Сергей Баруздин - Тася

• Название: Тася
• Автор: Сергей Баруздин
• Издательство: Известия
• Жанр: О войне
• Год: 1972

Эту книгу я назвал «Повести о женщинах», ибо мне хотелось рассказать не просто о войне, которая всегда была мужским делом, а о войне и о женщинах. Пятьсот тысяч их, наших советских женщин, было в сорок первом — сорок пятом в армии, на фронте. Пятьсот тысяч — полмиллиона. И им приходилось куда тяжелее, чем нам мужикам.

Сергей Баруздин, 1967 г.

«Вместо вступления» из книги «Повести о женщинах»

ПОВЕСТИ О ЖЕНЩИНАХ

Повесть первая «Ее зовут Елкой»

Повесть вторая «Речка Воря…»

Повесть третья «Тася»

Повесть четвертая «Верить и помнить»

---

Алексей Архипович машинально закурил еще одну сигарету и только после этого прислушался. Нет, тихо в коридоре, и вообще в клинике — тихо. Подошел к окну: снег шел вперемежку с дождем, вороны каркали на деревьях, скользили там, внизу, какие-то пожилые женщины с ведрами и пробирками, с бумагами в руках и сумками. Кто-то работал, кто-то уходил с ночного дежурства…

Он взглянул на часы: без двух восемь.

Ему почему-то стало стыдно всего, о чем он только что размышлял с самим, собой. Он вспомнил Вовку: «Ты что, пап, на новую работу идешь?» Вспомнил Люсю: «Ни пуха ни пера тебе! Ну!..» Вспомнил спящую Маринку, которая до сих пор осталась для него Маринкой, хотя ей скоро и двадцать. И даже тещу… Пусть она не очень понимает, почему он сегодня почти не спал и встал так рано…

Двадцать лет хорошего и плохого, трудного и радостного, и все это — жизнь, без которой не было бы ничего сейчас, без которой ничего не может быть завтра. А он — стол вспомнил, шкаф, безделушки! Здесь, конечно, стол надо сменить и шкаф тоже. А дома… Разве это главное…

Он вышел в коридор. После ремонта больные еще не поступали. Потому и медперсонал в клинике был не весь. Он не мог не прийти. Как же, первый день… Он решил осмотреть палаты и операционные, благо и время есть и никто не мешает.

Где-то кто-то возился. Алексей Архипович явно слышал шум и скрип, такой, когда моют окна, протирая их газетами. Он заглянул лишь в две-три палаты, но скрип повторился, и он пошел на звук.

Палата… Очередная палата. Распахнутое окно, и женщина, немолодая, полная, в замусоленном халате, на подоконнике.

— Вы же простудитесь, зачем так? — сказал Алексей Архипович. — И почему так рано вы здесь?

— Почему рано? — обернулась она. И — поразила Алексея Архиповича чем-то… — Просто окна мою. Ведь через три дня…

Он не поверил своей догадке и все же решился:

— Тася?!!

Она тяжело соскочила с подоконника, вытерла руки о халат, посмотрела на него — и ничего не поняла:

— Откуда вы знаете? Разве я что-то не так…

— Тася! Это же я — Алеша! Неужели ты… — почти закричал Алексей Архипович. — Забыла, не помнишь?

Она не могла узнать его. Может, только что-то чуть знакомое. Но Алексей… Это было совсем другое, не связанное с этим человеком в белом халате и белой шапочке.

— Алексей Архипыч я, Лешка, Алешка, Дементьев, неужели не помнишь? — спросил он, глядя прямо в ее лицо. — Ведь ты это, Тася?

14

Они встретились дома у Алексея Архиповича. Поначалу все было чинно, словно на дипломатическом приеме. И хотя Вовка бегал без конца от стола куда-то в соседнюю комнату, и хотя Маринку через каждые пять — десять минут вызывали к телефону, ужин сохранял нарочитость официальной встречи.

— А все же вы далеко забрались, Людмила Петровна, — говорила Тася.

— Ну, что вы! — улыбалась Люся. — Разве Зюзино — это далеко! И метро рядом, и автобусное сообщение. Скоро и троллейбус, кажется, будет…

Сам Алексей Архипович почему-то чувствовал себя неловко, мельтешил, старался угодить за столом то Тасе и Марине, то Люсе, то — наоборот! — явно не угодив Вовке, сказать ему, что тот плохо ест, мусолит и вообще…

Все стало проще после трех-четырех рюмок. Вовку уложили спать, Марина пошла в кино на последний сеанс, а оставшиеся опять налили по полной.

— Я хочу выпить, — сказал Алексей Архипович, — за Люсю, то бишь жену мою, Людмилу Петровну, и за тебя, Тася, друга детства, и за женщин, прошедших войну!

Все чокнулись. Тася сказала: «Премного благодарна!» — и все выпили, после чего все пошло по-человечески. И воспоминания у всех нашлись, и темы для общих разговоров.

— У меня Андрюшка тоже в Бауманское поступил, по конкурсу хорошо прошел, — говорила Тася. — Вот бы как-нибудь встретиться нам всем, я бы Андрюшку своего с вашей Мариночкой познакомила. Одногодки они, интересно! Вот вы, Алексей-то Архипыч, знаете, как…

Алексей Архипович:

— Тась! Опять ты со мной на «вы»?

— Да что вы! Это я просто так…

Потом словно вспомнила:

— Андрюшка мой стихи любит. И наука у него и стихи…

— Так ты… Значит, в тебя сын, раз стихи любит! — сказал Алексей Архипович.

— Да, вот подсказать не можете ли, — сказала Тася, — Читали мы как-то с Андрюшкой поэта такого, Бориса Ручьева. «Любава» называлась. А потом искали что-нибудь его же, не нашли. Я все лотки обегала и Андрюшка — ничего не нашли. Не поможете, Алексей Архипыч? Может, вам легче где-то достать?

— Постараюсь, Тася, — пообещал он. — Борис Ручьев, говоришь? Постараюсь! Запомню!

И опять шли воспоминания. Видно, уж таков по натуре русский человек, что, случись ему выпить рюмку-другую, никак без воспоминаний не обойтись. А если уж фронтовики бывшие встретились, то — без фронтовых воспоминаний. Тася вспоминала что-то свое, и Люся вспоминала. И Алексей Архипович, наперекор здравому смыслу, перебивал женщин и долго, слишком подробно повествовал о каких-то своих боевых эпизодах.

Кажется, жена его, Люся, нарушила весь этот разговор, сказав:

— Теперь посуду соберем! Пора накрыть под горячее.

— А вообще-то я счастливая! — вдруг сказала Тася. — Правда, счастливая! Войну прошла — живой осталась. Сына взяла из детдома, малюсенького такого, год с половиной, вырастила и вот вроде в люди вывела! И сама! Вот хоть и на пятый десяток дело идет, здорова, пенсию получаю! А тут, понимаете, к двадцатилетию победы орден мне еще вручили, за сорок первый, третий по счету, и медаль «Партизану Отечественной войны». Полковник в военкомате вручал, важно так, как генералу какому…

— И еще медаль будет, — сказал Алексей Архипович, — «В честь двадцатилетия Победы…».

— Вот я и говорю: счастливая я, — подтвердила Тася. — А что, разве не так?

Он провожал ее поздно. Хотел вызвать такси — она отказалась. Хотел довезти на автобусе до метро — тоже отказалась.

Алексей Архипович проводил Тасю до лифта, нажал кнопку:

— Ну, хоть так…

— Спасибо вам, Алексей Архипыч! — сказала она. — Очень хорошо все у вас было.

— Опять ты со мной на «вы»?

— Так это не сердитесь, — сказала она, — Людмиле Петровне еще раз спасибо! И ребяток целуйте. Хорошие они у в… у тебя…

Как раз пришел лифт, и Алексей Архипович открыл дверцу:

— Ну, спасибо тебе, Тася! За то, что пришла, спасибо! А завтра увидимся в клинике…

Она вошла в кабину лифта, но придержала рукой дверь:

— Вот, Алексей Архипыч, вы все: на «вы», на «ты»! А я ведь, Алеша, если по чести сказать, больше всего тебя и любила всю жизнь… Так вот!.. Ну, прощай! До завтра!

И она захлопнула дверь.

И кабина пошла вниз.

Примечания

1

Дорогая, но нельзя же так долго! (нем.)

2

Стой, стой… (нем.)

3

Люблю! Люблю! Понимаешь, люблю! Не валяй дурака! (нем.)

4

Донесение захвачено при разгроме штаба полка в декабре 1942 года в районе Россоши войсками З-й танковой армии под командованием П. С. Рыбалко. (Перевод с нем.)

5

Из предсмертного письма И. X. Козлова, написанного в Минской тюрьме 27 декабря 1942 года.

6

Никак нет, нам просто дали квадрат (нем.).

7

Никак нет (нем.).

8

Я действительно знал. Знал, мне сказали, что в этом квадрате, то есть в лесу, находился штаб германского командования, построенный нашими войсками. И что теперь здесь должен находиться штаб русских (нем.).