Феликс Пальма - Карта неба

• Название: Карта неба
• Автор: Феликс Пальма
• Издательство: АСТ, CORPUS
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-085154-6,978-5-17-087218-3

«Карта неба» — вторая часть «Викторианской трилогии» испанского писателя Феликса Пальмы, начатой романом «Карта времени». Действие обеих книг происходит в Лондоне в XIX веке, в эпоху великих научных открытий, которые раздвигали границы возможного и внушали людям мысль о том, что самые смелые их мечты и надежды могут осуществиться, а фантастические сюжеты романов Г.-Дж. Уэллса — оказаться частью действительности и дать толчок развитию необыкновенных и головокружительных событий, в которые вовлекается как сам писатель и люди из его ближайшего окружения, так и многие реальные исторические персонажи.

В основу каждой книги трилогии положен один из романов Уэллса, для первых двух — это «Машина времени» и «Война миров», для третьей части, «Карты хаоса», точкой опоры станет «Человек-невидимка».

Романы Феликса Пальмы переведены на 25 языков и заняли первые строки в списках бестселлеров во многих странах. «Карта времени» была удостоена в Испании премии «Атенео де Севилья».

---

XXXVI

На следующее утро марсиане послали Чарльза и еще нескольких человек на работу в недрах пирамиды. Он впервые оказался внутри гигантского сооружения. Прежде он всегда работал на его поверхности, перетаскивая и сваривая тяжелые балки, с неторопливостью сталагмитов устремлявшиеся все дальше в небо. И если несколько месяцев назад он испытал бы острое любопытство, получив возможность увидеть внутренности пирамиды, то в это утро Чарльз ощутил лишь легкое беспокойство по поводу возможных последствий пребывания возле ядовитого ядра машины для его хрупкого здоровья. Вероятно, это воздействие убыстрит течение его болезни и не позволит закончить дневник. В глубине души он знал, что потому и был выбран. Те, кто работал в самом сердце машины, умирали в считанные дни, и поэтому марсиане, дабы не транжирить без надобности рабочую силу, прибегали к услугам тех заключенных, в ком уже обнаружились признаки болезни. Если ошейник, который каким-то образом следил за состоянием крови узника через нити, соединявшие его с телом, считал тебя годным для работы во чреве пирамиды, это означало, что ты уже обречен. Но Чарльз и сам знал, что отмечен смертью с того самого раза, когда впервые, закашлявшись, изрыгнул из себя сгусток зеленовато поблескивающей крови.

Они залезли внутрь через круглые люки в земле, рядом с основанием пирамиды, и спустились вниз по лесенкам, привинченным к стенке колодца. Там начинался узкий туннель, стены которого испускали слабое зеленоватое свечение, и они пошли по нему четким строем вслед за шедшим впереди марсианином. Перед Чарльзом шагал Эштон, тот самый, что раздобыл ему драгоценную тетрадь, и несмотря на то, что он изо всех сил старался сохранить бравую походку тех времен, когда прохаживался по улицам своего загаженного района где-нибудь в Ист-Энде, Чарльз заметил, что по его грязной шее стекают капли пота. Сзади шествовал юный Гарвин, паренек, которому только-только стукнуло четырнадцать и который в начале нашествия был совсем ребенком. Услышав, как часто он дышит, Чарльз повернулся к нему и увидел перед собой его детское личико, мертвенно-бледное в тусклом освещении, с потухшим взором и впалыми щеками, мокрыми от слез. Казалось, это призрак ребенка, что тоскливо бродит по коридорам своего прежнего дома, не понимая, что он уже умер. Даже не попытавшись приободрить его словами или улыбкой, Чарльз отвернулся и вновь уставился в грязный затылок Эштона. Да и чем, в конце концов, он мог утешить паренька? Утешение было еще одним из числа многочисленных понятий, искорененных марсианами.

После долгих минут пути по туннелю, благополучно миновав отходившие от него многочисленные ответвления, представлявшие собой тесные галереи, казалось, наполненные тем самым зеленоватым туманом, они подошли к его концу. Вдалеке виднелась арка, за которой угадывался зал, откуда исходило такое же свечение, как со стен, только гораздо ярче. Пока они шли туда, Чарльз пытался сориентироваться, прикидывая, какое расстояние они преодолели. Соответствовал ли зал, куда они направлялись, центру пирамиды? Он не знал, как не знал и того, находятся ли они по-прежнему под землей или, как ему почудилось в какой-то момент, поднялись по небольшому склону на иной, более высокий уровень. Но хотя их шаги звучали так, словно под ними была пустота, у него было такое ощущение, будто он погребен под многометровым слоем земли и вдыхает тяжелый, затхлый воздух, копившийся здесь, видимо, не одну тысячу лет, который раздирал ему горло, словно он глотал усеянные шипами ягоды, и отдавался болью в израненных легких. Однако все эти вопросы постепенно отпали по мере того, как они приближались к арке, соединявшей туннель с помещением, откуда исходило мощное сияние. Теперь в его голове вертелся лишь один вопрос: что там внутри?

Но сколько бы он ни повидал за эти последние два года, каким бы испытаниям ни подвергался его рассудок, сколько бы раз его разум ни оказывался на грани безумия, силясь понять и принять невозможное, все равно, как обнаружил Чарльз, он оказался не готов к восприятию того, что находилось в зале. Все узники робко и нерешительно сгрудились у входа, прижимаясь друг к другу и закрывая рукой глаза, ослепленные ярким зеленым светом, настолько плотным, что его можно было чуть ли не услышать и понюхать. Когда их глаза привыкли, они огляделись вокруг, ошеломленно моргая. И долго не могли понять, что видят перед собой. Взгляд словно уперся в некую страшную головоломку, во что-то такое, на что нужно смотреть веками, чтобы понять его ужас.

Зал был круглый, не более пятнадцати метров в диаметре, и, казалось, с таким же высоким потолком, как в соборе. В середине помещения было пусто, зато вдоль стен теснились ряды резервуаров из прозрачного материала, похожего на стекло, которые, словно трубы органа, уходили в темную высь. Эти прозрачные бочонки были доверху наполнены вязкой зеленой жидкостью, напоминающей сироп, и, похоже, именно она излучала сияние, заливавшее зал и коридор. А внутри резервуаров лениво плавали в жидкости сотни крошечных нежных телец человеческих младенцев, при виде которых лицо Чарльза исказилось от ужаса. Оцепенев, он разглядывал новорожденных, помещенных в дьявольские аквариумы, что высились вдоль стен. Кажется, у них еще не была отрезана пуповина, хотя, приглядевшись, Чарльз обнаружил, что эти трубки не органического происхождения и представляют собой провода из непонятного материала, напоминающего кожу, которые выходили из живота младенца и присоединялись к усеивавшим дно резервуара отверстиям, наподобие сливных, что делало маленькие тельца похожими на жуткие буйки, прикрепленные ко дну желеобразного океана. Младенцы тихо покачивались, в то время как их ручки и ножки непрестанно шевелились, как будто они бежали во сне. Но ужаснее всего было то, что их черепные коробки были вскрыты, обнажая нежный мозг, к которому вело множество тончайших нитей, плававших вокруг головок, словно прядки волос, разлохмаченных по вине несуществующего ветра. От концов этих змеившихся ответвлений через равные промежутки исходило слабое золотистое свечение — оно пронизывало мерзкую жидкость снизу вверх и терялось затем в мутной мгле, словно пугливые падающие звезды. Вспышки были настолько частыми, что казалось, будто целая стая чудовищных светлячков охраняет сон детей.

При виде этой картины всех без исключения узников сразу затошнило на глазах у бесстрастных охранников, которые терпеливо дожидались, пока те извергнут содержимое своих желудков, как, наверно, поступали каждый раз, когда спускались сюда с новой партией. Когда рвота у заключенных прекратилась, марсиане пролаяли им инструкции относительно того, что они должны делать. Их работа состояла в том, чтобы перетаскивать в зал огромные бочки с соседнего склада, точнее перекатывать их по туннелям, а затем подсоединять к машине, которая одним боком упиралась в аквариумы с детьми и чье назначение, по-видимому, состояло в том, чтобы обновлять жидкость, в которой плавали младенцы. Под неусыпным надзором марсиан группа принялась за дело в зловещей тишине, лишь изредка прерываемой испуганными или смущенными репликами. Чарльз то и дело бросал взгляд на злополучные аквариумы, силясь как-то объяснить себе, что он видит. Ему казалось, он обязательно должен понять, что все это означает, и потому, пока он механически перекатывал бочки с одного места на другое, мозг его пытался делать выводы. Похоже, предназначение детей, рожденных в лагерях воспроизводства, состояло не в том, чтобы когда-нибудь заменить их и тем самым обновить рабочую силу, как они всегда думали. Теперь ему было до ужаса ясно, что пирамида будет завершена гораздо раньше, чем эти дети достаточно подрастут и станут выполнять те работы, на которых сейчас заняты они. Нет, марсиане заставляли людей рожать, потому что дети были им нужны для того, чтобы пирамиды, разбросанные по всему миру, исправно действовали. Или он неправильно истолковывает весь этот ужас? Очевидно одно: с помощью змеевидных иголок, воткнутых в мозг, марсиане извлекают из младенцев нечто такое, что устремляется ввысь, напоминая бледно-золотистое сияние, струящееся сквозь зеленую жидкость. Но что это? Их души? Для работы марсианской машины нужны детские души? Кто знает, но факт оставался фактом: что-то такое марсиане у них забирали. И они использовали это что-то, вероятно, как уголь, который, после обработки в какой-то части машины, служил для ее запуска. Тут ему вспомнился известный роман Мэри Шелли, в котором доктор Франкенштейн оживлял залатанный труп, наделяя его энергией молнии. Не содержит ли человеческое тело нечто подобное, что может быть извлечено и применено сходным образом, нечто, способное вдохнуть жизнь во что-то другое? Получалось так: его душа, все то, чем он был, эта абстракция, состоявшая из сочетания его мыслей, грез, желаний и всего того, что смерть в конце концов отбирает у тела, могла быть использована марсианами в качестве топлива.