Василий Ключевский - Полный курс русской истории: в одной книге

• Название: Полный курс русской истории: в одной книге
• Автор: Василий Ключевский
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-067786-3, 978-5-9725-1915-6

Василий Осипович Ключевский (1841–1911) – сын сельского священника и выпускник Пензенской духовной семинарии, ставший выдающимся отечественным историком.

Его вершинное творение – «Курс лекций по истории» (1904).

Научный труд историка выдержал множество переизданий и до сих пор является одним из самых популярных руководств по истории России.

Эта книга представляет собой «Курс лекций по истории» В. О. Ключевского в современном изложении. Издание рассчитано на школьников, студентов и всех интересующихся отечественной историей.

---

Придумывали все новые и новые невероятные налоги, каковых прежде ни при одном правителе не существовало. Например, для нерусских народов Поволжья ввели налог на свадьбу, поскольку свадьба не православная, а иноверческая. Для сбора новых налогов пришлось завести множество канцелярий, содержание которых – увы! – съедало доходы от самого налога! Однако, как писал Ключевский:

«Петр не оставил после себя ни копейки государственного долга, хотя один заводчик, побывавший за границей, и предлагал ему выпустить на 5 миллионов рублей кредитных знаков, не бумажных, а деревянных – для прочности».

Вот откуда, дорогой читатель, и идет наше традиционное наименование родимой валюты – деревянный рубль.

До чего же длинными нитями спутаны прошлое и настоящее, не правда ли?

Фискалы и казнокрады Петра Великого

Создал Петр и совершенно замечательную должность фискала, то есть доносчика, который должен был вскрывать злоупотребления, с чем обращался в верховный орган управления – Сенат. Если фискал сообщал истинную правду и вину обвиняемого доказывали, то он получал за своевременную работу половину штрафа, назначенного Сенатом. А если фискал ошибался, то закон требовал не держать к нему вины, а если неправо обвиненный пробовал возразить, то ему просто обещали «жестокое наказание и полное разорение имения».

Фискалы старались!

Одному из фискалов удалось даже отправить на плаху сибирского генерал-губернатора Гагарина. Доносы стали приветствоваться, ведь они здорово помогали пополнить казну! Этого показалось мало: скоро был учрежден Синод, орган, созданный для управления церковью. Этот новоиспеченный орган тоже обзавелся своими, но уже духовными фискалами, происходившими из монашеской и священнической среды. Эти святые люди регулярно доносили про то, что им открывают прихожане на исповеди. Этого тоже показалось мало: Петр издал парочку указов, призывающих и обычных людей, не облеченных властью, стать доносчиками. За такую честную службу народу обещалось имущество уличенного и даже его чин, а кто, ведая нарушителей указа, добавлялось далее, о том не известит, то сам будет без пощады казнен или наказан. Указ, само собой, посеял смятение в умах. Фискальство для некоторых людей стало средством заработка. Сенат всеми силами пробовал противиться этой политике доносительства, но только сам оказался под наблюдением. Умонастроение сенаторов императора не радовало, они иногда даже указов не выполняли, за что были лично Петром биты палкой. Дела они разбирали долго, хотя император считал, что после прочтения достаточно и получаса для обдумывания, только уж при сложном деле можно потерпеть до завтра. Так что в Сенат стали вводить то одного, то другого надзирателя, обязанного следить за порядком и докладывать царю. В конце концов была изобретена должность генерал-прокурора, который не только следил за порядком, но и вмешивался в рассмотрение дел по существу. В его же ведении теперь находились и фискалы. Впрочем, удивляться, что пришлось вводить новую должность в Сенате, не приходится. Дело в том, что работа этого законотворческого органа была иногда чересчур медлительной. Сенаторы, разделившие страну на 11 губерний, поставили их в определенном порядке, согласно которому в Сенат подавались документы с мест и отправлялись из Петербурга на места. И – это вовсе не дурная шутка – для того, чтобы документ дошел из Петербурга в Вологду, он шел через расположенный алфавитной буквой выше Архангельск! Сенаторы, как депутаты в нашей Думе, все друг с другом перессорились и передрались, обвинения в воровстве были делом самым обыкновенным. И беда, что это было правдой. Не воровал только ленивый.

«При таких нравах, – рассказывает Ключевский, – Сенату трудно было стать строгим блюстителем правды, и князь Меншиков раз всему присутствию сенаторов заявил, что они занимаются пустяками и пренебрегают государственными интересами. Больше того: редкий из сенаторов миновал суда или подозрения в нечистых делах, не исключая и князя Я. Долгорукого. Сам обличитель Сената, тоже сенатор, и здесь шел впереди своей братии. Беспримерно обогащенный Петром, этот темного происхождения человек стал виртуозом хищений. Петр усовещевал любимца, бивал дубинкой, грозил, и все напрасно. Меншиков окружил себя шайкой чиновных хищников, обогащавшихся и обогащавших своего патрона за счет казны. Из них петербургского вице-губернатора Корсакова и двух сенаторов, князя Волконского и Опухтина, публично высекли кнутом. Меншикова спасали от жестокой расправы давняя дружба Петра и неизменная заступница Екатерина, ему же и обязанная своей карьерой. Однажды Петр, выведенный из себя проделками любимца, сказал ходатайствовавшей за него Екатерине: „Меншиков в беззаконии зачат, во гресех родила его мать и в плутовстве скончает живот свой, и, если не исправится, быть ему без головы“. Состояние Меншикова исчисляли десятками миллионов рублей на наши деньги. Под таким высоким покровительством, шедшим с высоты Сената, казнокрадство и взяточничество достигли размеров, небывалых прежде, – разве только после – и Петр терялся в догадках, как изловить казенные деньги, „которые по зарукавьям идут“. Раз, слушая в Сенате доклады о хищениях, он вышел из себя и сгоряча тотчас велел обнародовать именной указ, гласивший, что, если кто украдет у казны лишь столько, чтобы купить веревку, будет на ней повешен. Генерал-прокурор Ягужинский, око государево при Сенате, возразил Петру: „Разве, ваше величество, хотите остаться императором один, без подданных? Мы все воруем, только один больше и приметнее, чем другой“. Петр рассмеялся и не издал указа. В последний год жизни Петр особенно внимательно следил за следственными делами о казнокрадстве и назначил для этого особую комиссию. Рассказывали, что обер-фискал Мякинин, докладывавший эти дела, однажды спросил царя: „Обрубать ли только сучья, или положить топор на самые корни?“ „Руби все дотла“, – отвечал Петр, так что, добавляет повествователь-современник иноземец Фоккеродт, живший тогда в Петербурге, если бы царь прожил еще несколько месяцев, мир услыхал бы о многих и великих казнях».

Казней не было.

Легенды о подмененном царе

Но в народной памяти Петр всегда связан с казнями, страхом и погибелью души. Народ хорошо помнил, как на площадь сгоняли людей и насильно стригли полы долгой русской одежды, сдирали эту одежду и переодевали в «венгерское» платье, как в церковные праздники по столице ездил «всешутейший собор» (так Петр Алексеевич веселился) «на ослах и волах или в санях, запряженных свиньями, медведями и козлами, в вывороченных полушубках» и во главе с царем – шутовским патриархом «в своем облачении, с жезлом и в жестяной митре», а князь-папа, переодетый первый Петров учитель Никита Зотов, благословлял всех «сложенными накрест двумя чубуками, подобно тому как делают архиереи дикирием и трикирием». Для народа такие святочные и масленичные гулянья только позорили веру. Народ плевался и недобрым словом поминал Никона. Так что в народе о Петре сложилось в отрицание официальному два мнения – одно гласило, что Петр вовсе и не царь, а самозванец, потому он «не в короне и не в порфире, а с топором в руках и трубкой в зубах, работает, как матрос, одевается и курит, как немец, пьет водку, как солдат, ругается и дерется, как гвардейский офицер», не царь, а «враг, оморок мирской», такому угнетать людей только в радость, и вообще, царица-мать родила тогда не сына, а девочку, вот пошли в Немецкую слободу, взяли немчонка и дочку на него заменили, так и получился Петр совершенным немцем, а отец его Лефорт; второе исправляло первое – Петр «не государь, а латыш, поста не соблюдает; он льстец (обманщик), Антихрист, рожден от нечистой девицы; что он головой запрометывает и ногой запинается, и то, знамо, его нечистый дух ломает; он и стрельцов переказнил за то, что они его еретичество знали, а стрельцы прямые христиане были, не бусурмане; вот солдаты – так те все бусурмане, поста не соблюдают; ныне все стали иноземцы, все в немецком платье ходят да в кудрях (париках) и бороду бреют», а один «священник в церковном молитвословии вычитал сведение, что Антихрист родится от недоброй связи, от жены скверной и девицы мнимой, от колена Данова», поскольку он не знал, что это за колено Даново, то рассудил просто: «Даново племя – это царское племя, а ведь государь родился не от первой жены, от второй; так и стало, что он родился от недоброй связи, потому что законная жена бывает только первая», так что Петр Антихрист, и пришли миру последние дни перед Страшным судом. Петровские нововведения, доставшиеся дорогой ценой военные и экономические успехи, все эти ассамблеи, газеты, школы, театры, посылки дворянских детей учиться за границу, появление «на Святой Руси» множества иностранцев, которые никуда и уезжать не собирались, а так тут и оставались, преображение даже человеческой одежды в «сатанинскую латинскую» и лиц в личину, – все это народу не нравилось, он не понимал – за какие это грехи? А когда и саму страну стали называть на иностранный манер Россией и империей – ясно, худо дело, последние дни настают. Знать, конечно, понимала, что с царем все в порядке, что он не подменен был и не Антихрист, но и знати проходить такое радикальное преобразование страны было тяжко. Неудивительно, что в конце жизни «…Петр видел вокруг себя пустыню, а свое дело на воздухе и не находил для престола надежного лица, для реформы надежной опоры ни в сотрудниках, которым знал цену, ни в основных законах, которых не существовало, ни в самом народе, у которого отнята была вековая форма выражения своей воли, Земский собор, а вместе и самая воля».