Станислав Травкин - Последние судьи. Сильнее льва и слаще меда. Книга первая

• Название: Последние судьи. Сильнее льва и слаще меда. Книга первая
• Автор: Станислав Травкин
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2014

«Те из людей, что смогут выйти сегодня из своих домов, не увидят прежнего мира, ибо его больше нет. Зверь с легионами демонов вышел из моря и сел на трон». Марко Хан — благородный разбойник, командир одной из самых дерзких разбойничьих банд, который не убивает без нужды, избран посланником небес, чтобы идти и ничего не бояться, «потому что и демоны ему покорятся». «Кого можете очистить словом — очищайте, а кого не можете, избавьте от страданий». Робин Гуд, охваченной войной Славии, с открытой всегда и перед всеми душой, и маленькая разбойница встретились в Ринермо, разрушенном землетрясением. Постапокалиптические пейзажи, пожары и крики людей, безликие солдаты князя тьмы — хозяева мертвого города, люди, обратившиеся в одержимых, людоеды, демоны и демонессы — «те, кто приходит без приглашения в незанятый Богом дом», те, что разжигают страсть и те, кто приносит печаль, «несчастные, чьими телами завладел отец лжи. Они убивают людей с такой лютой злобой… но в церковь зайти им не под силу»; самая древняя библиотека в мире, девять книг, дающих человеку безграничную власть не только на земле, но и не небе; алхимик и философский камень…

«Но древнее зло бродит по подземельям и скоро может вырваться наружу». Суровые ангелы следует за Марко и Катариной. Дом, то есть душа человека, открыта либо для Бога, либо для диавола. Кто одержит победу?

«Вера — вот тот щит и те доспехи, и отправились они туда, куда направлялись и раньше — в сторону вечно далекого, недоступного горизонта»…

---

Я ткнул пальцем в эмблему вооруженных сил альянса на рукаве Катарины.

— Это что, традиция повстанцев такая — носить вражескую форму? Или маскировка?

— Маскировка — не маскировка, но в форме альянса, и правда, патрули останавливают гораздо реже, а вообще, это трофей, снятый с убитого офицера. Зима тогда была холодная…

— Молодчина. Расскажешь потом эту занимательную историю.

— Расскажу, — отозвалась Катарина, и мы направились к выходу. Позавтракав в той же самой «Маме Клоринде» и расплатившись, мы выложили из карманов все оставшиеся финансовые ресурсы, чтобы подсчитать остаток наших общих средств. Денег у нас оставалось около двухсот долларов, которые при желании можно было растянуть на семь-восемь дней, но бережливость никогда не была моей сильной стороной, поэтому мы решили заглянуть в карманы горожан с помощью таланта Катарины.

Трудно было придумать место, подходящее для карманной кражи лучше, чем очередь в театральные кассы. Катарина аккуратно протискивалась между незадачливыми театралами, а я прикрывал её сзади от случайных взглядов. Избавив нескольких господ от тяжкого груза наличности, мы решили закончить наш рабочий день и немного отдохнуть.

— Ну что, маленькая разбойница, куда пойдем? — я игриво толкнул Катарину в плечо.

— Не знаю даже… — Моя подельница снова засмущалась, как бывало всегда, когда я начинал хвалить её либо спрашивал о чем-то таком, что, по её мнению, решать должна была не она.

— Давай-давай, решай! Куда скажешь, туда и пойдем, — не унимался я, с любопытством наблюдая, как её щеки розовеют ещё сильнее. — Перестань ты уже стесняться, маленькая, решай! Можем в тот же самый театр пойти, где мы с тобой сегодня зарплату получили, или, скажем… в кино?

— В кино, в кино! — радостно подхватила Катарина и указала на виднеющееся здание кинотеатра. — Я в таком большом не была ни разу.

— Ну, вот мы сегодня это и исправим!

— Только… я не знаю, какой фильм выбирать… — девушка закусила губу.

— Ладно, ладно сам выберу, — поспешил я успокоить подельницу. — Какая ты, однако, стеснительная. И это исправлять будем.

— Ладно, — с облегчением вздохнула Катарина, и мы рассмеялась от осознания нелепости этого разговора.

На афише кинотеатра было всего три фильма: ужасы, комедия и что-то про войну. Поразмыслив, я сделал выбор в пользу ужасов, и, взяв по большому стакану газировки, мы пошли искать свои места.

Вопреки моим ожиданиям, ничего по-настоящему пугающего мы не увидели, более того, некоторые моменты показались нам откровенно нелепыми. Например, во время одной из сцен, когда главная героиня, напуганная каким-то маньяком, с дикими воплями носится по коридору старого особняка, Катарина наклонилась к моему уху и прошептала: — Как ты думаешь, почему она так орет? Почему бы ей не взять ружье, которое висит на стене в зале, и не пристрелить этого типа?

— Наверное, потому, что она просто слабая испуганная женщина, а будь там такая крутая детка, как ты, это был бы не ужас, а боевик, — пошутил я и прижал девушку к себе. Катарина улыбнулась и положила голову на моё плечо. Через несколько минут по её дыханию я понял, что она спит.

— Надо было идти на комедию, — усмехнулся я, когда мы вышли на улицу. — Ну, хорошо хоть выспалась.

— Здорово выспалась, это точно, — засмеялась Катарина. — Ну, фильм все равно какой-то…

И я не мог не согласиться со своей прекрасной подельницей. Фильм действительно был так себе, и будь мы с Катариной режиссерами, то наверняка сняли бы картину поинтереснее и уж точно пострашнее, по крайней мере, нам так казалось.

К вечеру у меня опять разболелся бок. Первое время я старался не подавать виду, но от внимательных глаз Катарины трудно было что-то скрыть. Будь на её месте другая девушка, я ограничился бы короткими исчерпывающими ответами и постарался бы сменить тему разговора, но эту девушку явно заботил вопрос моего самочувствия, может быть, даже больше, чем он заботил меня самого. А разве можно проигнорировать вопросы того, кто, затаив дыхание, ждет на них ответа? Разве можно попросту отмахнуться от небезразличного взгляда, направленного в самую душу?

Катарина просунула руку под одежду и прижала её к больному месту: — Здесь?

— Да именно здесь. — Прикосновение теплой ладони было приятно и как будто уменьшало боль. — Не убирай руку, — замучено улыбнулся я.

— Не буду, — прошептала Катарина и принялась осторожно водить ею по кругу. — К врачу бы тебе надо, там, правда, только по документам. У тебя как с документами?

— В том-то и дело, моя хорошая, что плохо. Паспорт-то у меня есть, но вот написано в нем — Марко Кадич. Такой документ в регистратуре оставить — это даже не прокол, а анекдот. Через десять минут половина жандармерии сбежится.

— Да… — задумчиво протянула девушка. — А я, к сожалению, не доктор и ничего в этом не понимаю. Хотя… можно помолиться вместе.

Я отмахнулся: — Стоит ли беспокоить Бога по таким пустякам? Просить корку вчерашнего хлеба у того, кто предлагает тебе весь мир, — это даже не глупость, это неуважение.

— И то правда… ну… а если я попрошу Бога о твоём исцелении, ты не будешь против? Это уже не будет неуважением. Ведь когда человек тебе дорог, то ты не только от смерти, но и даже от занозы его избавить стараешься. Так ведь?

— Так, моя хорошая, так. Я не против. Спасибо тебе.

— Пока не за что, — улыбнулась Катарина.

Боль отступила, и мне даже показалось, что бок больше не побеспокоит меня сегодня, но я ошибся. Стоило мне пройти полсотни метров, как рана снова дала о себе знать. Ощущение было такое, словно мне засадили в бок кусок зазубренного раскаленного железа.

— Поехали домой, — сказала Катарина. Спорить у меня не было ни сил, ни желания.

— Лови такси.

Приехав домой, я устроился на диване перед телевизором и решил, что не буду никуда выходить, по крайней мере, пару дней.

— Так значит, ты религиозна? — скорее констатировал факт, нежели спросил я. — Здорово… И надо полагать, православная…

— Ну да… православная. Потому и ангелов на плечах наколола. Наш местный священник не слишком это дело одобрял, но если уж набила, говорит, следи теперь, чтоб не оскверняли святыни блудливым прикосновением. Вот за четыре года никто и не трогал.

— За целых четыре года ты, значит, не была ни с кем? — я был в полном восторге от этой девушки. В наше время несколько месяцев воздержания считается большим сроком, а тут, четыре года!

— Ну да, не была, — равнодушно пожала плечами Катарина. — Честно говоря, мне и не хочется совсем… не хотелось, по крайней мере.

Я заулыбался: — А моё прикосновение осквернит рисунки, как думаешь?

— Нет, — выпалила юная подельница и тут же снова уже более смущенно добавила: — Нет, не осквернит. Тебе можно.

— Спасибо, — я притянул Катарину к себе и положил голову на её плечо. Девушка обняла меня в ответ.

— Тебе можно, — повторила Катарина. Только я не была же ни с кем, не знаю почти ничего и оттого могу показаться грубой или суровой… но это не так. Вот… — Девушка явно не находила слов от смущения.

— Не смущайся, пожалуйста, — я посмотрел в темные глаза своей подельницы. — Вообще не смущайся со мной. Я тебя понимаю, и ты совсем не грубая и не суровая, ты именно такая, какой должна быть, и нравишься ты мне гораздо больше, чем все, кого я когда-либо встречал.

Катарина задыхалась от волнения.

— Хорошо. Не буду смущаться. Ты тоже лучше всех. — Девушка прижалась ко мне ещё крепче.

Глава 3

После того как я заснул, Катарина всю ночь молилась о моем исцелении, хоть я и считал, что в этом нет нужды. Уже под утро она пристроилась рядом и тихо засопела со счастливой улыбкой на смуглом лице. Так улыбается ребенок, который на сто процентов уверен, что все будет хорошо, просто потому, что иначе и быть не может.

Видимо, молитва маленькой разбойницы и правда была чудодейственной, потому как боль в раненом боку прошла и больше уже не возвращалась.

Многие достойные люди всю свою жизнь молят Господа о чем-то и не получают этого, а молитва воровки была услышана в ту же ночь. Поймите меня правильно, я не призываю вас грабить или воровать, но лишь хочу сказать, что порой преступники в своей горячей молитве и готовности отдать всего себя без остатка бывают ближе к Богу, нежели иные праведники.

Всегда, когда я думал об этом, мне в голову приходил стих из Евангелия от Матфея — «грешники и мытари вперёд вас идут в Царство Небесное». Дай-то Бог…

Проснувшись, первое, что я увидел, были глаза Катарины, большие, черные и глубокие. Девушка просто лежала рядом и, подперев голову ладонью, смотрела, как я сплю, внимательно, как художник, который собирается запечатлеть в памяти лицо человека, с тем, чтобы отобразить его потом на своем холсте.