Игорь Соколов - Фея

• Название: Фея
• Автор: Игорь Соколов
• Жанр: Современные любовные романы
• ISBN: 978-5-4474-1342-2

В сборник прозы писателя Игоря Соколова вошли повесть «Фея» и рассказы разных лет. Основной сюжет – любовь мужчины и женщины, их глубоко интимные отношения, построенные на правде и на лжи, и постоянная борьба, противоборство воедино слитых в них начал. И сюжеты рассказов – от смешных до самых трагических – являют собой все многообразие человеческой любви.

---

Водитель «Камаза» в окружении трех работников ГАИ стоял на обочине дороги и как ненормальный тряс своей головой, и все время повторял одну только фразу: «Не виноват! Не виноват!»

Судя по доносившемуся из его рта запаху алкоголя, он только что протрезвел, но все еще оставался невменяемым. Автобус лежал слева на боку, на дорожной насыпи, тела погибших и еще живых людей лежали рядом на земле… Кто-то стонал, кто-то выл…

Окровавленные и слишком изуродованные тела оставались внутри автобуса… «КАМАЗ» с вмятиной на правом крыле стоял поперек дороги… Мы подобрали женщину с переломом ребер и девочку с вывихом бедра и небольшой ссадиной на голове… Подъехали еще три наших бригады…

Рядом нетерпеливо суетились похоронщики…

Капитан милиции еще некоторое время курил и записывал что-то у себя в протоколе, слушая невнятное бормотание дрожащего водителя «КАМАЗа», потом передал планшетку с протоколом сержанту и со всего маха ударил кулаком в нижнюю челюсть водителя «КАМАЗа», потом еще два раза ударил его, уже лежащего, ногой, пока его не остановили свои.

Золотов пытался было шутить, но Шилов хмуро его оборвал, женщина уже не плакала, а выла, девочка тихо постанывала, она сидела на моих коленях, и я чувствовал слабый запах жасминовых духов, прикасавшихся к моей щеке…

В душе таилась смутная тревога за грядущее всего человечества, а мы в это время неслись по спящему городу сквозь шепоты и вскрики… Неожиданно мне представилось, что я держу на коленях не эту больную девочку, а свою Фею… Вот она рядом со мной и также страдальчески стонет в мучениях от своего Темдерякова…

И все-таки мы все должны быть счастливыми хоть иногда, и пусть рано или поздно мы потеряем навсегда этот миг счастья, но он все равно останется в нашей памяти ощущением давно утраченного рая.

И вот мы приехали. Я несу девочку по ступеням больницы и чувствую, как в моем мрачно бьющемся сердце откликается вся ее боль… все страдание… Золотов и Шилов несут сзади меня на носилках женщину.

В их лицах тоже отражается трагический абсурд настоящего… И лишь под утро в комнате отдыха мы будем пить все вместе разбавленный спирт и поминать тех, кого никогда не знали, но видели их тела, их болящие раздробленные суставы, их лица, искаженные болью, а уже потому они были нам так странно дороги и близки.

Так подобранный мною Аристотель из чужого, голодного и брошенного на произвол судьбы кота превратился в дорогое для меня существо…

Словно я знал его всю жизнь… А может быть, нет… Вопрос очень часто несет в себе ответ… А раздвоенность чувства подчеркивает лишь тайну происходящего… И все это только мысли, так часто молчащие в нас… И снова день проливает сияние на тщедушных и суетящихся понапрасну людей…

И снова меня ждут скучные лекции, насмешливый взгляд Федора Аристарховича, которого по-простому продолжают звать Федькой, хотя этот Федька многим годится в отцы.

Я как робот с отсутствующим вниманием, с пустотой внутри, чье логово во мне нашла прошедшая ночь, иду на лекции, рассеянно пряча глаза в ученый туман….

Цнабель продолжает городить свои безумные абстракции, впиваясь поверх голов в воображаемого собою Бога… И хотя мой Бог есть, он никак не может быть похож на Бога Цнабеля…

Мы все слишком разные, чтобы одинаково представлять себе устройство нашей бескрайней Вселенной…

Кстати, Цнабель почему-то всегда находит ее край, и вообще, весь мир у него запросто может поместиться в одном целлофановом пакете вместе с парой бутербродов с ветчиной, которые он сам носит с собой в столовую, как радующую его память о заботливой молодой жене.

Многие в университете удивлялись, что Цнабель женат на девушке, которая по возрасту скорее всего могла быть его внучкой, но только не женой…

Приехав из какого-то дальнего и глухого райцентра, где она закончила с грехом пополам местное ПТУ, она случайно почла в газете объявление нашего Цнабеля о поисках молодой симпатичной служанки…

Прекрасно разгадав план местного ученого, она прикинулась такой глубокомысленной натурой и так яростно поддакивала на все его философские размышления, что одинокий, старый и многими позабытый Цнабель вдруг воспарил… Совсем неожиданно в нем заговорила неизвестно откуда возникшая молодость, и он влюбился без памяти, как мальчишка…

Мальчик в светло-розовой пижаме, с вставною челюстью и в золотом пенсне… Впрочем, он был заразительно мил, очень хитро улыбался и никогда не выговаривал букву «р».

Может от этого его радость была в чьих-то зловредных ушах гадостью. А некоторые ура-патриоты просто с ума сходили, когда видели, как этот лысый старикан, ужасно смахивающий на библейского пророка, прогуливается около стен университета перед лекциями с очень смуглым симпатичным малышом. Словно древний Израиль Россию младую обнял… И влил ей в уста мед с ослепительных сот…

Маша, так звали жену Цнабеля, была ему верна до гроба. Казалось, что он ее приковал к себе своей мудростью. И хотя эта мудрость порой граничила с самым непредвиденным безумием, все же в Цнабеле было что-то от родника…

Он бил и пробивал собой насквозь эту землю… И пусть он во многом ошибался и даже уничтожал своим размышлением всякий смысл, но он чувствовал, что здесь ошибается всякий… Поэтому он превращал науку в игру…

Игру со смаком, юмором и с брызгами слепящих грусть стихий… Стихии как стихи мечтой переливались. И нарождались дни спокойные, как старость… Так зелень трав течет поверх земли усталой… И ты как ни живи – всего здесь будет мало…

Жизнь продолжается как сказка… Она сама по себе и есть сказка, дарованная нам и на некоторое время, и на всю вечность, но прожитая и увиденная нами безысходность все еще шевелится и содрогается под невидимой и внезапной стопой Владыки мира…

Весь наш мир для него бесконечный театр… Везде для него мы играем бесконечные драмы и комедии, а он смотрит на нас и думает, и снова воплощает нас из своего Небытия. И все продолжается.

Спектакль без названия. Актеры. Режиссер которых – Бог… Мне грустно, и я думаю о Фее… Еще вчера я слышал ее плач и пьяный крик Темдерякова… Мужа гнетущего чувства безверьем своим… Там в позабытых зеркалах ночует часто сумасшедший… Так всякого цветенья страшный прах в себе тоску миров содержит…

Иногда кажется, что Темдеряков скоро умрет, чтобы освободить от непосильной ноши Фею, но мрачный абсурд существования продолжается, и я сам словно схожу с ума, пытаясь вообразить себе кончину бессмысленно живущего Темдерякова…

О, как это грешно, ужасно и унизительно! Срываться мерзкими страстями в заблужденье… И все же я живу и вижу, хотя это одно и то же, что Фея счастлива со мною, только со мною… Я строю для нас замок приведений, куда въезжаю вместе с ней на белом коне, по высоким горам облаченным, возвышенным в облачный саван…

Золотою пряжей с коня, как и с рук твоих добрых и нежных…

Гостем странным, таинственным жду губ твоих ублажающих лепет.

Как ты входишь в меня и во мне навсегда забываешь, что ты есть на земле, где кончается с песней любовь, и вместо нее меж собою сражаются звери…

Темдеряков – зверь, когда он пьян, он бьет Фею, а я не в силах выбить дверь и ворваться туда, ибо Фея – жена, жена несчастного зверя… Все несчастья его приемлет как души в аду… Страстной памяти грешный огонь…

И поэтому молится, верит, что, быть может, к ней Ангел придет… Только ангелы летают в небе, а на земле живут люди, и непонятно, какого черта этим людям истреблять в себе Любовь…

Я выхожу на цыпочках из квартиры мимо спящего и лежащего свернувшись на коврике калачиком, Аристотеля… Я поднимаюсь наверх и прислушиваюсь к их двери… Ночь… Тишина… Ни Темдерякова, ни Феи, никого. Сон изгоняет из тел посещать вечный мрак бестелесные души…

Тишина заставляет меня опуститься на колени перед их дверью, помолиться и заплакать, и зажечь как свет перед Богом одинокую свечу… Фея, мой свет далекий и блаженный, приди ко мне ведь я люблю тебя… Прекрасные, светлые мысли являют во мне еще вчерашнего ребенка…

В пыли их ног, в пыли половика всю ночь стою, как старец-пилигрим, скорбящий о самом себе монах… и о Любви уснувшей с ненавистным мужем…

Постепенно я весь проваливаюсь в работу и в учебу, постепенно я немножко позабываю свою Фею, и как-то тихо и благостно влачу будто по инерции свое замогильное существование.

Вскоре, после трех недель работы на «скорой», мне показалось, что весь мир болен, что все без исключения умирают, и, вообще, как-то тягостно повеяло отовсюду безвременьем. Правда, вскоре это прошло, как какая-то случайная, но все же не такая опасная болезнь… Словно прыщик в носу вскочил, а как вскочил, так сразу и потерялся… В то же время я стал посещать в университете клуб поэтов. Уморительное сочетание блаженной самовлюбленности, наивного кокетства и чего-то еще, что и составляет вожделение мечтательного ума в союзе с танцующей рифмой…