Фенимор Купер - Кожаный Чулок. Большой сборник

• Название: Кожаный Чулок. Большой сборник
• Автор: Фенимор Купер
• Издательство: БИНЕЗУН
• Жанр: Приключения про индейцев
• Год: 2014

Кожаный Чулок. Большой сборник - вся пенталогия в одном томе, включающая в себя самые знаменитые романы Фенимора Купера.

---

— Да что там говорить! — вскричала трактирщица.— Будто ты не знаешь, что его жеребец хоть и юркий был, как белка, а от пули увернуться не мог. Ну, да что там... Сколько уж лет прошло с тех пор, как его убили! Жалко, конечно, что не успел он узреть света истинной веры, да господь его, верно, помилует, потому что он умер, сражаясь за свободу. И памятник-то на его могиле поставили плохонький. Зато на нашей вывеске он очень похож. И я ее не уберу, пока найдется в поселке кузнец, чтобы подправлять крючки, за которые ее прицепляют. Да, не уберу, сколько бы кофеен ни развелось отсюда и до Олбани.

Неизвестно, о чем заговорили бы дальше почтенные супруги, но в эту минуту люди, которые сбивали на крыльце снег с обуви, прекратили свое занятие и вошли в зал. Минут через пятнадцать почти все скамьи уже заполнились гражданами Темплтона, которые сошлись к очагу «Храброго драгуна», чтобы поделиться новостями или послушать чужие новости. На деревянном диване с высокой спинкой, в самом уютном уголке зала, расположились доктор Тодд и неряшливого вида молодой человек с замашками щеголя. Он беспрестанно нюхал табак и доставал из кармана модного сюртука заграничного сукна большие серебряные французские часы на волосяной цепочке и с серебряным ключиком,— короче говоря, он настолько же отличался от окружавшего его простого люда, насколько сам не был похож на настоящего джентльмена.

На стойке появились большие глиняные кружки с пивом и сидром. Посетители, передавая их друг другу, разбивались на кучки и начинали беседовать между собой. Никто не пил в одиночку; да и то сказать, на каждую кучку приходилась только одна кружка, которая ходила вкруговую, причем последний глоток доставался тому, кто оплачивал находящийся в ней напиток.

То и дело провозглашались тосты, а порой какой-нибудь шутник, считавший себя редким остроумцем, заявлял: «И пусть он (угощавший) превзойдет своего отца», или «Пусть он живет, пока все его друзья не пожелают, чтобы он помер». А собутыльники поскромнее удовлетворялись пожеланием: «За ваше здоровье» или говорили еще что-нибудь столь же общепонятное. И каждый раз почтенный трактирщик в ответ на приглашение вроде: «Без вас мы не пьем», должен был, словно королевский кравчий, пригубить разливаемый им напиток; от этого он обычно не отказывался и, перед тем как отхлебнуть пива или сидра, восклицал: «Ну, желаю вам!» — предоставляя своим слушателям мысленно закончить эту фразу пожеланием, наиболее для них приятным. Тем временем трактирщица собственноручно изготовляла всяческие огненные смеси, здоровалась с завсегдатаями и осведомлялась у тех, кто подходил к стойке, о здоровье их жен и детей.

Когда наконец все немного утолили жажду, не замедлил завязаться общий разговор. Вели его доктор и сидевший рядом с ним молодой человек, один из двух юристов поселка, ибо они считались наиболее значительными персонами среди присутствующих, да порой осмеливался вставить словечко мистер Дулитл, который, по всеобщему мнению, уступал им только в образованности. Стоило юристу открыть рот, как кругом воцарилось глубокое молчание, и все внимательно выслушали слова, с которыми он обратился к эскулапу:

— Я слышал, доктор Тодд, что сегодня вам пришлось совершить серьезную операцию, что вы благополучно извлекли заряд дроби из плеча сына Кожаного Чулка.

— Да, сэр,— ответил доктор, важно задирая свою маленькую головку,— мне действительно довелось проделать в доме судьи нечто подобное. Впрочем, это пустяк: было бы куда хуже, если бы дробь попала в грудь или живот. Плечо же не относится к жизненно важным органам, и я думаю, что молодой человек скоро будет здоров. Однако я не знал, что он приходится сыном Кожаному Чулку. В первый раз слышу, что Натти был женат.

— Не о том речь,— возразил его собеседник, подмигивая присутствующим.— Я полагаю, вы слышали, что в юриспруденции существует такое понятие, как filius nullius...[181]

— Да говорите вы по-человечески! — перебила его трактирщица.— Чего это вам вздумалось говорить на индейском наречии среди добрых христиан, пусть даже этот бедный охотник и вправду ничем не лучше диких индейцев! Будем надеяться, что миссионеры со временем обратят их в истинную веру, а уж тогда неважно будет, какого цвета у тебя кожа и что у тебя на голове — шерсть или волосы.

— Я говорил по-латыни, а не по-индейски, миссис Холлистер, — возразил законник, снова хитро подмигивая в сторону присутствующих,— а доктор Тодд понимает латынь, не то как бы он читал ярлыки на своих банках и склянках? Не беспокойтесь, миссис Холлистер, доктор меня понимает,— а, доктор?

— Гм, гм... Не могу этого отрицать,— ответил Элнатан, тоже пытаясь придать своему лицу шутливое выражение.— Латынь, господа, очень странный язык, и я не побоюсь сказать, что в этой комнате только сквайр Липпет сумеет понять, что far. av.[182] в переводе на наш родной язык значит «овсяная мука».

Тут пришлось, в свою очередь, смутиться молодому юристу, никак не ожидавшему от доктора такой учености; хотя он действительно с грехом пополам окончил один из восточных университетов, но латынь доктора несколько сбила его с толку. Однако ему вовсе не хотелось, чтобы кто-нибудь превзошел его в познаниях на глазах стольких клиентов, и поэтому он поспешил загадочно рассмеяться, словно в этих словах заключалась шутка, понятная только ему и доктору. Все присутствующие, которые жадно слушали эту беседу, одобрительно переглянулись, и повсюду раздались восхищенные возгласы: «Уж он-то языкам обучен!», «Сквайр Липпет ни перед кем лицом в грязь не ударит!», свидетельствовавшие о глубоком уважении, которым здесь пользовался юрист. Последний, весьма этим ободренный, встал с места, повернулся спиной к огню, обвел взглядом своих слушателей и продолжал:

— Ну, сын он Натти или не сын, а я надеюсь, что малый не оставит этого дела так. У нас в стране мы почитаем законы, и мне хотелось бы в суде решить, имеет ли человек, владеющий — по его словам, владеющий — сотней тысяч акров, имеет ли он особое право стрелять в людей. А вы что думаете об этом, доктор Тодд?

— Ну, сэр, я уже сказал, что этот молодой человек скоро поправится. Пуля не задела жизненно важных органов, и к тому же она была извлечена очень скоро, а на рану наложена повязка по всем правилам врачебного искусства, осмелюсь сказать. И я не думаю, чтобы его здоровью угрожала теперь какая-нибудь опасность.

— А вы что скажете, сквайр Дулитл? — спросил юрист, повышая голос.— Вы у нас мировой судья, вы знаете, что разрешено законом, а что нет. Я спрашиваю нас, сэр, можно ли оставить без последствий стрельбу но человеку? Предположим, сэр, что у этого юноши были бы жена и дети; и предположим, что он был бы ремесленником, как вы сами, сэр; и предположим, что он был бы единственным кормильцем всей семьи; и предположим, что пуля, вместо того чтобы пронзить мякоть, разбила бы ключицу и лопатку, оставив его калекой на всю жизнь,— я спрашиваю вас всех, господа, предположим, дело обстояло бы так. Неужели присяжные не присудили бы ему щедрого возмещения за причиненное ему тяжкое увечье?

Поскольку в конце своей речи юрист обратился уже ко всему обществу, Хайрем сперва решил было не отвечать, но, обнаружив, что все вокруг смотрят на него с живейшим любопытством, он вспомнил о своей репутации человека, искушенного во всяких юридических тонкостях, и величественно заговорил.

— Что ж,— сказал он,— если бы один человек застрелил другого, и если бы он сделал это умышленно, и если бы на это обратили внимание власти, и если бы присяжные нашли его виновным, то это дело пахло бы тюрьмой.

— Само собой разумеется, сэр! — подхватил юрист.— В свободной стране, господа, закон беспристрастен и нелицеприятен. Это одно из величайших благ, какое мы получили от наших предков, а именно: в главах нашего закона все люди так же равны, как в глазах природы. Хотя некоторые наживают свое богатство неизвестно как, тем не менее они так же не имеют права нарушать законы, как и самый бедный гражданин нашего штата. Вот мое мнение, господа, и, по-моему, если пот малый решит обратиться в суд, он сможет щедро заплатить за свою перевязку. А, доктор?

— Ну, видите ли, сэр,— возразил врач, которого немного смущал такой оборот разговора,— судья Темпл обещал мне в присутствии свидетелей (хотя, конечно, для меня его слово стоит столько же, сколько его вексель), обещал мне перед свидетелями заплатить за мои услуги. Дайте-ка мне вспомнить... Ну да, мусью Леква, сквайр Джонс, майор Гартман, мисс Неттибон и два или три черномазых слышали, как он сказал мне, что в смысле вознаграждения я могу рассчитывать на его кошелек.

— А он обещал это до или после оказания желаемой услуги? — спросил юрист.

— Точно не помню,— ответил врач,— но, во всяком случае, он сказал это до того, как я наложил повязку.

— Однако, мне кажется, он сказал, что вы можете рассчитывать на его кошелек, доктор,— заметил Хайрем.— И я не вижу, как закон может заставить человека выполнить такое обещание. Он возьмет да и даст вам кошелек с какой-нибудь медной монетой. И скажет, чтобы вы взяли столько, сколько вам следует...