Вацлав Михальский - Семнадцать левых сапог. Том второй

• Название: Семнадцать левых сапог. Том второй
• Автор: Вацлав Михальский
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-906709-12-7, 978-5-906709-10-3

Во второй том собрания сочинений включен роман «Семнадцать левых сапог» (1964–1966), впервые увидевший свет в Дагестанском книжном издательстве в 1967 г. Это был первый роман молодого прозаика, но уже он нес в себе такие родовые черты прозы Вацлава Михальского, как богатый точный русский язык, мастерское сочетание повествовательного и изобразительного, умение воссоздавать вроде бы на малоприметном будничном материале одухотворенные характеры живых людей, выхваченных, можно сказать, из «массовки».

Только в 1980 г. роман увидел свет в издательстве «Современник». «Вацлав Михальский сразу привлек внимание читателей и критики свежестью своего незаурядного таланта», – тогда же написал о нем Валентин Катаев. Сказанное знаменитым мастером было хотя и лестно для автора, но не вполне соответствовало действительности.

Многие тысячи читателей с неослабеваемым интересом читали роман «Семнадцать левых сапог», а вот критики не было вообще: ни «за», ни «против». Была лишь фигура умолчания. И теперь это понятно. Как писал недавно о романе «Семнадцать левых сапог» Лев Аннинский: «Соединить вместе два “плена”, два лагеря, два варианта колючей проволоки: сталинский и гитлеровский – это для тогдашней цензуры было дерзостью запредельной, немыслимой!»

---

– Ну что, по третьей? – сказал он, поглядев мимо Адама, и, не слушая, что тот ответил, налил рюмки.

Ветер на дворе заметно стих, и было видно в раскрытое окно, как очищалось небо и проступали скрытые прежде тучами звезды.

После третьей рюмки синие глаза Николая Артемовича потеплели. «Лиза образумится, образумится. Все будет так, как я хочу! – уже с обычной своей уверенностью и жесткостью подумал он о Лизе. – Женюсь на ней – она заслужила это, право, вполне заслужила!»

– Она заслужила, вполне заслужила, – довольный своим добрым решением, вслух сказал Николай Артемович.

– Что вы сказали? – спросил Адам.

– А? Ничего, ничего, это я так. Неужели вслух сказал?

– Вслух, – подтвердил Адам.

– Старею, – усмехнулся Николай Артемович, показывая крепкие белые зубы, – старею… А ты-то чего не женишься? – вдруг спросил Николай Артемович Адама, чуть прищурившись, отчужденно глядя ему в лицо.

– Я?! – Адам настолько оторопел от этого вопроса, что даже и не знал, что ответить, но, точно почувствовав, уловив ход мыслей профессора, сказал то, что Николаю Артемовичу было приятно, потому что совпадало с его решением.

– Живое о живом, – сказал Адам, – живое о живом должно думать, а я что…

– А ты что? Помер, что ли? Живой труп, что ли? – резко перебил его профессор. – Тебе сейчас самый раз бабку найти! Вон хоть та, что внизу стоит нянька, чем плохая? – Голос Николая Артемовича становился все веселее. – Хочешь – мигом сосватаю! А там, на тебя глядя, и я, может быть… А?

Совсем развеселившись, Николай Артемович налил еще. Адам молча улыбался, ему было и неловко за себя, и радостно за Николая Артемовича. «Вот он и отмяк уже, а то ходил черный весь после того, как жена умерла, а теперь отошел. Жениться, ей-богу, жениться надумал. Ну и хорошо! Живое – о живом. Парень он крепкий», – как о сыне, подумал Адам о своем покровителе.

– Это ему об этом не надо думать! – вдруг указав поднятой рюмкой на скелет высокого мужчины, стоявший в стеклянном шкафу, сказал Николай Артемович, дружески подмигнув Адаму. – Ровесник твой, между прочим. Ну, за твой день рождения! За твое здоровье!

Адаму стало не по себе от этого жеста профессора. Он еще раз взглянул на скелет в шкафу, который прежде не замечал, и снова предчувствие чего-то дурного и неизбежного взяло его за горло, стеснило грудь. Четвертую рюмку он выпил с трудом, против своего желания.

Неожиданно резко зазвонил телефон. Профессор снял трубку.

– Слушаю. Я… Конечно. Для тебя всегда свободен. Да. Жду. Встретить? Ты здесь? Хорошо. – Николай Артемович положил трубку. – Не придется нам с тобой посидеть: сейчас ко мне один человек придет, не обессудь. – Он встал и своей легкой юношеской походкой прошелся по кабинету. – Ты червей подкопай. В воскресенье обязательно пойдем на рыбалку, обязательно. Ну, а сейчас иди, не обессудь – занят буду.

В дверь стукнули, и порог кабинета переступила высокая молодая женщина. Сердце Адама тяжело ухнуло: «Лиза? Может, с внучкой что?» Поймав на себе недоуменный взгляд ее черных блестящих глаз, Адам почувствовал, что тревога его о внучке напрасна, что другая забота привела в этот кабинет его дочь. Громко стуча колодяжкой, забыв попрощаться, Адам вышел, спустился на больничное крыльцо.

Вот и снова он увиделся с дочерью, с дочерью, которая не подозревала о том, что он ее отец, для которой он был чужой и нелепый больничный сторож.

XIV

Ровно год тому назад он встретил их. Год тому назад, в одно воскресное утро августа, Адам ехал в трамвае. На остановке у базара вошло много пассажиров и среди них молодая чернобровая женщина с тяжелой прической туго заплетенных русых кос. Адам встрепенулся. Вот женщина, пройдя по трамваю, поравнялась с ним, остановилась. «Господи, маманя, чистая маманя!» – подумал Адам, всматриваясь в лицо женщины. Ровный, чуточку вздернутый нос, резко очерченный яркий рот и большие, в черном венчике ресниц, лучистые глаза – родное лицо, такое родное лицо… Предчувствие радости или беды крепко взяло его за горло, пропал куда-то воздух. Еще не зная, что скажет, что сделает, хватаясь за ремни, он встал со скамьи.

– Лиза! Лиза! Дочка! Доч-чень-ка! – прошептал он, покачнулся и тяжело сел, согнувшись от непривычной резкой боли в груди.

– Вам плохо, дедушка?

Высокая, стройная, она участливо наклонилась к нему, и совсем близко Адам увидел родные материнские глаза. Они были широко открыты, а потом сощурились, улыбаясь точно так, как это делала его мать. «Лиза. Дочка!»

– Табак, табак в горло попал, – все еще перекошенный от боли, просипел Адам, отворачиваясь от дочери, делая вид, что он закашлялся. «Дедушка! Не узнала… не узнала… Дедушка!»

– Лиза, вон место освободилось, – услышал он позабытый голос. Лиза, улыбнувшись ему, прошла вперед и там села на скамью. И в ту же минуту Адам увидел знакомые золотые сережки в сморщенных желтых ушах, увидел изрезанное морщинами лицо и безразличный взгляд вылинявших старческих глаз, скользнувший по нему. Старуха тут же нагнулась, заботливо поправила плетеную корзинку, полную помидоров, фруктов и яиц.

«Не узнала! Не узнала меня и Маруся… Боже мой, Маруся – вот эта старуха! Маруся? Моя Маруся…»

– Мам, сейчас вставать, – услышал он голос Лизы.

Боль в груди не отпускала, но Адам поспешил выйти за ними и, подождав, пока жена и дочь отойдут подальше, заковылял следом. «Не узнали! А если бы и узнали, что бы ты им сказал? Что бы ты делал? Спасибо, что не узнали». Сейчас он хотел одного: увидеть, где они живут.

Они жили в маленьком доме окнами на улицу. Когда Маруся и Лиза вошли в дом, Адам быстро прошел вперед. Ему казалось, что сейчас выбежит Маруся и опознает его. Сейчас же выбежит и опознает! «Эх, войти бы следом за ними в дом, в свой дом! Прижать Лизу к груди, Марусю! А там будь что будет! Нет, нельзя. Ради Лизы нельзя. Сперва нужно встретить Марусю, открыться ей одной, а там – как она скажет… Ей виднее», – твердо решил Адам. И, перейдя на другую сторону улицы, он сел поодаль на скамейку. Он смотрел на дом, на дверь, в которую вошли Лиза и Маруся, и впервые за много лет убивающее чувство одиночества вдруг исчезло, растаяло, ушло, унося с собой тяжелые камни, которыми была завалена его душа. Семья! Не один он на свете – у него есть семья, родные люди, дочь, жена. Ничего, что путь к ним ему заказан. Они есть – это главное. Они есть, они живы и здоровы. Каждую минуту он может перейти дорогу и постучать в дверь!

Так и просидел Адам целый день на скамейке, просидел до самого вечера. И на другой день он пришел к этой скамейке, и на третий. Жизнь снова обрела для него смысл и значение. По утрам он видел издали, как выходила из дому Лиза и шла на работу. Ее часто провожала девочка – Лизина дочка, его родная внучка. Как он любил ее, хотя и не сказал с ней еще ни одного слова! Девочка была непохожа лицом ни на Лизу, ни на Марусю, ни на него. «Значит, в породу своего отца пошла. А мужа у Лизы нет, видно, разошлись», – думал Адам и любил и жалел ее и внучку еще сильнее.

Маруся из дому выходила редко. «Стара уже стала мать», – думал Адам и давал себе слово, что в следующий раз обязательно «перевстренит ее и во всем откроется».

Как-то, проводив Лизу издали на работу, он решился пройти мимо их дома: «Хоть в окно загляну!» Заглянул – и не смог отойти. Окно было открыто, и в уютной, родной комнате с его большим портретом на стене возле стола стояла Маруся и лепила вареники. Под его пристальным взглядом она повернулась и встретилась с ним глазами. Долго они смотрели в глаза друг другу.

– Леша! – слабо вскрикнула Маруся, покачнулась и села на пол, провела руками по глазам, руками, которые были в муке. – Алексей! – закричала она. – Алексей! – Вскочила на ноги и через минуту уже повисла у него на шее.

Улица была пуста. Вход в их квартиру был с парадного, и никто не видел встречи. Долго они сидели рядышком на диване, а когда Маруся выплакалась, Алексей рассказал ей все о себе, ничего не утаивая.

Сокрушенно вздыхая, Маруся решила:

– Не судьба нам, Алешенька, не судьба. Живи один, я навещать буду. А Лизку не тронь. Хватит, она со своим мужиком настрадалась, недавно только таскать перестали. Не надо мутить ей душу, а, Алеша? Не надо.

На том и порешили.

XV

Выходя из кабинета, Адам слышал, как она назвала профессора просто по имени: «Николай!» Значит, хорошо знала его.

Адам стоял и смотрел в освещенное окно кабинета. Туда на свет летели бабочки, и он поймал себя на нелепой мысли: ему захотелось стать крохотной легкой бабочкой.

По дорожке мимо Адама пробежала медсестра. Узнав его, она остановилась:

– Вы не видали, Николай Артемович не уходил?

– Он у себя в кабинете, – ответил ей с непонятным самому злорадством Адам.

Скоро на крыльцо вышли Николай Артемович и Лиза.

– Ты не уходи, пожалуйста, не уходи, – громко говорил Николай Артемович. – Не хотела подождать в кабинете – посиди на скамейке, вот тут. Я сейчас! Я ведь одну минутку.