Лаура Ферми - Атомы у нас дома

• Название: Атомы у нас дома
• Автор: Лаура Ферми
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Подробности богатой событиями и свершениями судьбы Энрико Ферми, великого итальянского физика, которые мы находим в мемуарах его жены и друга, помогают воссоздать живой облик одного из крупнейших естествоиспытателей современности. Это образ пламенного жизнелюбца, неистового искателя, великого удачника и самозабвенного труженика. Однако этим сказано далеко не все, что можно сказать о Ферми. Но портрет, который набросан в книге, заведомо однотонен. Лаура Ферми пристрастна и не собирается этого скрывать. Главное чувство, которое доминирует в ее отношении к близкому ей человеку, предопределяя и самый стиль описаний и отбор изобразительных средств, — это чувство безграничного преклонении перед кумиром. Книга Лауры Ферми являет собой пример беззаветной преданности и безграничной дружбы.

---

18 декабря 1935 года, ровно через месяц после того, как все почувствовали, что такое экономические санкции, женщины во всех городах и селах без различия общественного положения или звания двинулись колоннами менять обручальные кольца. В Риме бесконечную процессию женщин возглавляла королева Италии Елена. В сером свете раннего декабрьского утра гордая красавица королева остановилась на Пьяцца Венециа перед белой мраморной лестницей, ведущей к Алтаре делла Патриа, алтарю отчизны, под которым погребен неизвестный солдат. Здесь она возложила венок на гробницу. И в то время, как вдовы и матери погибших воинов, стоявшие на верхних ступенях, с волнением смотрели на нее, она с умилением перекрестилась, поцеловала свое золотое кольцо и кольцо короля и опустила их в чашу, водруженную на треножнике, под которым курился ладан. Священник благословил и надел ей на палец стальное кольцо. А оркестр карабинеров тем временем не переставая играл национальный гимн.

Церемония превратилась в бурную восторженную демонстрацию. Возможно, что она спасла фашизм.

Я, как и другие женщины, обменяла свое кольцо, хотя невольное чувство гордости от того, что я участвую в общем усилии, отравлялось сомнениями, что это усилие помогает неправому делу. Но сейчас веселые выкрики газетчиков о наших победах, доносившиеся в мою палату с улицы, рассеяли мои сомнения, и я без угрызений совести смотрела на это кольцо, к которому еще не совсем привыкла.

Нелле очень хотелось иметь маленького братца. Едва только она научилась говорить, она постоянно просила купить ей братца. Как-то раз, вернувшись с прогулки со своей няней, она влетела ко мне, запыхавшись:

— Мамочка! — кричала она. — Давай же скорее денег! Там внизу в магазине маленький мальчик! По-моему, он продается!

Когда наконец-то маленький братец должен был вот-вот появиться, мы решили выбить у нее из головы этот вздор о покупке маленьких детей. После этого она стала рассказывать своим маленьким подружкам, что их-то, может быть, и купили, но сама она родилась у мамы.

Когда Джулио появился на свет, нам не понадобилось дарить Нелле новую куклу, чтобы, по совету умных людей, возместить ей утрату родительского внимания, которое в значительной мере было перенесено на нового малютку. Новый братец сам стал этой куклой. Нелла по-матерински держала его на руках, гладила его нежную шелковистую головку, укачивала его, помогала мне купать его и заботилась о нем, как настоящая мамаша.

У Неллы были пухлые щечки и спокойные вдумчивые глазки, но при всей этой кажущейся невозмутимости она была способна глубоко переживать и легко приходила в возбуждение. А может быть, мы недостаточно щадили ее нервную систему. Наверно, любой психолог мог бы нас предостеречь: нельзя примерять пятилетнему ребенку противогаз и объяснять ему, что все должны быть готовы к войне. Мы так напугали ее этим, что потом несколько часов ее никак нельзя было успокоить. В наше оправдание могу сказать только одно: когда надвигается опасность, то чувство беспомощности, которое неизбежно испытывают отдельные лица во время диктатуры, побуждает их действовать. Им необходимо хоть что-нибудь делать, предпринять какие-то определенные шаги, иначе они неизбежно приходят в состояние нравственной опустошенности. В марте 1936 года Гитлер, нарушив Версальский договор, занял Рейнскую область. Тогда Энрико, видя, что миру в Европе вот-вот наступит конец, почувствовал необходимость сделать что-то для семьи и достал всем нам противогазы.

Нелла была в смятении. Она хотела знать про войну решительно все. Дойдет ли война до Рима? И с кем нам надо воевать?.. На эти вопросы было не так-то легко ответить, когда война в Абиссинии еще не кончилась, когда против Италии действовали санкции Лиги наций, а Муссолини пока что еще противился возраставшей мощи Германии.

Видя, в какое возбужденное состояние приходит Нелла, мы с Энрико старались как-нибудь приуменьшить ужасы войны, мы говорили ей, что у народов, так же вот как у детей, бывают ссоры и они затевают драки, и это и есть война. Но Нелла уже понимала больше, чем следует, и не верила нам. Раз немцы заставляют ее надевать противогаз, значит, они злые и их нельзя не бояться. Она спрашивала, что они с ней сделают, долго ли надо будет носить маску и можно ли есть, пить и спать с этой штукой на лице. Но больше всего ее беспокоил маленький братец Джулио: он был такой крошка и для него невозможно было подобрать противогаз.

Может быть, и Джулио тоже беспокоился, но он не мог сказать об этом. Реакции его еще были ограниченны. Он любил, когда его укачивали в колыбельке, когда его держали заботливые руки, любил пищу, компанию и дневной свет. Как только он научился улыбаться, он не переставая улыбался целый день, а ночью вопил. Он терпеть не мог одиночества, и его всегда тянуло к людям. Все чувства свои он отдавал отцу, а вместе с ними — свою самую сияющую улыбку. Как-то раз, когда ему было четыре или пять месяцев, я вошла в детскую с одним из наших знакомых, который фигурой немного напоминал Энрико. Джулио издали заулыбался ему, но когда тот подошел ближе и Джулио понял, что это чужой, он разревелся вовсю.

Малютка Джулио интересовался исключительно внешним миром и не обнаруживал никаких признаков интеллектуальности. Но однажды, когда он еще не умел стоять, а только ползал, он совершил подвиг — открыл дверцу буфета в столовой, вытащил из вазы банан, очистил его и засунул в рот. Очистить банан — это было, на мой взгляд, несомненное доказательство большого ума. Но Энрико не придал этому никакого значения.

Малютка рос и становился живым, любознательным, непоседливым существом, которое ни минуты не оставалось в покое; карие глаза его всегда были широко открыты, и весь он был настороженное внимание, ему нужно было все знать, во все соваться; со взрослыми он держался, как с равными, прислушивался к их разговорам и прерывал серьезную беседу своим детским лепетом. Я давала ему всякие винтики и гвоздики, которые он забивал в свои деревянные игрушки — металлических не было, весь металл пошел на пушки, — и радовалась, что он унаследовал от Энрико его ловкие руки. Насчет его умственных способностей я не беспокоилась — воспитание Неллы было для меня полезным уроком. И прежде, чем Джулио научился говорить достаточно связно, чтобы можно было судить о его способностях, мы покинули Италию и перебрались в Америку. У меня в то время было по горло всяких забот, и мне некогда было следить за развитием Джулио так, как я когда-то следила за развитием Неллы.

За десять месяцев до нашего отъезда из Италии мы перебрались в новую большую квартиру. Весной 1938 года Нелла переболела корью, а Джулио видел сразу и Муссолини, и Гитлера..

Наша новая большая квартира находилась рядом с Виллой Боргезе, главным римским парком. Мы купили ее, потому что меня прельстила ванная комната, облицованная зеленым мрамором. Это вполне отвечало моим представлениям о роскоши, которая все сильней соблазняла меня, по мере того как улучшалось положение Энрико. Как он и говорил, деньги, за которыми он никогда не гнался, сами текли к нему: жалованье из университета и из Королевской академии, авторский гонорар за книги, персональный оклад как члену правления E.I.A.R. — системы радиовещания, контролируемой правительством, сбережения, оставшиеся после поездок в Америку, проценты на некоторые разумно помещенные вклады — словом, за 1937 год, который мы до конца провели в Италии, наш общий доход равнялся семи с половиной тысячам долларов, а это немалая сумма для Италии. Когда мы в начале 1938 года переехали в нашу новую квартиру, мне казалось, что мы богатые люди и что у нас прекрасное, прочное положение в Риме. Наша новая квартира была расположена, так, что, когда Нелла заболела весной корью, ее нетрудно было изолировать от всей остальной семьи и соблюдать карантин. Все ее вещи, белье и посуду я мыла в облицованной зеленым мрамором ванной комнате, а для Джулио была другая, менее роскошная ванна, облицованная простым белым мрамором. Для большей безопасности я как можно чаще выпроваживала его из дома. Он почти целые дни проводил в Вилле Боргезе со своей няней, и вот тут-то он однажды увидел Гитлера и Муссолини.

Гитлер посетил Италию в начале мая. К его приезду тщательно готовились. Вдоль дороги, по которой он следовал с севера в Рим, все крестьянские домишки были выкрашены заново за государственный счет, а фашистские лозунги на них выведены свежей черной краской:

МУССОЛИНИ ВСЕГДА ПРАВ ПОБЕДИТЬ НЕОБХОДИМО, НО БОРОТЬСЯ ЕЩЕ БОЛЕЕ НЕОБХОДИМО ПЛУГ ПРОВОДИТ БОРОЗДУ, НО ЗАЩИЩАЕТ ЕЕ МЕЧ КНИГА ПЛЮС ОРУДИЕ — ИДЕАЛ ФАШИСТА

Все фасады гостиниц и магазинов на главных улицах Рима были переделаны и модернизированы. В одно прекрасное утро Муссолини пригласил своего гостя проехаться верхом по Вилле Боргезе. Дети, женщины и толпы зевак на улицах встречали их фашистским приветствием «Эйа, эйа!» и нацистским «Хайль!»