Феликс Пальма - Карта неба

• Название: Карта неба
• Автор: Феликс Пальма
• Издательство: АСТ, CORPUS
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-085154-6,978-5-17-087218-3

«Карта неба» — вторая часть «Викторианской трилогии» испанского писателя Феликса Пальмы, начатой романом «Карта времени». Действие обеих книг происходит в Лондоне в XIX веке, в эпоху великих научных открытий, которые раздвигали границы возможного и внушали людям мысль о том, что самые смелые их мечты и надежды могут осуществиться, а фантастические сюжеты романов Г.-Дж. Уэллса — оказаться частью действительности и дать толчок развитию необыкновенных и головокружительных событий, в которые вовлекается как сам писатель и люди из его ближайшего окружения, так и многие реальные исторические персонажи.

В основу каждой книги трилогии положен один из романов Уэллса, для первых двух — это «Машина времени» и «Война миров», для третьей части, «Карты хаоса», точкой опоры станет «Человек-невидимка».

Романы Феликса Пальмы переведены на 25 языков и заняли первые строки в списках бестселлеров во многих странах. «Карта времени» была удостоена в Испании премии «Атенео де Севилья».

---

Таковы были неожиданные последствия для американского общества, к которым привел розыгрыш Локка, и тогда он, победивший недоверчивость американцев, извлек из этой истории следующий урок: человек нуждается в мечте. И Локк сделался достаточно искусным портным, выкраивавшим мечту точно по мерке этого разочарованного человека. Вначале неожиданный успех помог ему притушить огонь критики и оскорблений со стороны противников, но по мере того как шло время, буря возмущения стихала и его розыгрыш начинал восприниматься как забавный анекдот, Локк все больше гордился своим подвигом: нет, не зря он открыл главную человеческую потребность и способ ее удовлетворения. Люди нуждались в мечте, и он приглашал их помечтать, показывая, что мир гораздо прекраснее, чем они его воспринимают. Если вдуматься, он давал им все то, что могла дать религия, но ничего не лишал взамен. Он подарил им рай, где можно было мечтать, куда можно было убежать от земных горестей, но при этом не покушался на их свободный выбор, заставляя выполнять бессмысленные правила, и не угрожал адскими муками. И все упреки казались Локку столь же несправедливыми, как наказание поводыря за то, что тот описывает слепцу невероятный заход солнца, когда разные цвета сливаются в единую музыку, а облака источают запахи фруктов. Учить людей мечтать должны не только религии или искусство. Нет, в каждом правительстве должно быть министерство, ответственное за то, чтобы граждане мечтали о лучшем мире, с многочисленными кабинетами, где такие мечтатели, как он, могли бы утешать людей, даря им надежду. Да, это был бы мир если не рациональный, то по меньшей мере разумный… Начиная думать о таких вещах, Локк всякий раз все больше радовался своим достижениям, но все больше огорчался из-за того, что никто не сумел их по достоинству оценить. Как он убедился, широкомасштабные иллюзии имели свои недостатки и, как бы ему ни хотелось представить человечество в виде маленькой девочки, дожидающейся очередной сказки на ночь, не все люди были одинаковы. Многие предпочитали принимать действительность такой, какая она есть, не лакируя ее посредством фантазии. Иные же попросту не выносили, чтобы кто-то обладал большей властью, чем они. Единственное, что он был в состоянии сделать, это подарить немного волшебного напитка, случайно открытого им, тем, кто действительно этого заслуживает. Работа требовала, так сказать, индивидуального подхода. Вот только если человечество в целом казалось ему достойным его зелья, то ни один из людей в отдельности ничего подобного не заслуживал.

Все изменилось, однако, в тот день, когда он взял на руки свою первую дочь, всматривавшуюся в него пытливым взглядом новорожденного младенца. Локк тогда понял, что наконец-то нашел того, кто по праву заслуживает подарка в виде более прекрасного мира. И вот, когда Элеоноре исполнилось десять лет, отец преподнес ей нечто необычное. Он подарил ей возможность мечтать, заключенную в бумажном рулоне, перевязанном алой ленточкой. Развернув его, девочка увидела карту Вселенной, собственноручно нарисованную Локком. Он уже не мог населить диковинными зверями Луну, ученые ему это запретили, зато остальная Вселенная еще ждала своего открытия. Конечно, спустя десятилетия телескопы постепенно раскроют ее тайны, а впоследствии и человек сможет бороздить ее просторы на крылатых машинах тяжелее воздуха, но до этого еще далеко, возможно, столетия. Пока же Вселенная могла побыть такой, какой ее изобразил на бумажном свитке Локк.

И, разумеется, его дочка никогда не сомневалась, что Вселенная выглядит именно так, потому что Элеонора выросла такой же мечтательницей, как и ее отец. Но это было не единственное ее свойство. С раннего детства проявился импульсивный характер девочки — она принадлежала к натурам, у которых смех и плач идут рука об руку. Солнечный луч, робко выглянувший после грозы из-за туч, мог привести ее в неописуемый восторг, точно так же как увядший букет, которому забыли поменять воду, мог вызвать безутешный плач, причем никогда нельзя было предугадать, сколько он продлится. Хотя, к всеобщему удивлению, наиболее действенным средством от плача оказывалась подаренная отцом карта неба. Иной раз ей достаточно было развернуть ее и погладить кончиками пальцев изображенные там чудеса, чтобы улыбка вновь засияла на личике девочки. И это было очень кстати, поскольку, как вы можете себе представить, коль скоро ее душу с раннего детства обуревали сильные страсти, связанные в том числе с неизбежными разочарованиями, то, по мере того как девочка росла, причин для слез становилось все больше. К счастью, карте всегда удавалось успокоить ее, рассеять огорчение или гнев, вызванные тем, что один из щенков в последнем приплоде родился мертвым, или тем, что один из ее кавалеров поздоровался с ней тоном, в котором явно проглядывало равнодушие. Какой бы ни была очередная драма, стоило ей выйти в сад и взглянуть на ночное небо, как она сразу начинала слышать далекую мелодию, что-то похожее на радостную суету ярмарки, обещавшую невообразимые удовольствия, что-то напоминавшее о звучании истинной Вселенной, незримо пульсировавшей за темной завесой, которую были не в силах преодолеть телескопы. Вселенной, о существовании которой знали только они с отцом.

Когда ее собственной дочери Кэтрин исполнилось десять, она не придумала ничего лучшего, чем подарить ей карту неба. К сожалению, мечтательность, казавшаяся их фамильной чертой, дочке не передалась. Незнакомы ей были и бурные страсти, управлявшие жизнью ее матери, которая не переставала поражаться, что произвела на свет дитя, в котором не может узнать себя. Кэтрин оказалась слишком простой девочкой, чтобы осложнить ей жизнь, и Элеонора, полагавшая, что, для того чтобы жить полной жизнью, необходимо преодолевать тревоги и беды, сразу расценила это как недостаток. Она не уставала повторять своему мужу, тому самому кавалеру, которого столько раз упрекала в равнодушии: безмятежная улыбка, приклеенная к губам дочери, словно бессмысленная брошка, не выдавала в ней ни малейшего стремления к счастью, а свидетельствовала лишь об абсолютном непонимании того, что это такое. Однако, что бы там ни считала мать, Кэтрин далеко не все было безразлично. Просто все ей казалось совершенным и правильным. И ничто — настолько неприятным, чтобы нарушить спокойствие ее души, хотя, с другой стороны, ничто не очаровывало ее настолько, чтобы она трепетала от счастья. Если кто-то из ухажеров, к примеру, не оказывал ей должного внимания, она не терзала себе душу бесполезными огорчениями, не злилась, а просто вычеркивала его из своего списка. При таком положении вещей, как вам нетрудно догадаться, карта Локка-деда никогда не была для Кэтрин ни убежищем от бурь, ни волшебным талисманом, позволяющим вновь обрести радость жизни. Скорее карта служила для девушки подтверждением того, что она и вправду живет в лучшем из возможных миров, ибо даже неведомое межзвездное пространство излучало доброжелательность, покой и гармонию. Не было ни единой ноты, диссонирующей с действительностью, в которой она жила.

Зато ее дочь Эмма с самого своего рождения ясно дала понять окружающему миру, что недовольна им. И, похоже, также его обитателями, которые должны были стать ее попутчиками — как только кто-нибудь подходил к ее колыбельке, чтобы полюбоваться самой невинностью, воплощенной в беззащитной крошечной фигурке, он, к своему удивлению, наталкивался на пылающий взгляд, готовый прожечь его насквозь. С покрасневшим от гнева личиком девочка плакала, когда каша оказывалась чуть холодней или чуть горячей нормы, когда ее надолго оставляли одну или когда не слишком усердно баюкали. А в тех редких случаях, когда она не плакала, было еще хуже, поскольку она принималась разглядывать все вокруг с такой серьезностью, от которой душа переворачивалась. Расслаблялась Эмма, только когда ее одолевал сон, давая родителям передышку, которую мать использовала, разглядывая дочь, восхищаясь изящной и экзотической красотой, ставшей первым неудобством в ее жизни, на которое Кэтрин не могла закрыть глаза.

Когда Эмме исполнилось десять лет, Кэтрин, следуя семейной традиции, подарила ей карту неба, как в свое время сделала ее мать. В глубине души она надеялась, что этот рисунок как-то повлияет на дочь и в первую очередь примирит с действительностью, в которой она живет. Вселенная гораздо совершеннее и прекраснее, чем можно судить по окружающему. И вначале это вроде бы сработало, Эмма не только часами восторженно рассматривала карту, как в свое время делали ее мать и бабушка, но также взяла в привычку повсюду носить свиток с собой: клала рядом со столовыми приборами, брала в парк, когда гуляла там с воспитательницей, прятала под подушку каждый вечер… Она вела себя так, будто карта заменяла ей скафандр, который нужно надеть, чтобы воздух стал пригодным для дыхания. Даже настроение у нее немного улучшилось, и хотя улыбка на ее лице по-прежнему была таким же редким гостем, как солнечный день в нью-йоркскую зиму, контакт с бумажным свитком сделал более снисходительным ее взгляд, на что благодарно откликнулись даже розы, которые все эти годы зацветали раньше, чем обычно.