Олег Северюхин - В лабиринтах тёмного мира

• Название: В лабиринтах тёмного мира
• Автор: Олег Северюхин
• Жанр: Альтернативная история
• ISBN: 978-5-4474-1654-6

Во время расследования зверских убийств в новой гостинице следователь обнаружил межвременной портал и попал в Древний Рим, где начал жизнь никем и без средств к существованию и стал успешным римским гражданином, сведя знакомство с апостолом Петром. В минуту опасности следователь спасается в открывшемся портале и попадает в Древнюю Русь, а затем в Амстердам, а оттуда с помощью некоего Велле Зеге Вульфа в Москву. В качестве последнего испытания Вульф предложил полететь на планету Тарбаган.

---

Глава 16

Я очнулся у той же стены. Голова болела. Плечи, руки и ноги горели как от ожога на пляже. Я лежал на каменистой земле в одних трусах и порванной майке.

Если это считать несчастьем, то с чем это сравнивать? С тем, что я остался жив и не покалечен? Или с тем, что у меня есть трусы м майка? Во всяком случае, мне еще крупно повезло.

С трудом встав с земли, я попытался осмотреться и никак не мог заставить себя сделать это. Я просто не верил в происходящее. Это был сон. Я сейчас проснусь, пойду в свой номер, лягу в кровать, открою ноутбук и стану записывать свои впечатления от дня прожитого. Потом, лет через несколько издам эти записи как документ нашей эпохи. Все будут ахать и охать по поводу моей гениальности и предвидения того, что мои записи будут кем-то востребованы, а не перенесены в виде миллиардов букв на рулон туалетной бумаги, чтобы потомки по частям читали то, что было задолго до них.

Потрогав руки и плечи, я понял, что получил очень приличный солнечный ожог. Ожоговая интоксикация обычно проявляется в ознобе, слабости, головокружении. Дольше на солнце находиться нельзя особенно нам, представителям белой расы, склонной к ожогам даже от осеннего солнца.

Я поплелся к какому-то поселению, находящемуся от меня примерно в трехстах метрах. За моей спиной была высокая стена, высотой более двух метров, за которой ничего не было видно и ничего не слышно. В стене не было ни дверей, ни окон и я так думал, что это стена, отделяющая все поселение от внешнего мира.

– Куда я попал? – крутился в моей голове извечный вопрос человека, проснувшегося неизвестно где.

Я вошел в первый попавшийся мне проулок и поразился тому, что увидел. Это был огромный торговый двор, вымощенный камнем. По широкой дороге ходили разномастно одетые люди в накидках, римских тогах, коротких рубахах в виде мешков с дырками для головы и для рук. По сторонам дороги виднелись маленькие лавки, около которых толпился и рядился народ.

– Ни дать, ни взять – Древний Рим, – промелькнуло у меня в голове.

Вдруг кто-то закричал на меня и палкой спихнул с дороги на обочину.

Мимо меня прошествовал вооруженный человек в блестящем шлеме с копьем в руках и коротким мечом на поясе. За ним шесть человек несли носилки с каким-то упитанным человеком в римской тоге с пурпурной полосой, как у сенатора.

Я шел вдоль торговых рядов и захлебывался слюной. Прошло, вероятно, немало времени, и я успел проголодаться. Везде в лавках виднелись овощи и разные фрукты. Продавалось и сырое мясо. Что-то жидкое было в больших кувшинах. Еще продавался хлеб в виде больших лепешек и маленьких хлебцев типа ватрушек.

Гуляющий народ частью ходил чопорно, свысока приглядываясь к товарам и отдавая команды подбегавшим к ним от лавок людям. Другие люди, попросту говоря, кусочничали, как говорила моя покойная матушка, то есть ели на ходу овощи и фрукты с хлебом или быстро ели что-то завернутое в сочень. Совсем как у нас, когда на улице давятся хот-догом, обливаясь и обмазываясь кетчупом, майонезом и осыпая себя и других соломкой из морковки.

Я вслушивался в их речь и ничего не мог понять. Это не кино, чтобы «Их говор французский понятен вдруг мне и сам я француз, капитан де Тревиль…». Я внимательно слушал и вытаскивал знакомые звучания: номине, сатем, латем, кайзер, спирит, дойм, патер. Если я не ошибаюсь, то это латынь. Ин номине латем эт спиритус сатем. Еще из института запомнилось – во имя Господа и спиртного духа.

Римляне были латинянами и говорили на латыни. Хотя, латиняне это одно из италийских племен, но как-то так получилось, что их язык стал языком межнационального общения, можно сказать – даже объединения многих народов в один народ.

Рим – это смешение наций, народностей, рас, каст. Все они объединены одним общим званием гражданина Рима и каждый из них – римлянин.

И законы у них суровы. Дура лекс – сет лекс. Закон суров (дурной), но он закон! Укради сейчас булку хлеба и тут же тебе оттяпают руку, а она мне нужна, да и, кроме того, у них в ходу тот же принцип, что и сейчас – незнание закона не освобождает от ответственности.

Можно подработать, но как можно подработать, не зная языка и не будучи привычным к тяжелой физической работе? Цивилизация нас испортила и если сравнивать на выживаемость нас – цивилизованных людей и римлян – как исторических людей далекой эпохи, то сравнение будет не в пользу современных людей. Хотя мы и живем по одним законам – хомо хомини люпус эст (человек человеку волк) – римлянин не задумается о применении грубой физической силы для того, чтобы получить желаемое ему. И он получал это.

Я сравнил себя с римлянами и не почувствовал какой-то ущербности по сравнению с ними. Я выше их всех почти на голову. Как миллиардер Прохоров по сравнению с нашим тандемом. Силой меня Бог тоже не обидел, а во время службы в армии показывали, как биться в штыковом бою и как расквасить сопатку противнику. Так что, если бы мне сегодня не врезали сзади по голове, то неизвестно, кто кого бы повозил по земле.

Сейчас мне нужно было утолить жажду и успокоить головную боль. Я нашел водоколонку, выливающую воду прямо из стены дома на улицу в сточную канаву и умылся в ней, но почему-то мне не понравился запах этой воды, и я не стал пить ее. Проходившие мимо меня люди плевались и называли меня барбари. Барбари это знакомое слово. Барбара суть есть Варвара, а барбар аналогично есть варвар.

Пока я не осмотрелся вокруг, придется заниматься попрошайничеством, чтобы прокормить себя. Я встал у дороги, протянул руку и стал говорить по-немецки:

– Майне херрен, гебен зи мир бите брот эссен. Ихь эссе нихьт цвай таге. (Господа, дайте мне покушать хлеба, я не ел два дня).

Люди равнодушно проходили мимо, совершенно не обращая внимания или показывая на меня пальцем и что-то объясняя своим чадам, вероятно, на моем примере воспитывая их, типа, будете неумеренно пить и жрать, то будете вот так же стоять у дороги с протянутой рукой.

Какой-то толстый мужик в белой тоге остановился около меня и начал произносить речь, указывая пальцем на меня. Похоже, что он признал во мне мигранта и обличал во всех грехах и в самом главном из них – понаехали тут. Собравшиеся люди то молчали, то угрожающе шумели, надвигаясь на меня. Я стоял и думал, что мне лучше сделать – крикнуть – Бей его! – и удариться в бега или все-таки сначала врезать этому в белой тоге.

Наконец, толстый умолк и ушел, так же равнодушно и разошлась толпа, переключив свое внимание на другой объект. Проходивший мимо меня маленький пацанчик в тоге и держащийся за руку красивой женщины, бросил в меня недоеденную булку, наверное, сил больше не было есть.

Только я наклонился, чтобы поднять брошенную мне милостыню, как кусок перехватил какой-то чумазый и кучерявый пацаненок, который помчался по маленькому переулку. Боже, как я разозлился. Я нагнал пацанчика очень быстро. Он делал пять шагов, а я два. Я схватил его за руку, вырвал из нее хлеб и, не отпуская его руки, разделил хлеб пополам. Пацану я отдал половину, а вторую стал кушать сам. Мальчик сверкал черными глазами и уплетал хлеб, не пытаясь вырваться от меня. Затем я отпустил его руку и присел у стены дома, где мы остановились.

Пацан вдруг отрицательно замахал руками, схватил меня за руку и потянул в сторону. И верно, через несколько минут из-за стены кто-то выплеснул помои прямо на дорогу. Вот здорово бы меня окатили помоями в том месте, где я только что сидел.

Глава 17

– Ви хайст ду? (Как тебя зовут?), – спросил я мальчика по-немецки и, видя, что он не понимает, переиначил вопрос. – Ви ист дайн наме?

– Наме, номине? – переспросил, оживившись, паренек и, ткнув пальцем себе в грудь, гордо сказал, – Птолемей.

– Птолемей, Птолемей, – повторил я два раза и сказал, ткнув ему пальцем в грудь, – ты – Толик, будешь Толиком, а я – Андрей, – и я ткнул пальцем себе в грудь.

– Но, но Андрей, – заговорил Толик, – Андрей эс кристо, – он провел указательным пальцем по горлу и сложил два пальца крест-накрест. – Брут, Брут, – и он ткнул пальцем в мою грудь.

Брут так Брут, хотя я только потом узнал, что обозначает эта фамилия. А Андрей – это христианское имя и, как я понял, христиан здесь сильно не жалуют.

Жестами Толик показал, чтобы я встал на колени и быстро взобрался мне на шею. Мои смутные подозрения превратились в уверенность, когда голова парня стала торчать над стенами домов. Мы шли воровать. Нашей добычей стал мешочек сушеных фиников, краюха хлеба и чистая рубаха для какого-то толстяка, потому что мне она была впору, но коротка.

Ночевали мы на старой соломе под трибунами Колизея, куда на ночь собирались многие бездомные люди в вечном городе.

Толик быстро уснул, уткнувшись головой в мой живот, а я лежал и размышлял над бренностью нашей жизни. Никто не знает, что ждет нас завтра, мы не можем предположить, что будет через час или два, а пытаемся думать о вечности и о том, что будет, когда нас вообще не будет. Неправильно все это. Нужно думать о том, что ты будешь делать сейчас, что будешь есть на ужин, где будешь спать, что у тебя будет на обед, на завтрак и вообще, как ты будешь поддерживать свою жизнь.