Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

• Название: Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: «Спутник+»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9973-0453-9

Книга писателя мировой величины о России, изданная на Западе в разные годы двух последних столетий. К переводу принят текст, который сам Александр Дюма-отец отправлял в типографию. Это крупные путевые очерки с глубокими экскурсами в историю нашей страны. В них свои портретные рамы покидают государи и вельможи, реформаторы и полководцы, поэты и декабристы, становясь героями увлекательных и познавательных новелл, непрерывная цепь которых тянется через события веков от русских княжеств к империи Александра II, современной писателю. Воссозданы картины великих побед над «непобедимыми» армиями Карла XII и Наполеона. Оставлено клеймо гнусного рабства на крепостном строе, высмеяны царящие в стране злоупотребления и коррупция.

Книга складывалась во время путешествия Александра Дюма по России в 1858―1859 годах. Основные замечания и выводы писателя не утратили своего значения. Россия еще долго будет узнавать себя в зеркале этих очерков.

Перевод, вступительная статья и примечания: Владимир Ишечкин 

---

Григорович был неподражаем по части нежностей, которыми осыпал нашего гарсона. Эти нежности, перемежаемые упреками, по поводу посредственного обеда, являли собой весьма забавный контраст. Он называл официанта не только голубчиком или братцем, то есть petit pigeon или frère, но каждый раз по-новому: гарсон становился lubesneichy ― любезнейшим ― trés-agréable (фр.), milleichy ― милейшим ― trés-cher (фр.), dobreichy ― добрейшим ― trés-btréson (фр.). Проходила мимо неряшливая женщина, он назвал ее douchinka ― душенька ― petite âme (фр.). Нищий старик встал у окна, Григорович подал ему две копейки, называя его diadouska ― дядюшкой ― mon oncle (фр.). Впрочем, мягкий и застенчивый характер нижних слоев общества тоже восхитительно передается славянской фразеологией. Народ зовет императора batuska ― батюшка ― père (фр.), императрицу ― matuska - матушка ― mère (фр.).

В пути Григорович спрашивал дорогу у одной старой женщины и называл ее ma tante (фр.) ― тетушка.

Когда вышестоящий нуждается в нижестоящем, он ласкает его словами, и бросает его туда, где его вздуют. Генерал Кролов, вступая в бой, называл своих солдат blagodeteli ― благодетели ― mes bienfaiteurs (фр.). 

В Симферополе в одном госпитале оказались русский и француз, раненные один ― в руку, другой ― в ногу. Кровати стояли рядом, и между раненными завязалась самая искренняя дружба. Русский учил француза русскому, француз учил русского французскому языку. Каждый день, просыпаясь, русский говорил французу:

― Bonjour, mon âme Michel! ― Здравствуй, мой друг Михаил!

И француз отвечал ему так же душевно и по-братски:

― Strastvone, moi drok Ivan! ― Страствон, мой дрок Иван!

Когда они поправились, и пришла пора расстаться, каждый из них разрыдался. Если бы их не растащили, они еще и теперь стояли бы, обнявшись.

Правда, набор оскорблений не менее богат, чем репертуар нежных слов, и никакой другой язык, кроме русского, не изъявляет такой высокой готовности поставить человека на пятьдесят ступеней ниже собаки. И в этом отношении, заметьте, воспитание не служит сдерживающим фактором. Самый образованный человек, самый вежливый дворянин допускает выражения le soukin sine ― сукин сын и le … vachou matt ― …вашу мать так же легко, как у нас произносят: votre trés-humble serviteur (фр.) ― ваш покорнейший слуга. 

Признаюсь, когда мы поднялись из-за стола со счетом в руках как доказательством, что обедали, и пустым желудком, доказывающим обратное, я был очень расположен к тому, чтобы наградить хозяина ресторанного заведения «Самсон» всеми оскорблениями из русского и французского репертуара; и не по соображениям гигиенической надобности, а ведомые любопытством пошли мы пешком по парку Петергофа.

Петергоф ― наполовину английский, наполовину французский парк; наполовину Виндзор, наполовину Версаль. В нем есть густая сень Виндзора и прямоугольные бассейны, статуи и даже карпы Версаля. Карпы, уверяют нас, повелись со времени императрицы Екатерины, и они только что, по звону колокола, в который ударил инвалид, показали из воды свои носы. Вы понимаете, что они не за так предаются этому упражнению; продавщица пирожных, чье присутствие здесь постоянно, объясняет, с какой целью рыбы устраивают вам овацию. В этом ничего нового для нас нет. В этом отношении Фонтенбло берет верх над Петергофом. Если в Петергофе есть карпы Екатерины, то в Фонтенбло есть карпы Франсуа I.

Есть в Петергофе и свой Марли.

Великое несчастье Санкт-Петербурга ― имитация. Его дома ― имитация домов Берлина, его парки ― имитация Версаля, Фонтенбло и Рамбуйе, его Нева ― более ледоносная имитация Темзы. Санкт-Петербург еще не Россия; это, как сказал Пушкин или, может быть, даже Петр I, ― окно, открытое в Европу. Что касается скульптур, то мы удовольствуемся указать только на одну, и не по причине ее художественной ценности, а оригинальности. Это ― присевшая наяда, она льет воду из кувшина, что держит на плече. Вид спереди очень хорош: видно, откуда льется струя; но вид со спины ― совсем другая штука, и возникают предположения, которые не делают чести целомудрию нимфы. Она на порядок выше, когда нет водяной струи.

Воды Петергофа играют, как воды Версаля, в дни большого праздника; бассейн Самсона подобен бассейну Нептуна, и каскады Гладиаторов копируют каскады Сен-Клу. Посожалели, что нам не повезло: приехали в обычный день; мы высказали сожаление, что не видим игры расхваленных фонтанов. Тогда Григорович подошел к хранителю этих вод, пустил в дело 15-копеечную монету (40 су на наши деньги), и в течение десяти минут мы наслаждались зрелищем, которое, если верить молве, всегда, когда его устраивают, обходится Версалю в 25-30 тысяч франков.

Для императора Николая было одним из самых больших удовольствий среди бьющих в полную силу фонтанных каскадов, под барабанный бой, подниматься вверх по ступеням со свитой из пажей и кадетов.

Отдельным визитом мы почтили дерево, каждый лист которого брызжет водой. За 10 копеек оно дало нам спектакль, в котором мы оказались наядой.

Затем мы поднялись по довольно крутому склону и наверху увидели замок. Огромное сооружение, окрашенное в белый и желтый цвета и увенчанное теми зелеными кровлями, которые повергают в уныние Муане. Мы прошли под одним из сводов дворца и оказались в верхнем парке. Его главное украшение ― огромный бассейн, и главная достопримечательность ― Нептун в тамбурмажоре; трезубец бога искусно заменен богато украшенной тростью.

Мы увидели Петергоф, оставалось увидеть то, что называется островами. Мы взяли дрожки и по прелестной дороге, прохладной от близкой воды и затемненной сплошными массивами зелени, прибыли на первый и главный из островов ― Царицын. Это остров императрицы-матери. Она велела построить там каменную виллу ― копию виллы принцессы Бутерской на Сицилии, где она одно время жила; вилла скопирована точно, и все при ней ― до гигантского плюща, который зимой обязательно приходится согревать, как стерлядь при перевозке, чтобы не замерз. Передний двор очарователен; можно было подумать, что вступаешь в атриум [крытый внутренний двор] поэта в Помпеях. Интерьер оформлен по-гречески и с большим вкусом.

С Царицына острова перебрались на остров великой княжны Марии. Его шедевр, со слов стража, ― спящая Венера, что хранится, как в саркофаге; видят Венеру, когда поднимают крышку. Как все обещанное и ожидаемое, но спрятанное, эта замечательная скульптура Банеддзи доставила разочарование. Нет, если и есть скульптурный шедевр, то это «Рыбак» Ставазера [Ставассера]. Подросток 15-16 лет в бронзе, по колено в воде; он тянет леску, на крючок которой попалась рыба. Не стоит упоминать, что ни лески, ни крючка, ни рыбы нет, но их видишь по дрожащей от нетерпения губе, сосредоточенному взгляду, груди с затаенным дыханием и напряженным рукам рыбака.

Мы вновь сели на дрожки, закончили объезд островов и велели доставить нас к Бельведеру. Бельведер ― последнее творение императора Николая; своей всемогущей рукой он замесил бронзу и гранит, как другой замешивает гипс и кирпич. К несчастью, это подано в стиле, внушающую больше мысль о мощи, нежели о вкусе. Поднятый на малом холме у деревни Baby-Gony ― Бабы-Гони [Бабигон]; проясняю возможную этимологию ее названия ― Бельведер по сравнению с ней огромен почти так же, как Океан. Император Николай в форме простого солдата, императрица и великие княжны в одежде простых крестьянок, приезжали туда выпить чаю и восхититься панорамой, открывающейся до самого моря. Еще одна имитация ― Пти-Трианона. Оттуда имперская семья видела, левее некуда, Старый Петергоф ― деревню голландских рыбаков, между Старым Петергофом и Бельведером ― поле Саперов, а, бросив взгляды по этой линии вправо, ― Пулково, обсерваторию, возведенную Брюлловым, братом художника. Обсерваторию и Бельведер разделяют 10 лье долины. Между Старым Петергофом и Пулковом, по ту сторону залива шириной в 10 лье просматривается синеватый силуэт Финляндии, подчеркнутый ровной линией горизонта. Затем, когда взгляд возвращается от залива к Бельведеру, справа замечаются купола Санкт-Петербурга, и среди них сверкает золотом Исаакий; слева большой английский парк; прямо ― Новый Петергоф и, наконец, поле, усеянное руинами, присланными из Греции королем Отоном. Бедные руины изгнаны из Аттики, и они смотрятся такими же грустными, как и Овидий, сосланный к фракийцам!

Мы сели на дрожки, не сожалея, что покидаем это место, и велели ехать направо, к террасе Монплезир. Как видите, еще одно французское название! Терраса выходит к заливу; вся выложена мрамором, затемнена великолепными деревьями и в пространстве между зеркалом залива, омывающего его край, и ее зеленым куполом, образованным ветвями деревьев, дает возможность рассматривать Кронштадт, закрывающий горизонт своими фортами, ощетинившихся орудиями, и лесом корабельных мачт. Сюда теплыми летними вечерами и прозрачными июньскими ночами приезжают щеголи Петергофа вдохнуть свежести. Это ― любимая терраса и молодых великих князей. Груды гальки имеют честь ― как говаривал знаменитый химик и, более того, знаменитый придворный Тенар ― имеют честь быть приготовленными для забав молодых великих князей, которые, подобно Сципиону в ссылке, посвящают свой досуг швырянию камней, чтобы они рикошетом летели по морю.