Коллектив авторов - Невеста зверя (сборник)

• Название: Невеста зверя (сборник)
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: Литагент «РИПОЛ»15e304c3-8310-102d-9ab1-2309c0a91052
• Жанр: Иностранное фэнтези
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-386-08042-6

Лисы-демоны, летучие мыши-вампиры, анимаги из книг о Гарри Поттере… Что общего у всех этих персонажей? Они – оборотни, полулюди-полузвери, и их появление рождает в сердцах страх и волшебство.

Лауреаты множественных премий Эллен Датлоу и Терри Уиндлинг собрали в этой книге лучшие образцы легенд о людях-зверях в пересказе и доработке известнейших писателей-фантастов современности, таких как Питер С. Бигл, Йоханна Синисало и многих других.

Вместе с ними мы отправляемся по следам оленя на снегу, набросив на плечи отороченную мехом накидку. В небе светит полная луна, и опушка леса неясно маячит в сумерках… Вперед, читатель!

---

4. Зверь

Годы спустя, когда Мэтью Ситон стал старше, он иногда задумывался, не волшебство ли было причиной того, как он это все воспринял. Колдовство-заклинание. Она наложила на него какое-то заклятие, околдовала, заставив воспринять все как должное.

Но он не ощутил ничего подобного. Наоборот, он чувствовал, что все это было как нельзя более разумно и естественно. А еще в душе его выросла любовь.

Недобрым колдовством наверняка можно пробудить любые дурные чувства – жадность, жестокость, ярость. Но оно не сможет породить ощущение абсолютного счастья. Чувство правильности и гармонии. Надежду.

И это было, в каком-то смысле, хуже всего.

Но только с одной стороны.

* * *

После той ночи в лесу они, конечно, об этом разговаривали. Она разрешала ему задавать вопросы и охотно отвечала на них. Она рассказала, что ее оборотничество началось в раннем детстве. Как он понял, так же было и с ее отцом; в юности он часто принимал обличье дикой пумы, но с возрастом это случалось с ним все реже. Впрочем, сама она этого никогда не видела. Да и никто не видел. Отец считал, что это не для чужих глаз. Он рассказал об этом дочери, только когда понял, что и она обладает тем же даром. Именно даром он это называл: когда она подросла, он сравнил это с ее талантом к игре на фортепиано. Он рассказал, что его прабабка, как он слышал, обладала такими же способностями. Но кто сказал ему об этом, он так и не упомянул.

Испугалась ли Фина, когда впервые поняла, что это за дар? Она ответила, что нет – только, как ни странно, даже ребенком она интуитивно понимала, что его надо скрывать от других. Но что-то толкнуло ее рассказать обо всем отцу. А вот страха она никакого не чувствовала. Ей всегда казалось, что именно так все и должно быть, ведь научилась же она ходить и говорить, а потом и читать. Она сказала, что некоторые естественные возрастные перемены в ее растущем женском теле испугали ее куда больше.

Опять же, много времени спустя, Мэтт, вспоминая об этом, удивлялся своим спокойным вопросам и ее прямым ответам. Позднее, в горе и печали, он припоминал: ничто в ее «даре» в то время его не тревожило. И правда, предоставив ей наслаждаться своей другой жизнью, он не ощущал ни дурных предчувствий, ни, тем более, ужаса. И это, разумеется, само по себе было ужасно. Несказанно, немыслимо ужасно.

Странно – впрочем, может быть и нет, учитывая все остальное, – было и то, что он перестал интересоваться ее ночными эскападами и не препятствовал этим одиноким забавам, – он просто целовал ее на прощание в такие ночи, отпуская без малейших угрызений совести, словно она всего лишь отправлялась в гости к подруге по соседству.

Ему казалось тогда, что все в доме на Высоких Холмах, и в поместье тоже, знали, чем занимается Фина. Они наверняка видели, как она уходит и приходит, но не боялись – просто знали, что бояться здесь нечего. Наверное, даже коровы и овцы, щиплющие траву на горных склонах, провожая ее взглядом в обличье пумы с оленьей кровью на усах, и ухом не вели. Фина не станет охотиться на своих. Фина, даже в образе пумы, оставалась хозяйкой и хранительницей.

К тому же, когда выпал первый снег, она сказала Мэтту, что у них теперь появилась забота поважнее. Она забеременела. У них скоро будет ребенок!

* * *

В последние месяцы беременности Фина, казалось, ушла в себя. С некоторыми женщинами так бывает. Мэтт видел такое у своей матери, когда она ждала младших детей. Ожидая отцовства со священным трепетом, он обращался с женой благоговейно-бережно. Но он был счастлив, и, слыша добрые пожелания от работников, чувствовал, что доволен собой.

Когда снег стаял, в гости стали съезжаться родственники. Вслед за кланом Ситонов приехали Прокторы и Флетчеры. Мэтт увидел молодых и старых родичей, с которыми встречался лишь однажды, на свадьбе. Джоз был таким же веселым и добродушным, каким он его помнил, – он хвалил и будущих родителей, и все хозяйство на ферме. Однако, держался он довольно замкнуто, как и раньше. Мэтту пришло в голову, хоть тогда он и не остановился на этой мысли, что та же замкнутость была и в Фине. Как ни тесна теперь стала связь между ними, какая-то часть ее всегда оставалась вдалеке, где-то за ее взглядом, за горизонтом ее души. Может быть, там она, как и ее отец, прятала свою внутреннюю пуму? Колдовскую, стихийную свою сторону…

Поля зазеленели в начале нового лета, и Фина сказала Мэтту, что малыш, возможно, скоро поторопится прийти на свет.

Нося дитя, она с четвертого месяца беременности никуда не выходила ночами. Они никогда не обсуждали это. Ему казалось разумным, что она перестала перекидываться в пуму в этот период. Хотя с ней, правда, случались превращения, как он припомнил, в начале беременности, когда она, может быть, и не знала еще, что носит под сердцем ребенка. Как это подействовало на маленькое существо в ней? Он не спрашивал жену и не волновался. Он доверял Фине. В будущем ему еще предстояло вспомнить об этом, проклиная свою слепоту.

Время от времени, ночами, он видел, как она стоит у окна, с тоской глядя на леса и горы. Он с удовлетворением замечал, что в эти минуты рука ее всегда, словно оберегая, лежала на растущем животе.

Фина была права. Ребенок родился почти на две недели раньше срока.

Когда начались роды, Мэтт был в отъезде. По возвращении он увидел, что дом весь кипит бурной, полагающейся в таких случаях деятельностью. Докторская повозка уже стояла во дворе, женщины бегали вверх и вниз по лестнице. Но о Мэтте никто не забыл. Его поджидали горячий кофе и холодная вода. Ванна была наполнена, и ужин, как уверили его служанки, вскоре будет готов.

Когда он стал расспрашивать о жене, его старались не подпускать к ней. Ведь с ней был доктор, а также две женщины из Прокторов и Флетчеров. Когда он наконец разгневался – или разволновался, – ему тоже позволили подняться наверх.

Фина лежала в постели, под глазами ее залегли темные круги, но она все же улыбнулась ему.

– Держись, Мэтью, – сказала она. – Не пройдет и часа, как я рожу.

И женщины снова выставили его из комнаты. Двадцать минут спустя раздался дикий вопль Фины – он впервые услышал, как она кричит. Он уронил фарфоровую кофейную чашку и взбежал вверх по лестнице – его уже поджидал доктор.

– Все хорошо, Мэтт. Слышишь?

И Мэтт услышал плач младенца.

– А жена? – крикнул он.

Когда его все же впустили, Фина лежала с той же усталой улыбкой, но теперь на руках ее был ребенок.

У них родилась дочь. Его не расстроило ни это, ни то, что пух на ее головенке был темный, а не золотистый. И он похвалил ребенка, потому, что другого от него не ожидали, и потому, что, если бы он промолчал, кто-нибудь подумал бы, что он досадует на то, что жена не подарила ему сына. Но на самом-то деле он едва разглядел девочку. Она была не больше, чем новорожденный ягненок, – хорошенькое, долгожданное, безрассудное создание. Для него только одно было важно сейчас, что Фина выжила в родах и протянула ему руку.

Отцовские чувства могли пробудиться в нем позднее – но он к этому не стремился. Сильнее всего он теперь чувствовал замешательство. Ведь теперь с ними был третий. Он, Фина – и ребенок. Их стало трое. Как в то время, когда молчание встало между ними – он, она и молчание.

* * *

Как-то ночью он увидел сон, который позднее несколько раз повторился. Сон был все время одним и тем же. В нем не было четких образов – только изменчивые тени и лунный свет в лесу. И незнакомый голос, не мужской и не женский, тихо говорил ему во сне: «Фина» и затем: «Дочь пумы». И это печалило его во сне, словно он не знал, никогда не слышал о ее оборотничестве, не видел ее перемены, не лежал рядом с женой-пумой, не едал ее добычи, не полюбил ее за все это еще сильнее.

* * *

Иногда Фина играла на фортепиано один музыкальный отрывок. Мэтт даже не помнил композитора – эта музыка ему никогда не нравилась. Она начиналась тихо и, как ему казалось, монотонно, не привлекая внимания, но затем вдруг темп менялся, превращался в отрывистый галоп, полный гнева и злых предчувствий, а заканчивалось все двумя-тремя слишком громкими аккордами, от которых так и хотелось вздрогнуть.

Солнце, как часы, отсчитывало пролетающие дни и ночи. Книга, в которую записывались все работы на ферме, исчисляла проходящие недели и месяцы. Времена года сменяли друг друга в вечной повторяющейся неизменности. Как и фазы луны.

Люди тоже приходили и уходили, как должно, – гости, прислуга, наемные работники.

Как бы там ни было, времени прошло не так уж много. Куда меньше года. Куда больше века.

В это время муж и жена отдалились друг от друга. Словно два стройных дерева – одно едва колышется, танцуя с ветром, другое клонится к земле, сгибаясь, будто под тяжестью.

Это Мэтт сгибался, Мэтт оглядывался назад. Он пытался вернуть, хотя бы в памяти, то, чем они были до того, как ребенок явился на свет. Или то, какой раньше была их семья. Но от ребенка никуда было не деться – девочка все время требовала внимания и заботы. Дочь была рядом – если не в комнате, то в доме, и служанка то и дело прибегала за Финой, а та покорно бросала готовку, или фортепиано, или чтение и спешила к ребенку.