из народа!

Высказывали и такие предложения:

— Реорганизация высшей школы должна быть проведена принудительно. Уничтожить университеты!

Трубецкой, Хвостов и Любавский торжествовали.

— Мы были правы! Вот она, демократия! Надо дать отпор, — шептали они соседям по креслам Петрушевскому, Северцеву, Савину.

Луначарский повел совещание по иному руслу. Зазвучали ленинские положения: демократизация состава учащихся, бесплатное обучение, материальная помощь студентам.

Старые профессора переглядывались: разве они не боролись за это же в стенах царского университета? Савин высказался в том духе, что никого из профессоров не пугают «люди с улицы».

Снова бурные прения вызвало предложение создать кафедру по изучению социализма.

— Нам хотят навязать марксизм! Это попрание свобод! Это насилие! — шипели реакционные профессора.

— Изучать марксизм — это, господа, в некотором роде даже интересно, — рассуждала большая группа профессоров.

— Изучать теорию победившего социализма необходимо и почетно, — сказал Чаплыгин.

Это совещание еще ясней показало, что в Московском университете профессура раскололась на три группы.

На другой день в химической лаборатории стоял гул от возмущенных высказываний.

Слова Мензбира о «людях с улицы» огорчили Николая Дмитриевича. Разве сказали бы так Сеченов, Мечников? Они всю жизнь только и мечтали работать с народом и для народа.

Выступление М. А. Мензбира ясно показало слабость позиций колеблющейся группы университетской профессуры, которая хотела демократизации «в хорошем смысле слова», понимаемой в либерала ном духе, и боялась подлинной демократизации университетского образования.

Реакционная же профессура использовала это для укрепления своих позиций.

27 июля в университете на заседании совет выслушал своих делегатов. Профессор Хвостов сказал:

— Речь господина ректора была ярким, отрадным моментом. В лице уважаемого Михаила Александровича выступил академический деятель, проникнутый старыми академическими традициями, представитель высокой культуры. Предлагаю выразить ему благодарность.

Мензбиру устроили овацию.

Зелинский, Штернберг и Тимирязев на этом совещании не присутствовали.

Вскоре в университет пришло известие о созыве второго совещания по реформе высшей школы. Противники реформы предложили выступить с отдельным мнением, представленным в виде записки от Московского университета. Однако некоторые усомнились, захочет ли совещание выслушать записку.

Профессор Егоров категорически настаивал:

— Никому не принимать участия во втором совещании!

Кизиветтер сказал:

— Если считать, что мы разошлись в суждениях с первым совещанием, то делегатов посылать следует только при условии пересмотра «ими» своих тезисов.

Начался спор. Хвостов был за записку.

— Это будет наша лебединая песня, — щегольнул он красивой фразой.

Богословский дополнил:

— «Лебединая песня» останется в истории российского просвещения как прекрасный памятник для будущего поколения. Но мы не должны выпускать оружия из рук до конца. В дыму революции действия людей принимают необычные формы, все это нужно пережить. Жизнь своим свежим веянием снесет все неприглядное. Но есть неприкосновенная, внутренняя часть храма, святая святых, — это наука. Нет такой власти, которая заставила бы проповедовать то, во что мы не верим. Когда и науки коснется власть, тогда мы уйдем и унесем с собой святыню.

Собрания совета напоминали теперь бурные студенческие сходки.

2 августа 1918 года был обнародован декрет Ленина о высшей школе. Этот декрет широко раскрывал двери университета пролетарской молодежи.

В университете никогда не было такого наплыва заявлений о поступлении, как после ленинского декрета. В высшую школу принимались без аттестата, без экзаменов. За право учения не нужно было платить. Шли учиться те, кто не мог сделать этого раньше, для кого учение в университете до Октябрьского переворота было лишь мечтой.

Впервые здесь появились девушки. Неуверенно ходили они по большим коридорам, заглядывали в пустые аудитории.

Приходили пареньки — практики, умельцы заводских цехов, которым не хватало технических знаний, общего образования, чтобы овладеть высотами техники.

Председатель приемной комиссии жаловался:

— Что делается! До выхода этого декрета на 2350 мест было подано 2632 заявления. Это были лица, как полагается, окончившие гимназии. А сейчас подано почти 6 тысяч, и все больше на физико-математический и медицинский.

Профессор Хвостов посоветовал:

— Отказывайте, уважаемый коллега, мотивируя непринятие в университет опозданием. Все, кто подал прошение после 2 августа, опоздали. Факультеты укомплектованы, прием закрыт!

Хвостова поддержал Кизиветтер:

— Потребуйте аттестаты об окончании средней школы, увидите, как ветром снесет этих… с улицы!

Мензбир болезненно поморщился: в этом неприятном выступлении он услышал свое выражение «с улицы».

— Позвольте, господа, — обратился он к Хвостову и Кизиветтеру, — вы не учитываете: таково распоряжение правительства.

— А мы его бойкотируем! — крикнул с места Стратонов. — Мало ли господа профессора бойкотировали распоряжения его императорского величества! — он указал на все еще висевший портрет Николая Второго. — Тогда мы были все смелы, а теперь, при «товарищах», присмирели!

С места поднялся профессор кафедры истории Западной Европы Богословский.

— Прежнее правительство предлагало преподавателей без подготовки, теперь будут приниматься студенты без подготовки. Придется все это перетерпеть. Надо думать, что неподготовленные молодые люди сами убедятся в невозможности слушать лекции.

— А мы им в этом поможем, — иронически заключил Кизиветтер.

— Бойкотировать декрет! — предложил Любавский и прихлопнул бюллетень бледной ладонью.

Но бойкот провести не удалось. Этого не допустили ученые, стоявшие за реформу высшей школы. Эти ученые, выразители прогрессивных сил, стали солдатами революции на ее культурном фронте.

Таким солдатом с первых дней ноября 1917 года стал и Николай Дмитриевич Зелинский.

Его возвращение в университет с радостью встретили не только старые сослуживцы, но и новое поколение химиков, хорошо знавшее имя Зелинского. Вернулись в университет и ушедшие с ним в 1911 году ученики.

Все готовились работать вместе с Зелинским в новых условиях. А условия были тяжелые.

Наступившая в стране разруха вскоре сказалась на состоянии учебных и прежде всего лабораторных занятий в университете. Ощущался недостаток ходовых реактивов, разновесок, посуды. Вследствие этого срывались нормальные занятия лаборатории.

Учебные помещения университета не отапливались. Возникла угроза разрушения водопровода и водяного отопления. Студенты из-за холода перестали посещать лекции.

Николай Дмитриевич не желал мириться с «объективными» условиями. Собрав, своих помощников, он предложил им:

— Будем работать в двух комнатах, — и шутя напомнил: — В начале прошлого столетия среди химиков ходило мнение, что чем хуже лабораторные условия, тем ощутимее результаты. Давайте проверим, друзья! Как вы думаете?

Некоторые из «друзей» невесело улыбнулись. Шилов сказал:

— Будем согреваться бодростью духа Николая Дмитриевича.

В разговор вмешался препаратор С. С. Степанов:

— Об отоплении не беспокойтесь. Поставим переносные печи, на них топливо найдем.

— Значит, работы не свертываем? — спросил Крапивин. — А другие лаборатории? — Заметив взгляд Зелинского, добавил: — Не думайте, профессор, что я за свертывание, но я слышал, в деканате говорили о необходимости изменения плана исследовательских работ в связи с материальными затруднениями.

— В связи с материальными затруднениями… — задумчиво повторил Зелинский и добавил громко: — Первейшая обязанность русского ученого состоит в том, чтобы научной работой изжить эти затруднения.

Степанову не терпелось сказать свое. Он неожиданно выпалил:

— Примусы!

— Что?! — удивился даже Николай Дмитриевич.

— Примусы будем разжигать, если газа не будет, — радостно сообщил тот.

Зелинский тоже обрадовался:

— Вот это настоящий русский человек! Примусы… Думаю, до этого не дойдет.

Но дошло и до этого.

В связи с теми же материальными затруднениями, уже не только в университете, Зелинский принял участие в работах Пищевого научно-технического института ВСНХ.