Алексей Штейн - Ландскнехт. Часть вторая

• Название: Ландскнехт. Часть вторая
• Автор: Алексей Штейн
• Издательство: СИ
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2015

Ландскнехт. Фанфик на произведение Андрея Круза «Рейтар»

---

— Хмм… А ты? — это он, значит, минометчику.

Но тот, сразу, по — матери его, значит. А, вот оно что оба — двое — братья они что ли, или еще какая родня, похожие. Тут унтер его вдруг дернул, минометчика, на ухо что‑то буркнул, ружье забрал, и ко мне толкнул. Балу, смотрю, трубочку раскурил, на меня глянул, тихонько так сказал:

— Иди, Йохан, иди… Будешь в моих краях — зайди к моим.

И рукой махнул.

Нас с минометчиком тут же прикладами в общую кучу отпихнули. А мы, оба с ним, как во сне, не шевелимся сами даже. Балу стоит курит, со стариком переговаривается, унтер флягу достал и протянул лейтенанту, а потом и им перешло — видать во фляге не вода. Выстроились офицеры, комендант что‑то про присягу и уставы понес, про неотвратимость наказания, и прочее. Потом повернулся к тем, кто у стены, и эдак, с превосходством — ну, мол, последнее слово ваше!

Унтер опять выругался затейливо, лейтенант — смотри‑ка, сопля — соплей, а вид какой‑то приобрел, выпрямился, сплюнул под ноги презрительно. Старик вообще стоит, как погулять вышел, трубочкой пыхтит. И Балу только и сказал:

— Огонь!

То ли от нервов то ли еще как — среагировали некоторые, грохнули выстрелы. Унтер завалился на колено, за живот схватившись, старика мотнуло. Потом еще выстрелы — залпа не вышло, вразнобой палить стали. И не по одному разу.

Затихло. Начштаба, кусает губу, идет значит к стене, на ходу револьвер заряжает, гильзы под ноги роняет и на ходу сапогом их — только летят со звоном… Подошел — тут стонет кто‑то — кажется, минометчик. Руку с револьвером начштаба вытянул — а лапка‑то дрожит… Второй рукой подхватил, и — бах, бах. Затих унтер.

…Нас по — быстрому обшмонали, отобрали личные вещи у кого были, все остатки амуниции и оружия, ремни сняли. Построили в две шеренги, повернули, и мы пошли, сопровождаемые конвоем из унтеров.

Проходя мимо, бросил взгляд, и картина, что увидел, как‑то впечаталась в голове. Насовсем, как кислотой по металлу вытравили.

Балу сидел у стены, вытянув ноги, остальные лежали вповалку. Их так и не трогал никто. А в откинутой руке у Балу так все еще и дымилась его трубочка. Рядом с ними сидела санитарка и плакала.

Вот тут‑то меня и накрыло.

Даже, кажется, чуть в сторону повело. И в целом — словно по голове ведром двинули. Аж в ушах не то свист, не то звон какой. И легкость такая в теле… или наоборот, онемелость. Как не мое все и вообще все ненастоящее, сон это все.

Не видал я такого раньше в жизни. Чтоб вот так. Никак не ожидал. Как обухом по голове оно мне, значит. Вроде всякого навидался в той жизни, и во всяком дерьме купался, а такого не видал.

Потом еще запомнилось — мимо главного корпуса шли — и стоят там двое, в ненашей форме, песочная такая, и покрой иной, по всему — офицеры, и смотрят с интересом. И один из них так насмешливо спрашивает идущих впереди офицеров — мол, что это у вас тут, господа, за действо такое? Я, надо сказать, ожидал — язык там другой, или хоть акцент — нет, ничуть. А комендант, сука такая, аж сияя, даже не ответил — нет, он, падла такая, натурально им ДОЛОЖИЛ — бунт, мол был… а мы его усмирили, зачинщиков перестреляли а этих — под замок!

— Бунт? — спрашивает их офицер — А по какому поводу? Воевать отказывались? Так вы же вроде как сдаться согласились?

_- Так точно — не, ну смотри, блядь какая, только что в струнку не тянется — А вот они не подчинились, воевать хотели!

Тут ихний‑то, на нас так, с удивлением даже посмотрел.

— Ну — ну, говорит — интересно у вас тут все, господа, устроено…

До того уж мне от этого погано стало, что и не сказать.

Даже и не помню, как дошел до гауптвахты, и вместе со всеми забился в небольшую камеру. Присел на пол — скамьи на ночь только приносят, и сидел, даже не слыша разговоров. Да и не разговоры вокруг были. Кто‑то что‑то буркнет, ему так же коротко ответят, и опять тихо. За окном кто‑то ходил и бегал, команды были слышны. Потом кто‑то прошел, двое, и со смехом так '…да, Арри, они сами своих солдат загнали в казематы и остались охранять, остальные сидят у себя под честное слово…'. Потом горн играл сбор. Стало душно, и я даже задремал. Потом проснулся, показалось — стреляют. Спросил соседа — тот плечами пожал — вроде да, а может и нет. Непонятно.

Еще через какое‑то время дверь открылась, и сержант — дежурный, хмурый и без оружия, приказал выходить. Вышли и построились перед входом, напротив нас — ненаш офицер, рядом наш унтер, кажется из пехотных. И четверо солдат ненаших.

Офицер лениво глянул — махнул рукой:

— К остальным их!

— Осмелюсь доложить, вашбродь — тут же встрял унтер — Этих — нельзя ко всем. Это, разрешите доложить, вашбродь — бунтари. Выступали с оружием против примирения. Как бы они остальных…

— Против чего, унтер, говоришь, они выступали? — офицер издевательски наклонил голову и оттопырил пальцем ухо — Я, наверное, слух повредил… не послышалось, что они выступали против какого‑то примирения? А? С кем же вы, мерзавцы, еще примиряться хотите… после капитуляции?

— Виноват, вашбродь…

— Ну — ну… Отдельно, говоришь… Пожалуй что. Эй! Штыки примкнуть, оружие к бою! Ведите этих отдельно… унтер покажет, куда!

И повели нас к выходу из цитадели. Проходя мимо храма мы головы вывернули аж — окна в пристройке, где капеллан жил, выбиты, и дымком тянет — гранату, что ли, кидали? — а рядом на земле — два тела в песчанке, и сам старик, в полной форме, с кобурой пустой, в кровище бок и половина лица. Поодаль хмурый офицер стоит. Видать, дедан живым не дался. Не то, что мы. Хотя и странно, вроде как религиозных разногласий тут нет, чего сцепились‑то? Или есть разногласия? Надо будет уточнить, но подумалось об этом как‑то вяло. Может, дело не в религии, а в самом старике. Что ему при новой власти не жизнь.

Вывели нас из цитадели, и повели к бастиону. Ну, ясное дело — каземат — он и есть каземат.

Подойдя, почте все чуть не разом обернулись, глянули на цитадель.

А там, на флагштоке над главным корпусом — уже новые флаги подняты — один, с волком в солнце, и второй, повыше, красно — зеленый, с какой‑то эмблемой.

— Вона как. Рисский флаг, и баронов — шепнул кто‑то рядом — Уже успели. Значит все. Сдали.

— Шевелись, чего встали — заорал конвойный.

Входя в каземат, я наконец понял, что за мысль меня так и не отпускает, с того самого момента, как на расстрелянных посмотрел.

Нет, ребята. Так не можно. Так быть не должно. Так неправильно.

В каземате мы разместились посвободнее, чем на губе, перед размещением даже вывели в уборную поочереди, и разрешили напиться воды из бочки и умыться. Никто не зверствовал, но бдели весьма, и подгоняли, не давая расслабиться. И сидим мы и дремлем, потому что делать больше нечего. Но вскоре и дремать просто — напросто наскучило. Как‑то стали шевелиться, просто так, от нечего делать. Куряки кряхтят и страдают — все курительное отобрали естественно тоже, потом кто‑то таки нашел по карманам крупицы махорки, у кого‑то нашлась бумажка — стали крутить самокрутку, потом шептались, на предмет постучаться охране насчет огня. Не лучшая идея, сдается мне. Но все решилось, у кого‑то и кременек, вшитый в рукав нашелся, после долгих чирканий по металлическим деталям на стене и матерного шепота, они таки сумели раскуриться. После чего самокрутка пошла по кругу. Точнее круг пошел по каземату — подойдет, затянется, и выдохнет в амбразуру. И тут же перехватит самокрутку следующий. Ну, вот им хоть какая‑то забава.

Смотрю — рядом сидит артиллерист со второй батареи. Не знаю имени, в лицо запомнил. Руку баюкает простреленную, глаза закрыл, затылком к стене привалился. Несильно видно царапнуло, но, ясное дело, болит. Особенно вот так если, когда не отвлекает ничего. Решил поговорить — и его отвлечь и мне не так скучно.

— Слышь, братец… ты как?

— Ничо так — открыл глаза он — Терпимо.

— Слышь… А ты как смотришь — чо нам дальше будет?

— Дальше? …Дальше, брат, нам будет лагерь для пленных… Пока война не пройдет. — он чуть помолчал, и добавил — А если, например, грабка у меня загноится — то я в том лагере и уйду в доски. Обидно станет такое.

— Эвон как оно… — А что там, в лагере, как?

— А что, не видел никогда что ли? — он повернулся поудобнее, чтоб смотреть на меня

— Не… я с Севера. У нас не так…

— А, то да. То‑то ты занервничал — не, не боись. У нас тут так, мирно. Обменяют же потом… кто доживет.

— Кормят там как?

— Кормят… если работать будешь — то нормально. Только бывает такая работа, от которой сдохнешь при любой кормежке. А не работаешь — получишь совсем крохи. Некоторые отнимают у тех, кто работает… а потом их задушенными находят, отнимальщиков. Я во время Пограничной войны в охране лагеря такого был отряжен, посмотрел на все это. Я вот и переживаю — рука загноится — работать не смогу. А если война до зимы протянет — то и сдохну в холода.