Михаил Щукин - Рядовой случай

• Название: Рядовой случай
• Автор: Михаил Щукин
• Издательство: Новосибирское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988

Повести и рассказы Михаила Щукина посвящены современному сибирскому селу, острым нравственным проблемам, которые неизбежно встают перед людьми, живущими «в полную силу души».

---

Однажды, когда Вася учился в восьмом классе, на большой гулянке у Ерофеевых он впервые напился. Ему и раньше предлагали рюмочку, но он, помня строгие наказы матери, всегда отказывался, а в этот раз особенно жалобно пели бабы и особенно мучили его какие-то тайные, неосознанные желания, и еще погода была — светлая, солнечная погода начала мая… Вася махнул одну рюмку, потом другую. Домой его привели под руки.

По-прежнему его приглашали на гулянки, и все чаще можно было видеть — тащат, чуть тепленького, а он ни рукой, ни ногой. Сзади баян несут. Десять классов Вася не закончил, исключили. Но такому повороту в судьбе он нисколько не огорчился, наоборот, даже обрадовался. К тому времени в душе у него поселилось и прочно жило ощущение бесконечного, со слезой и пляской, праздника. Желая все время жить в нем, в этом празднике, он кинулся в далекий, заманчивый город, надеясь, что город встретит его с распростертыми объятиями. Но таких, как Вася, там было много и город обнимал не каждого. Поучился в училище на плотника — бросил, пошел на стройку — скоро выгнали за прогулы, связался с теплой компанией, но и там побыл недолго — замели всех подчистую, и Вася угодил на четыре года в тюрьму. Позапрошлым летом вернулся в Оконешниково, мать к тому времени померла, сунуться некуда, а Фаина, когда он пришел, не выгнала. Вот и живут.

День разгуливался. Солнце, прорываясь сквозь лохмотья туч, светило ярче, и в его свете далеко была видна Обь, в которой изменился цвет воды, из темно-свинцового он стал синеватым, и дальше за ней виделись голубые, высокие крутояры, а еще дальше — чернеющий лес, тонкая ленточка которого врезалась в самое небо. Во всем, что было вокруг, чувствовалась усталость и немощь затянувшейся осени, когда она не рада самой себе и ждет не дождется, чтобы сменила ее зима, чтобы хряпнули морозы и покрыли бы землю, раскисшую от дождей, глубоким снегом.

Положив голову на баян, Вася играл и играл.

4

Утром, плотно и хорошо позавтракав, Иван Иваныч Ерофеев отправился в сельсовет. Надел постиранную и выглаженную рубашку, новый костюм, хотел еще на костюм нацепить награды, но передумал — не на собрание ведь. Если бы на собрание — другое дело. Там его, как человека заслуженного и авторитетного, всегда садили в президиум. Еще с той поры, когда работал заготовителем и был на виду и в почете. Недавно он вышел на пенсию, сдал свои заготовительские дела другому человеку, но уважение и почет остались. Иван Иваныч к этому так привык, что однажды, в прошлом году на ноябрьский праздник, вышла досадная осечка. Как обычно, не дожидаясь, когда закончат читать список избранных в президиум, он поднялся со своего места и пошел к сцене, и уже дошел до нее, когда кончили читать список, в котором не было его фамилии. Иван Иваныч растерянно остановился, повернулся к залу, недоуменно развел руками и спросил:

— А я?

Зал долго потом не мог успокоиться от хохота. Председатель сельсовета, Дмитрий Павлович Карпов, после собрания извинился, сказал, что вышла накладка, но смотрел при этом на Ивана Иваныча не очень-то ласково. Такие взгляды председателя сельсовета, не очень ласковые, изучающие, он все чаще стал замечать на себе в последнее время и тревожился. Всю жизнь Иван Иваныч был в сельсовете своим человеком: речь ли надо по случаю сказать, в комиссии какой посидеть — он никогда не отказывался. Или вот такое дело — покосы пенсионерам делить. Иному и рады бы предложить, да он руками и ногами отпихивается, а Иван Иваныч берется. Делит, обиды выслушивает, всем угодить старается, и участок себе за такую беспокойную должность выбирает, конечно, не самый худший. А как же иначе? Не за бесплатно же нервы трепать? Все это прекрасно понимали, и претензий к нему никаких не было. Сено вывезти, дрова в первую очередь в леспромхозе выписать — для человека, который на виду и который для общества старается, тоже надо делать без задержек. И поэтому-то взгляды председателя сельсовета не на шутку тревожили Ивана Иваныча. Вдруг что случится, как же он тогда без общественной работы? Вот и собрался к Карпову, чтобы поднять вопрос о вчерашнем случае, а заодно и вообще о поведении своих соседей.

На сельсоветском крыльце он старательно очистил сапоги от грязи, расстегнул фуфайку, чтобы виден был новый костюм и выглаженная рубашка, и открыл двери.

Карпов сидел в своем маленьком кабинете. Высокий, худой, изогнув колесом и без того сутуловатую спину, он нависал над длинным широким столом и читал лежащие перед ним бумаги. Лицо у него было сердитое и озабоченное. Недовольно оторвавшись от чтения, Карпов поднял на Ивана Иваныча утомленные, натруженные глаза и предложил сесть. Тот удобно расположился на стуле и обстоятельно стал рассказывать о «концерте», который устроили вчера соседи. Рассказывал со всеми подробностями и закончил так:

— По моему разумению, Дмитрий Павлович, надо их снова на комиссию вытянуть, врезать как следует и оштрафовать. Пусть почешутся.

Карпов слушал внимательно, но глаза его смотрели мимо Ивана Иваныча, куда-то в окно, на улицу, и, перехватив взгляд, нетрудно было догадаться, что думает сейчас председатель сельсовета о чем-то совершенно ином. Думает и машинально постукивает длинной худой ладонью по разложенным на столе бумагам.

— Если мы мер не будем принимать, безобразие еще больше плодиться станет.

Карпов все смотрел в окно и постукивал по бумагам.

Иван Иваныч заволновался.

— Вы-то как думаете, Дмитрий Павлович?

— Я-то? — словно очнувшись, переспросил Карпов. — А никак, Иван Иваныч, не думаю. Понимаешь, никак не думаю. Сколько раз мы их на комиссию вызывали? Не помнишь? И я тоже не помню, со счету сбился. А толку? Толку — ровный нуль. Что-то надо другое делать… Комиссию больше собирать не будем.

Иван Иваныч ждал, что председатель скажет еще что-нибудь, но тот молчал, молчал и по-прежнему смотрел в окно.

— Чудно как-то… Ну да ладно, до свидания…

И вышел, тихо притворив за собой двери.

Карпов долго еще сидел, не шевелясь, потом вдруг вскочил, грохнул кулаками по бумагам на столе и закружился в маленьком кабинете, словно в запертой клетке. Он слукавил перед своим посетителем, сказав, что никак не думает, он теперь постоянно и напряженно думал. О себе самом, о своей работе, обо всем селе Оконешниково, в котором он прожил сорок с лишним лет, уезжая только на службу в армию. Мысли были разные, но если их собрать воедино и выделить главную суть, то представлялась необычная и странная картина. Карпову, бывшему шоферу, представлялась она в виде двух больших, зубчатых шестеренок, которые должны зацепляться друг за друга и крутиться в едином, четком ритме. Должны… На самом же деле между ними образовался большой зазор и шестеренки вращаются, не касаясь друг друга ни одним зубчиком, сами по себе. Так вот одна из этих шестеренок — его личная, Дмитрия Павловича, сельсоветская работа, а другая — жизнь села Оконешниково. Никак они не зацеплялись друг за друга. И недавно обнаруженный зазор между ними не давал Карпову в последнее время покоя, лишал сна и винтом заставлял крутиться на кровати в бессонные ночи.

Резко остановившись посреди кабинета, он подошел к высокому полированному шкафу, распахнул створки, вытащил толстую, запыленную папку и торопливо развязал длинные, засаленные шнурки. Это были протоколы административной комиссии, той самой, на которую предлагал Ерофеев вытащить своих соседей. Быстро перелистав бумаги, Карпов сосчитал — пять раз. Пять раз вызывали они разлюбезную троицу в сельсовет. Не завязав тесемок, сунул папку обратно и сел на свое место, подперев голову худыми ладонями. А ведь в последний раз они собирали комиссию, вспомнил он, всего три месяца назад.

Тогда сидели у него в кабинете Ерофеев, участковый милиционер Григорьев, леспромхозовский шофер Ревякин и молоденькая учительница Зинкина. Не начинали — ждали директора леспромхоза.

— А я помню, как дед Тимохин вас за проходней посылал, — смеялся Ревякин, подмигивая Зинкиной.

— Ой, не говорите, — махнула Зинкина рукой. — Я ведь первый год у них на квартире жила. Приходит он раз ко мне и говорит, сбегай, дочка, за проходней к Никитиным, сени хочу ремонтировать, а строгать нечем. Я и побежала. А Никитины сказали, что Завалихиным отдали, те к соседям посылают. Чуть не всю деревню обегала, пока бабка одна не сжалилась, объяснила, что это за штука — проходня. Вернулась, а старик мне целую лекцию прочитал — оказывается, кому делать нечего, тех за проходней и посылают. А он живой еще?

— Помер, в прошлом году помер.

— Ну где там директор, начинать надо!

— Во, подъехал.

Когда появился директор и все расселись за столом, Иван Иваныч строго кашлянул и на правах старшего предупредил:

— Покрепче их пропесочить, чтоб проняло. Всем выступать надо, чтоб не отмалчиваться.