Александр Чуркин - Литературно-художественный альманах «Дружба», № 4

• Название: Литературно-художественный альманах «Дружба», № 4
• Автор: Александр Чуркин
• Издательство: Государственное Издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР
• Жанр: Детская проза
• Год: 1956

---

В маленьком открытом сторожевом шалашике, сложенном из молодых ветвей даурской лиственницы, лежали, опершись на локти, Нефедов и Вася. Аромат вянущей лиственничной хвои напоминал жасмин, но был тоньше и нежнее: к сладости примешивалась легкая хвойная горечь.

Лунный свет обливал овсы и запутывался в древесных зарослях сопки Сестрички; от них тянулись темные узорчатые тени на дальний край овсяного поля.

Вдали направо чуть виднелся такой же сторожевой шалашик, в котором залегли полевод с внучонком деда Гарамы.

Зоркие глаза Ивана Иваныча — белку в глаз дробиной бил — впивались в темную опушку. Тонко, нудно ныли и больно покусывали комары. Вася глядел то на сопку, то поворачивал голову в сторону елани. Вдруг ему показалось, что с правого края поля пологая ветровая волна измельчала, сморщилась… Привстав на колени и тронув Ивана Иваныча за плечо, он молча показал рукою. Нефедов вскинул ружье наизготовку. Подождали вглядываясь. Ветровые волны шли по овсам попрежнему плавные и низкие; видимо, Васе померещилось.

Время тянулось медленно, как караван верблюдов в степи.

— Паря Вася, — шепнул Нефедов на ухо вздрогнувшему от неожиданности студенту, — погляди, видишь под сопкой..

В черной узорчатой тени что-то ворочалось, то слегка приподнимаясь, то скрываясь в овсах. Что бы это могло быть? Для барсука велик, а для медведя слишком мал… Через минуту неведомое существо исчезло, как бы растаяло в воздухе.

— Нет, это не медведь, — с сомнением прошептал старик. — Николи не слыхал, чтобы косолапый от меда ушел бы!

Васю вдруг охватило чувство подавленности и тревоги: только что всё было невозмутимо и ясно и вдруг стало каким-то ненастоящим, неуловимым, призрачным — и колышущиеся легкие пласты тумана, наползавшие сзади с Газимура, и тяжелые волны, пробегавшие по наливающимся овсам, и голос непрерывно плачущей птицы, и упорное уханье выпи.

В этом призрачном, залитом лунным светом мире вызывали доверие, казались дружественными только крупные, рано созревшие звезды, локоть лежавшего рядом Нефедова и собственный палец, покоившийся на спусковом крючке.

Студент глянул направо и толкнул Нефедова локтем. Со стороны елани не торопясь шел медведь. Его бурая шкура отливала серебром при луне. Он важно проследовал в нескольких метрах от рязановского шалаша и припал к пьяному меду. Покончив с ним, он уселся на землю, взял корытце в передние лапы и стал его вылизывать, затем глухо заворчал… Раздался слабый треск — посудина разлетелась в мощных лапах разлакомившегося зверя. Встав на задние лапы, медведь закружился, вытянув шею, как будто к чему-то принюхивался. Потом он опустился на все четыре ноги и, прихватывая на ходу языком обрызганные медом метелки овса, прямиком направился ко второму корытцу. Урча от жадности, он засунул морду в заманчивое пойло.

В это время к Нефедову с Васей подбежали запыхавшиеся полевод и Петька. Все четверо не отрываясь глядели на медведя. Вот он встал на задние ноги и, протяжно заревев, начал перепрыгивать с лапы на лапу…

— Чистый цирк, — восторженно прошептал Петька.

Вдруг медведь опустил голову, уперся передними лапами в землю и перекувырнулся.

Все четверо дружно захохотали.

Затем косолапый, издавая хриплое ворчанье, стал кататься по овсу…

Душа полевода не выдержала — заряженное ружье взлетело к плечу. Не ударь старик Колю под локоть, — быть бы медведю покойником.

— Пошто стрелишь, мы его живым возьмем! — сердито сказал Нефедов, сверкнув глазами из-под нависших бровей.

Эхо выстрела донеслось с сопок, но медведь уже ничего не слыхал, — всё медленнее перекатывалась бурая туша по овсу и, наконец, стала неподвижной. Раздался мощный храп. Подождав несколько минут, трое взрослых, взяв ружья наперевес, пошли к медведю. Мальчик с дубинкой в руках припрыгивал сзади.

Медведь лежал на боку и мирно храпел. Петя осторожно погладил его по темени, а затем по спине. Вдруг медведь жалобно застонал и махнул когтистой лапой по носу, — паренек испуганно отскочил; весь мишкин нос был усыпан, как крупным бисером, напившимися кровью комарами.

Вася и Коля принялись связывать сперва передние, а затем задние лапы беспомощного зверя. Нефедов, стоя с ружьем наперевес, внимательно следил за медведем: пьян-то он пьян, а вдруг очнется. Надо быть начеку!

Ноги медведя связали попарно, а передние лапы, для верности, еще прикрутили к груди. Зверь не шелохнулся, только посвистывал носом.

— Однако пора и сигнал давать! — Нефедов зарядил ружье холостыми патронами и выстрелил три раза в воздух.

* * *

Ольга Иннокентьевна сидела на сторожевой вышке — бывшей колокольне. Она решила сама ехать за медведем, — дожидалась сигнала Нефедова.

Услышав выстрелы, она быстро спустилась по крутым выщербленным каменным ступеням и отправилась на колхозную конюшню.

У ворот дежурил конюх.

— А где же Гарама?

— А кто его знает! Дома нет. Я вместо него, — ответил парень.

Во дворе уже закладывали телегу. Еще с вечера распорядилась Муратова — запрячь Марусю и мерина Рыжика. Маруся — старая белая кобылица (конюх-балагур дед Архип шутя клялся, что знал ее еще в первую мировую войну), несмотря на годы, сохранила стать и силу; сказывалась примесь ахалтекинских кровей: высокие, тонкие, сильные ноги; прямая спина в струночку; красивая — корабликом — посадка груди, подобранный живот, легкие бока и сухая, чуть горбоносая головка. От обычных мохнатых забайкалок-монголок, таких, как Рыжик, Маруся отличалась и ростом, — была гораздо выше их. Характер у кобылицы был кроткий и бесстрашный.

Через минуту по тихой ночной улице загромыхала телега, — вожжи держала сильными руками Ольга Иннокентьевна. Подъезжая к своему дому, она крикнула:

— Настя, выходи!

Из ворот выбежала, натягивая на ходу ватник, дочь и вспрыгнула на телегу.

Поехали в обход, — до проезжего моста через Газимур было километра три.

Когда они подъезжали к овсяному полю, первые солнечные лучи уже золотили маковку Сестрички, а у подножия сопки колыхались густые волны тумана.

Муратова завернула коней в объезд овсяного поля к подножию сопки.

Глазам женщин представилась мирная картина: лежа на боку, тихо посапывал связанный пьяный медведь, а привалившись плечами и головами к его теплой и мягкой спине, спали, плотно прижавшись друг к другу, трое взрослых и мальчик.

— Охотнички, вставайте! — крикнула Ольга Иннокентьевна, спрыгивая с телеги и хватая под уздцы дрожавшего Рыжика; он весь осел назад и с ужасом косился на связанного медведя. Верхняя губа его приподнялась, и из ноздрей вместе с паром вылетал натужный храп. Маруся повернула горбоносую голову к медведю, всхрапнула разок и более не шелохнулась.

Первым поднял грязное лицо — об медведя измазался — Нефедов.

— Дядя Ваня, на кого ты похож! — всплеснула руками Настя. — Пойди умойся, вон там ключик есть, — показала она рукой на группу низеньких ракит.

— Медведь никогда не умывается, а люди его боятся! — пробурчал старик, и все четверо ушли к родничку.

Ольга Иннокентьевна держала Рыжика под уздцы, а Настя мастерила настил — прилаживала к задку телеги привезенные с собою доски.

— Вот и ладно, — произнес умывшийся Иван Иваныч. — А ну, ребята, помогай!

Подошли к спящему медведю — не поднять!

— Ничего, покатим, как бочку!..

Связанный зверь только поворчал во сне и чуть приоткрыл один глаз, когда его вкатывали на телегу.

Спящий медведь лежал поперек телеги, его голова свешивалась через правую грядку, а связанные задние лапы болтались с другой стороны.

Рыжик пятился, храпел и визжал; круглые глаза коня настолько закатились, что были видны только налившиеся кровью белки.

— Петюнька, придержи Рыжика, — Муратова передала поводья мальчику, — да крепче держи!

Польщенный доверием парнишка почти повис на морде у обезумевшего конька.

Ольга Иннокентьевна скинула ватник и засучила рукава на мускулистых руках.

— Раз, два, — дружно! Раз, два, — взяли! — командовала она. И вот уже тяжелая туша лежит на спине вдоль телеги, протянув связанные задние ноги к лошадиным хвостам.

Медленно и торжественно (как архиерея, — усмехнулся Нефедов) повезли спящего медведя в село.

Бившегося и храпевшего Рыжика вел под уздцы Рязанов.

Настя поглаживала и успокаивала золотистого меринка. Рядом со спокойной кобылицей шел Петя. Справа и слева от телеги с ружьями наперевес шагали Вася и Нефедов. Шествие замыкала Ольга Иннокентьевна.

Старый таежник с тревогой поглядывал на медведя. Он знал, что литр спирта самого крупного зверя с ног свалит, — сутки непробудно спать будет. А этот вытянул целых полтора, а спит недостаточно крепко: вот опять застонал во сне, пробует приподнять привязанные к груди передние лапы, снова приоткрыл маленький мутный глазок..