Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

• Название: Том 1. Рассказы и повести
• Автор: Кальман Миксат
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1966
• ISBN: не указан

Кальман Миксат (Kálmán Mikszáth, 1847―1910) — один из виднейших венгерских писателей XIX―XX веков, прозаик, автор романов, а также множества рассказов, повестей и эссе.

Произведения Миксата отличаются легко узнаваемым добродушным юмором, зачастую грустным или ироничным, тщательной проработкой разнообразных и колоритных персонажей (иногда и несколькими точными строками), ярким сюжетом.

В первый том собрания сочинений Кальмана Миксата вошли рассказы, написанные им в 1877―1909 годах, а также три повести: «Комитатский лис» (1877), «Лохинская травка» (1886) и «Говорящий кафтан» (1889).

Миксат начинал с рассказов и писал их всю жизнь, они у него «выливались» свободно, остроумно и не затянуто.

«Комитатский лис» — лучшая ранняя повесть Миксата. Наиболее интересный и живой персонаж повести — адвокат Мартон Фогтеи — создан Миксатом на основе личных наблюдений во время пребывания на комитатской службе в г. Балашшадярмат.

Тема повести «Лохинская травка»  ― расследование уголовного преступления. Действие развертывается в родном для Миксата комитате Ноград. Миксат с большим мастерством использовал фольклорные мотивы — поверья северной Венгрии, которые обработал легко и изящно.

В центре повести «Говорящий кафтан» ― исторический эпизод (1596 г. по данным хроники XVI в.). Миксат отнес историю с кафтаном к 1680 г. — Венгрия в то время распалась на три части: некоторые ее области то обретали, то теряли самостоятельность; другие десятилетиями находились под турецким игом; третьи подчинялись Габсбургам. Положение города Кечкемета было особенно трудным: все 146 лет турецкого владычества и непрекращавшейся внутренней войны против Габсбургов городу приходилось лавировать между несколькими «хозяевами».

---

С этими словами он вынул из кармана фехерварский нож, раскрыл его и вспорол подкладку жилета, из которого выпало обернутое в множество промокательных бумаг второе письмо за пятью печатями: особо заботливое хранение должно было свидетельствовать о важности послания.

— А ну, давайте его сюда, — полураздраженно, полусмеясь, сказал Калап…

Но едва он начал читать, как лицо его приобрело синевато-свинцовый оттенок, и чем дальше пробегал он глазами по бумаге, исписанной крупными буквами, тем больше хмурил и без того омраченный лоб. Дочитав до конца, потрясенный Калап молча положил письмо в карман: трубка его погасла, он хотел ее снова набить, однако вместо кисета вынул из кармана письмо и вновь прочитал его. Но, конечно, на бумаге стояло то же, что и прежде. Дрожащей рукой Калап отер лоб.

— Я согласен! — мучительно простонал он, и лицо его залила смертельная бледность. — До полудня сообщу обо всем дочери.

VII Тайна

Тут мы на некоторое время прервем нашу историю и поищем в темном прошлом тайну, что сплела сюжет нашего рассказа. Нам придется вернуться вместе с дядюшкой Калапом на семнадцать лет назад, к тому времени, когда он был в расцвете сил, незадолго до того женился, словом, наслаждался, как говорится, медовыми годами, если конечно, «месяц» может, словно резина, растянуться на года! Однако в данном случае это вероятно, ибо господин Калап с трудом добился своей жены, а что труднее дается, всегда больше ценится.

Впрочем, почтенную госпожу Калап мы упомянули только из-за того, что название этой главы — «Тайна». Ну, а там, где есть тайна, ищи женщину, тогда и найдешь ключи к тайне.

Царствие ей небесное, бедняжке госпоже Калап, мир праху ее, но только ведь она и в самом деле всему была причиной! Зачем вышла она замуж за господина Калапа, коли Петера Карци любила? Зачем родителей послушала, что предпочли состоятельного Иштвана Калапа управляющему имением, который ко всему еще отцом семейства был — у него после рано умершей жены сын-сирота оставался. Хотя, конечно, что правда, то правда, по обычаям того времени девичье сердце слишком мало значило, чтобы отцу возражать осмелиться. Но если можно оправдать ее брак с нелюбимым, то где искать оправдания тому, что и после замужества не выбросила она из головы красавца Петера Карци?

Любви трудно приказывать, но и ревности не легче. Да, это следовало бы знать бедняжке Боришке.

Судьба пожелала, чтобы сразу после медового месяца молодожены поехали на свадьбу к одному родственнику, куда злой рок привел и Карци.

Тотчас же после венчанья молодой муж велел было запрягать, но Боришка не согласилась.

— Ой, останемся еще хоть на часок!

Этот час был для Калапа мучителен: нигде он не находил себе места, голова у него горела, ноги дрожали, сердце громко стучало. В возбуждении он прислонился к стене дома и закрыл налитые кровью глаза. Ему хотелось подумать, в душе его зрел темный план. Подозрение и гнев — дурные советчики! Перед закрытыми глазами молодого мужа проносились придуманные им самим видения, отчаянная лихорадочная фантазия рисовала ужасные картины, на фоне обманутой любви, словно змеи, грозно извивались чудовища с головами, напоминавшими лицо молодой супруги, два страшных глаза пронзали его насквозь и жгли, будто адским огнем.

Задрожав, он пощупал лоб, с которого градом лил пот. «Наяву я вижу это или во сне? — думал он. — Не может быть, чтобы такое наяву было».

В эту минуту в доме заиграла музыка, послышался старый добрый чардаш.

Калап подошел к окну и заглянул в зал. То, что он увидел, сразу убедило его: увы, он не спит?

Его Боришка рука в руке, сердце к сердцу танцует с Карци, головка ее отдыхает у него на плече, а рука Карци сжимает ее тонкую талию. О, проклятье. Кто может знать, что они там шепчут друг другу?

Вне себя, он ворвался в зал и, когда жена выделывала самые ловкие па, схватил ее за руку, опередив красавца партнера. Как раз шла самая кокетливая часть чардаша: тут партнерша словно говорит: «Возьми меня, я твоя…» — Час прошел, — глухо сказал Калап. — Едем! Раскрасневшееся, пылающее личико молодой женщины сразу поблекло, она умоляюще подняла на мужа большие голубые глаза.

— О, еще полчаса… Только полчаса! Мне так здесь хорошо!

— Тебе здесь хорошо!

Это все решило. Больше не было никаких сомнений. Признаки вернее всего говорят тому, кто умеет их читать. В первое мгновение сильного мужчину словно электрическом током ударило по нервам, в следующее мгновение по ним пробежал страшный холод. Прорвавшийся гнев окрасил его щеки, потряс все существо, но губы его не предали. Как раз безмерность гнева и подала ему злобный совет сдержаться, не выдать того, что кипит внутри.

— Ну, что ж, я не против, — с деланным равнодушием произнес он, — можем остаться хоть до утра: мне и самому не особенно хочется уезжать.

Он холодно отвернулся от жены и куда-то исчез, целый вечер его не видели; правда, бывшие влюбленные не очень-то и обращали на это внимание.

Однако около полуночи он снова появился и молча расхаживал по залам — единственная мрачная фигура среди веселящихся гостей. Приятели думали, что он здорово перебрал, а потом отсыпался где-то в овине на сене и до сих пор полностью не пришел в себя после возлияний.

Но голова у господина Калапа болела сильнее, чем обычно от вина. Он едва дождался случая, когда наконец смог остаться с Карци наедине.

— Вы дворянин, не так ли? — тихо спросил он.

— Дворянин, — отвечал тот, устремив на Калапа сверкающий гневом взгляд.

— Ежели дворянин, значит, не трус. Не говорите никому ни слова и через полчаса незаметно выберитесь отсюда и сойдите за мною в сад. Я буду ждать вас у пасеки. Нам с вами пора свести счеты!

— Приду! — дерзко шепнул Карци и, гикнув, с веселым неистовством прямо на глазах у господина Иштвана Калапа пустился в пляс с его женой, из-за которой они оба чуть позже отправятся сводить счеты к пасеке.

Но ждать себя долго он не заставил; на стене соседнего овина обрисовались две темные тени — Калапа и Карци.

— Ну, я пришел, — вызывающе произнес Карци, прислонившись к столбу пчельника. — Что вам от меня угодно?

— Прямо могу сказать, отгадать нетрудно, — ответил Калап.

— Ну-с?

— Мне кажется, нам двоим тесно на этом свете.

— Я и сам так думаю…

— Ах, вот как? Тем лучше, по крайней мере, скорее с этим покончим. Знаете, где я был, пока вы развлекались?

— Меня это не интересует. Калап сделал нетерпеливый жест.

— Я сел на коня и съездил домой за пистолетами.

— И прекрасно сделали, — сказал Карци холодно.

— Пистолеты заряжены. Извольте идти за мной!

Карци молча последовал за Калапом. Они прошли по широкому полю, на котором даже в темноте белела тропинка, разрезавшая его пополам и уводившая в темные заросли ивняка. Калап шел первым; в середине зарослей он остановился, словно задумавшись, но затем снова двинулся быстрым шагом.

Тишину прервал Карци:

— Не понимаю, зачем мы идем в такую даль.

— Потом поймете.

— А что скажут, если мы будем столь долго отсутствовать?

— Это узнает только один из нас, другой будет отсутствовать весьма продолжительное время.

— А приблизительно?

— Приблизительно до второго пришествия!

По ту сторону ивняка река Рима делала излучину, словно собирая оборкой серебряно отсвечивающую ленту. Здесь через речку были переброшены узкие доски для пешеходов: если же местный житель желал попасть с телегой на поле, лежащее за Римой, он тратил полдня, прежде чем добирался до комитатского моста. Так вот тогда и ездили.

На берегу Калап вдруг остановился и, вынув из-под плаща привезенные им пистолеты, протянул их своему врагу для выбора.

Карци наугад прикоснулся к одному из них и кисло заметил:

— Без свидетелей я не стану стрелять, не хочу сгнить в тюрьме за убийство.

— Ах, ты не будешь стрелять? — в бешенстве заорал Калап. — Ну, как хочешь! Но я, клянусь тебе, я буду стрелять и ухлопаю тебя, как трусливого зайца.

Карци понимал, что умнее всего было бы броситься сейчас на беснующегося человека, вырвать у него из рук пистолет и вместе со своим бросить в волны Римы; но в ярости Калапа было что-то справедливое, законное, и это парализовало силы Карци, лишило его твердости.

— Ну, что ж, — тихо произнес он. — Давайте кончать поскорее.

Вдруг Калап хлопнул себя по лбу и живо сказал:

— Подождите, вы, действительно, правы. Тому, кто останется в живых, придется возиться с трупом. Надо что-то придумать. Я предлагаю вот что: станем оба на этот узкий мостик — кто упадет, будет унесен водой и не причинит другому никаких неприятностей. Река — верный хранитель тайн.

Карци раздумывал не больше мгновенья.