Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

• Название: Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: «Спутник+»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9973-0453-9

Книга писателя мировой величины о России, изданная на Западе в разные годы двух последних столетий. К переводу принят текст, который сам Александр Дюма-отец отправлял в типографию. Это крупные путевые очерки с глубокими экскурсами в историю нашей страны. В них свои портретные рамы покидают государи и вельможи, реформаторы и полководцы, поэты и декабристы, становясь героями увлекательных и познавательных новелл, непрерывная цепь которых тянется через события веков от русских княжеств к империи Александра II, современной писателю. Воссозданы картины великих побед над «непобедимыми» армиями Карла XII и Наполеона. Оставлено клеймо гнусного рабства на крепостном строе, высмеяны царящие в стране злоупотребления и коррупция.

Книга складывалась во время путешествия Александра Дюма по России в 1858―1859 годах. Основные замечания и выводы писателя не утратили своего значения. Россия еще долго будет узнавать себя в зеркале этих очерков.

Перевод, вступительная статья и примечания: Владимир Ишечкин 

---

Обзору правой стороны мешает сооружение, заслоняющее горизонт. Центральная его часть подана в восточном стиле, а его главный купол в окружении четырех других, что меньше и ниже, усеян звездами. Еще четыре купола ― в 500 шагах один от другого ― расположены по четырем сторонам света и объединены крепостной стеной. За стеной ― мало привлекательное, казарменного типа четырехугольное здание с 60-80 окнами через равные промежутки. Там живут благородные девицы, принятые в Смольный. Здание построено при Екатерине II итальянским скульптором Растрелли, чтобы служить кафедральным собором институту знатных вдов.

Влево от меня Нева изогнута дугой, она уходит ― не в смысле течения ― к Ладожскому озеру, что лежит в 80 верстах от Санкт-Петербурга. И будьте спокойны, дорогие читатели, мы не покинем Санкт-Петербурга без того, чтобы не сопроводить вас в экскурсии на Ладогу.

Кроме упомянутых, стоящих на якоре у берегов, чтобы не мешать движению, с предпочтением левого берега, вверх-вниз по реке идет под парусом множество других судов, и между ними от одного берега к другому снуют юркие, как рыбы, раскрашенные зеленым, желтым и красным бессчетные лодки ― карикатуры на каики Константинополя.

В стороне двух колоколен, что высятся на нашем, то есть на правом берегу, постройки невысокие и без претензий. Напоминаем, что мы за городской чертой. Равнинная местность, где маловато движения, но роскошные зеленые массивы наполняют ее очарованием. В лье отсюда, примерно, обрывается излука Невы.

Против меня, на том берегу, левее Смольного монастыря возвышается Таврический дворец с приплюснутой ротондой, с огромным густолиственным парком, над которым, будто над темно-зеленым ковром поднят золотой купол Владимирского собора. Эта гранитная импровизация Потемкина вблизи, должно быть, производит эффект так себе, но издали, с приличного расстояния, когда детали не просматриваются, вся ее масса величественно вторгается в пейзаж. Таврический дворец ― известный дар Потемкина вместе с великолепной мебелью, мраморными статуями, золотыми рыбками в прудах, золотой совой, что поворачивает голову и вращает глазами, золотым павлином, веером распускающим хвост, золотым поющим петухом (этих трех золотых птиц и золотое дерево мы увидим в Эрмитаже); дар Потемкина, повторяем, Екатерине II в честь победы над страной, имя которой носит этот дворец. Удивителен даже не размах подносителя даров, а надо сказать, что Потемкин, из года в год радующий свою повелительницу в январе корзиной свежей вишни стоимостью 10 тысяч рублей и приучивший Екатерину к подобным подаркам, удивителен прямо-таки религиозный стоицизм до последнего момента держать все это в тайне. Дворец с парком на четырех арпанах[57] земли появился посреди ее столицы, а Екатерина ничего об этом не знала. Для нее он возник настолько внезапно, что тем вечером, когда министр пригласил императрицу на ночной праздник, устраиваемый в ее честь, и на месте известных ей болотистых прерий она увидела, вдруг, брызжущий светом, полный гармонии и весь украшенный глазурью из живых цветов дворец, то он, показалось ей, встал здесь по мановению фей. Мы позже вернемся к Потемкину и ― добрая фортуна свела нас с 86-летней здравствующей ныне его племянницей, на руках которой он умер, ― позволим себе сообщить о нем некоторые данные, каких никогда не приводили историки.

Это отступление оторвало нас от панорамы, и мы спешим к ней вернуться.

В глубине, правее некуда, раскинулся до самого горизонта, теряясь из виду, Санкт-Петербург ― необъятное беспорядочное нагромождение зданий, разделяемое рекой и вскинувшее шпиль Адмиралтейства, золотой купол Исаакия и звездчатые купола Измайловского кафедрала; все это четко обрисовано на фоне жемчужного неба, слегка тронутого голубым, что отменяет другие цвета, за исключением зеленого цвета крыш. Зеленый цвет ― болезнь, которой страдают все петербуржуа [петербуржцы]. Как месье барон Жерар, автор «Въезда Генриха IV в Париж», который видел все в зеленом свете, так их архитекторы воспринимают только зеленое. Назовем сразу истинную причину этой ереси в живописи. Петербуржуа [петербуржцы] в прежние времена не красили крыш зеленым, как теперь, будто бы в стремлении добраться до 53-го оттенка этого цвета ― у природы, полагаю, их 53; но так как кровли были из черной жести и требовали окраски, им надлежало выбрать краситель, самый стойкий к снегу, дождю и льду. Дешевой и стойкой была черная краска. И вот, одно время, добрая половина крыш северной и восточной России оделась в траур. Император Николай нашел этот цвет скорбным и запретил красить крыши черным, сохранив эту привилегию за короной ― для своих замков.

Вдоволь еще красной краски, цветом в кирпич и гармонирующей с деревьями и небом, да она слабовата, и любители красного вынуждены заново красить свои крыши каждые три года. А вот зеленая краска, содержащая мышьяк, служит семь лет, почти столько, сколько папа римский… Блаженные римляне рассказывают, что подсчитано: правление каждого папы ― от св. Петра до Пия Девятого ― длится в среднем около девяти лет; никто, кроме св. Петра, не правил 25 лет. С появлением каждого нового папы ― бледного, злобного, хилого, рахитичного, с подагрой или разбитого параличом ― которого славят и который почти всегда избран лишь потому, что состояние его здоровья подает надежду в скором времени унаследовать от него святой престол, говорят и такое: «Вот еще один, кто не дотянет до возраста св. Петра». Мой друг папа Григорий XVI не должен был вроде бы подтвердить общее пророчество, но остался, в конце концов, в привычных рамках ― умер на 24 году своего правления.

Я все еще был на балконе и, конечно мог оставаться там еще долго, если бы меня только что не позвали на променад по парку. Парк я видел лишь из окон своей спальни, и впечатление о нем было неполным.

Выходя на ступени подъезда, видишь прямо перед собой липовую аллею шириной в 20 футов и протяженностью с километр. Это главная артерия парка. Справа и слева от нее, на цветочных клумбах, в гуще зелени, высятся на мраморных пьедесталах два бронзовых бюста вчетверо крупнее натуры ― князя Безбородко и графа Кушелева, родоначальников фамилии Кушелевых-Безбородко.

Парк имеет в окружности более трех лье. В его ограде ― река, коринфского стиля храм, в ротонде которого помещена колоссальная статуя Екатерины Второй в виде богини Цереры; статуя бронзовая: князь Безбородко не поскупился на металл; [еще в парке находятся] две деревни и 150-200 разрозненных домов с садами. Не надо думать, что парк вмещает в себя две деревни и 150-200 домов, а ротонду нет; посеянная версия такой злонамеренности ― результат неудачного построения моей фразы. Замок графа обслуживают 80 человек, от дворецкого до женщин на кухне для черной работы; делать черную работу означает ― мыть посуду.

На территории парка живут две тысячи человек. Весь этот маленький мир обожает графа и графиню. Нам встречались только улыбчивые и более того ― лучезарные лица.

Заметим тут же ― может быть, случая больше не представится ― что памятник великой Екатерине воздвигнут в ознаменование присутствия на своем празднике у фаворита Безбородко. Со скульптурным памятником в Екатеринославле, это единственное, что хранит ее образ. Не говорю о купленной мною серебряной медали; она того же выпуска, что и медаль, по которой Мишле[58] сделал выразительный портрет Екатерины ― в несколько линий, полных энергии. Мишле суров к немецкой авантюристке, как он ее называет; это понятно, он ее судит за убийство Польши. Но если бы он приехал в Санкт-Петербург, если бы он с близкого расстояния и твердым беспристрастием оценил вклад, внесенный здесь вдовой Петра III, то целиком и полностью воздал бы ей по справедливости. Что правда, то правда ― Екатерину Великую, так ее назвал Вольтер, он называл ее еще Семирамидой Севера, несомненно, по аналогии с тем, что Семирамида Востока отравила своего мужа Нина. Но, когда мы углубимся в дела такого рода, увидим, что так же, как Петр I не мог спасти Россию, не отделавшись от Алексея, Екатерина никак не могла продолжать труды Петра I, не избавившись от Петра III. Обвинят нас в приверженности к королям или нет, но я нахожу, что историк ― и тот же романист как подлинный народный историк ― не имеет права быть несправедливым к королям по той одной-единственной причине, что они ― короли. Конечно, преступление ― всегда преступление, и история его регистрирует как таковое; но так же, как на суде присяжных ― трибунале для простых людей, на суде потомков ― трибунале для королей нужно учитывать смягчающие обстоятельства. Вы не поставите в один ряд Вильгельма Телля, убивающего Гесслера во имя освобождения Швейцарии, и кюре Maingrat ― Менгра, рубящего на куски свою служанку, чтобы скрыть ее беременность.

Вернемся в парк графа.

Почти 50 арпанов, такой парк находится в распоряжении графа и его семьи, а в конечном счете ― еще и публики, по воскресеньям.