Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

• Название: Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: «Спутник+»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9973-0453-9

Книга писателя мировой величины о России, изданная на Западе в разные годы двух последних столетий. К переводу принят текст, который сам Александр Дюма-отец отправлял в типографию. Это крупные путевые очерки с глубокими экскурсами в историю нашей страны. В них свои портретные рамы покидают государи и вельможи, реформаторы и полководцы, поэты и декабристы, становясь героями увлекательных и познавательных новелл, непрерывная цепь которых тянется через события веков от русских княжеств к империи Александра II, современной писателю. Воссозданы картины великих побед над «непобедимыми» армиями Карла XII и Наполеона. Оставлено клеймо гнусного рабства на крепостном строе, высмеяны царящие в стране злоупотребления и коррупция.

Книга складывалась во время путешествия Александра Дюма по России в 1858―1859 годах. Основные замечания и выводы писателя не утратили своего значения. Россия еще долго будет узнавать себя в зеркале этих очерков.

Перевод, вступительная статья и примечания: Владимир Ишечкин 

---

Утром следующего дня мы уехали в Сердоболь, где остановились только для замены лошадей; выехали из Сердоболя по длинной насыпи, берущей начало от крайних домов города; слева лежало озеро, справа были гранитные скалы, полосатые от очень изящных и от желобообразных борозд, напоминающих резьбу колонн. К несчастью, я был слишком посредственным геологом, чтобы уделить этим бороздам то внимание, какого, возможно, они заслуживают.

Через 15 верст, на протяжении которых дорога не показала ничего примечательного, кроме финских крестьянок, торгующих превосходной земляникой в самодельных корзинах, объявилась станция Отсоис; два жареных цыпленка, о вывозе которых из Сердоболя я позаботился, свежие яйца и земляника, орошенные чаем и кофе со сливками, составили издержки отличного завтрака.

Покидая Отсоис, обнаружили, было, Ладогу, но вскоре опять потеряли ее из виду, чтобы предаться изумительно живописной и неровной дороге; она почти целиком выскреблена в гранитных горах, иной раз таких тесных, что дорога представляет собой узкий проход как раз для телеги, и если бы встретился другой экипаж того же вида, то там повторились бы сцены с Эдипом и Лаийем[176]. Одна из скал имела такое сходство с разрушенным замком-крепостью, что только с расстояния в полкилометра прояснилась ошибка, в которую все мы впали. Добавим, что горы покрыты великолепными лесами, и мы смогли увидеть вблизи действие упомянутых ранее пожаров. Ветер гнал огонь к северу, то есть в наиболее густые глубины леса, что давало возможность пожару продолжаться довольно долго. Мы отметили довольно странную особенность: огонь передавался не от дерева к дереву, а шел по земле; смолистый хворост помогал разрастаться пожару, который продвигался вперед как лава, охватывал снизу деревья и двигался дальше; через несколько мгновений, когда соки дерева, по всей вероятности,  были испарены, оно начинало потрескивать и искриться, кора светилась, и огонь,  поднимаясь снизу, набрасывался на ветви и пожирал их; иногда оголенный ствол  оставался стоять как сухое мертвое дерево, но оно было лишь углем и золой и от толчка  концом трости валилось и рассыпалось в прах.

Насколько помню, мы легли спать на почтовой станции Мансильда.

От Мансильды до Кроненборга пейзаж посредственный; но вот Кроненборг оставлен позади, вновь появляются гранитные горы самых фантастических форм; большая крутизна и обрывы наводили на мысль, что вот-вот окажемся в одном из самых гористых кантонов Швейцарии.

Справа остались два-три озера, сияющие как зеркала из полированной стали в зеленом обрамлении. За пунктом замены лошадей Поксуйлялка мы вновь встретились с Ладогой и по мосту въехали на небольшой остров, где расположен город Кексгольм[177]. Там землянику предлагали еще чаще, и при въезде в город можно было подумать, что мы прибыли создать конкуренцию между торговцами ягодами страны.

В Кексгольме оставались полдня частью из-за усталости, частью из любопытства: нужно заметить, что нас пленила чистота улиц с деревянными почти сплошь двухэтажными домами ― и только по обе стороны. Кексгольм, как и Шлиссельбург, ― старая шведская крепость. В саму крепость попадают через широкий ров, над которым высится вал с бастионами. Два жилых корпуса, один кирпичный и разрушенный, восходящий к шведам, и другой ― деревянный и пустующий, датированный эпохой императора Александра, образуют ряд и в результате уединенности и запустения придают глубоко тоскливый вид этому комплексу, военная архитектура которого довольно курьезна. Мы пересекали крепость во всем ее охвате без остановки, так как не было никакого прижившегося в ней исторического предания, и прибыли к потайному проходу к озеру. Перед нами на островке возвышались руины некогда укрепленного замка. Когда-то крепость с замком связывал мост; но замок обрушился, сочли бесполезным поддерживать мост в исправном состоянии, который больше никуда не вел, разве только к камням, и мост стал непроезжим. Наш гид, которого я беспощадно расспрашивал, отважился тогда рассказать нам историю одного государственного преступника, умершего при шведах в этом форту, после долгого заключения; но память бравого гида была затянута такими тучами, что вскоре я потерял надежду увидеть просвет в его рассказе. Претендовал он также на то, что слышал от отца, который все здесь обошел и осмотрел, будто недра башни изрыты подземельями и каменными мешками, где оставались еще кольца, цепи и инструменты для пыток. За что купил, за то и продаю эти справки и очень остерегаюсь брать на себя за них какую-либо ответственность.

Мы спали в Кексгольме, и должен сказать, что кровати или, вернее, канапе постоялого двора заставили нас сожалеть о скамьях почтовой станции.

На следующий день на расстоянии ружейного выстрела от города нам встретились лагуны озера Пихлавази; лагуны разделены проточными водами реки Хаапапавези. Мы озадачились с некоторым беспокойством, как переплыть два километра воды в телеге, и удивились, что начальник почты не удосужился предупредить нас об этом обстоятельстве; но наше беспокойство оборвалось разом; правда, оно уступило место другому. Из строения барачного типа вышли шестеро; из них четверо схватили наших коней за горло [под уздцы], двое бросились на паром, подогнали его к берегу и, несмотря на наши возражения и даже крики, вкатили на паром нашу телегу, и мы оказались отправленными в плаванье. Что и говорить, все было сделано очень быстро. Это был почти тот же способ, каким Ганнибал грузил своих слонов на Роне. В какой-то момент сходство стало бы более разительным, сумей мы, как они, двигать ушами. Но наши перевозчики, балансируя присущим каждому из них весом, выровняли паром и, отталкиваясь шестами от песчаного дна, двинули его вперед, несмотря на течение, с довольно приличной скоростью.

Грядет день, когда Россия обретет достаточно большое население, чтобы на этих лагунах создать вторую Венецию, и ничего не будет легче этого, так как начало ей уже положено. Высота некоторых из множества островов, доминирующих над озерной, в своем роде, поверхностью, увеличена домами, магазинами, церквями. Другие острова служат опорой фортам, прикрытым с флангов массивными башнями с зубчатым верхом или верхом с бойницами.

Хватило 15-20 минут плавания, чтобы нас препроводили из Кексгольма на противоположный берег озера, где мы снова заполучили сушу: не выходя из телеги. Рубль платы, таковы издержки этого живописного путешествия, которое поселилось в моем разуме на положении мечты.

Мы покинули лагуны, чтобы въехать в лес, местами опустошенный такими же пожарами, что уже видели, и отданный там земледелию. Хлеба, похоже, взросли превосходно, колосились и желтели.

С прибытием на пункт замены лошадей Найдерма [Нойдерма] мы были поражены нарядом женщин, который отличался от национального финского костюма. В этот наряд входят голубая юбка с широкой ярко-красной лентой понизу, облегающий талию белый казакин, и, наконец, красный платок, обрамляющий лицо и завязанный под подбородком.

Такой головной убор красивых украшает, а некрасивых безобразит.

Выезжая со станции Мивиниами [Кивиниеми], встретились с рекой Вуоксой, образующей самый большой знаменитый водопад Иматру, вероятно, единственный, какой есть в России. Вышла ли река из берегов или находилась в естественном состоянии? Во всяком случае, она затопила долины на своем пути. Край оставался лесным и гористым, только примешалась одна характерная деталь.

По мере нашего приближения к Магре [Мегре], стали попадаться семейства диких свиней. Первых, что я увидел под деревом ― в притоне для вепрей, взял на прицел. Велел остановить телегу и тотчас послал им пулю, но тут заметил, что на одном из животных надет треугольный ошейник из трех палок, связанных по концам, чтобы, видимо, мешал ему пролезать в огород.

Через несколько верст, свиньи стали так обычны и так фамильярны, что кучер был вынужден поднимать их с середины дороги ударом кнута. К такому квартированию они питают слабость, несомненно, по причине гравия, менее мягкого, но более теплого, чем лесной мох. Без меры предосторожности, предпринимаемой кучером, мы могли бы, очевидно, раздавить одного из этих сибаритов.

После станции Кутяткино, последней перед Санкт-Петербургом, дорога раздваивается. Та, что направо, ведет в Выборг; та, что налево ― в Санкт-Петербург.[178]

Вскоре мы пересекли Большую Невку по монументальному мосту, который построил в 1811 году наш компатриот Бетанкур, проследовали Аптекарским островом, оставили позади маленькую речку Карповку и через Петербургский остров въехали во вторую столицу всея Руси.

С прибытием на виллу Безбородко мы застали ее охваченной революцией. Графиня, очень хорошая наездница и очень хороший кучер, выезжала все эти дни либо верхом, либо в тильбюри. В день нашего возвращения она выехала в тильбюри в сопровождении одной из подруг. На довольно крутом спуске она увидела перед собой корову, что улеглась посреди дороги и наслаждалась теплым гравием с негой, равной блаженству свиней Магры [Мегре].