Любовь Кольцова - Розовая шубка

• Название: Розовая шубка
• Автор: Любовь Кольцова
• Издательство: АО „Издательство «Новости»“
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2000
• ISBN: 5-7020-1149-Х

Первая красавица в классе Марианна Волошина уверена, что после окончания школы перед ней откроется прекрасная, счастливая жизнь. Но девушке придется пережить немало разочарований, испытать муки неразделенного чувства к известному художнику, прежде чем она найдет свою судьбу и встретит Большую Любовь.

---

Инга наблюдала за ней. Что за тончайшее выражение лица! И как просветлело оно в горниле любви!

— А знаешь ли, — произнесла она с уверенностью, — встреть ты его сейчас, он был бы твой. Честное слово! Ты очень изменилась. Ты на редкость быстро учишься.

— Приятно слышать, — с грустью усмехнулась Марианна.

Гобелен был окончен двадцать четвертого февраля. Шума в Академии он наделал громкого. В конференц-зал, где его выставили на два дня, ходили толпой все курсы. Потом его упаковали и повезли в комиссию Европейской студенческой выставки. Вызов пришел незамедлительно. Марианна Волошина приглашалась в Лейпциг.

Лейпциг, Лейпциг. Старинные, средневековые городские кварталы с тесными мощеными улочками, приземистыми крепкими домами, украшенными каменной резьбой и лепниной в виде гирлянд, венков, зверей и скульптурных изваяний, с фигурными окнами, то стрельчатыми, то округлыми, то с провисающей, будто искусно обработанный сталактит, серединой, затейливо забранными решетками, отлитыми, должно быть, в те же века и начищенными, словно для праздника; и современный европейский Лейпциг, высотный, воздушный, светлый, с фонтанами, цветочными клумбами и цветочными балконами, веселыми и яркими уже в марте, город необыкновенно опрятный, удобный, с цветными узорами под ногами из мелкой, тщательно уложенной плитки.

Из России на выставке были трое: две девушки, Марианна из Москвы и Настя из Самары, и молодой человек из махачкалинского университета Магомед Насрулаев. Он привез на выставку кинжал с древнекавказским рисунком на сверкающем лезвии, в ножнах, богато украшенных традиционной насечкой, каменьями и эмалью. Девушек поселили в номере на пятом этаже среди зеркал, ковров и гобеленов во всю стену с изображением королевской охоты. Изучив его с лица и с изнанки, Марианна осталась довольна этим образцом раннебарочного искусства.

Мастерство Насти было необычным. Свои картинки она пекла. На холсте, в рамочке изображалось, к примеру, застолье старинной русской свадьбы. Тут и стол, полный яств и напитков, и румяные молодые, и родители, озабоченные приданым, и усатый свадебный генерал, пьяные гости, шельмоватые слуги… все прорисовано до мелочей, даже кошечка на полу, канареечка в клеточке, бальзаминчик на окне с цветастой занавесочкой, даже чьи-то сапоги уже под столом, но лица, лица героев, выпуклые бляшки размерами с мелкую монетку, и кисти рук были выпечены из теста, раскрашены и наклеены на свои места. Вот, словно в рассказе Гоголя, голова, похожая на редьку хвостом вверх, а вот редька хвостом вниз… Ткани одежд, обоев, скатерти были настоящими, а вся утварь, обстановка написаны красками, но живопись и материя, да печеные из теста лица так живо и смешно сочетались в картине, что глаз не оторвешь! А между тем сколько труда! Были у Насти и другие изображения, на которые невозможно было смотреть без смеха: «Государственная Дума», «Рынок», «Охотники на привале».

— Ах, Настя, что за прелесть! — смеялась Марианна. — Ну как можно это придумать?

— Ничего особенного, простая забава. Вот твой гобелен это да. Как можно это сделать?

Выставка открылась торжественно. Перед входом в городскую библиотеку, где помещался зал, развевались на длинных шестах десятка два государственных флагов стран-участниц, студентов поздравили «отцы города», играла музыка. Посетители хлынули толпой.

— Марианна, — окликнула Настя.

Она подошла с Магомедом, красивым и усатым, в национальной одежде с золотыми галунами. Многие здесь были в народных одеждах, немецких, французских, итальянских, и наши девушки вздохнули, что не пошили хотя бы сарафаны. Так просто, а не догадались! Или русский народ настолько углублен в себя, что не озабочен возможностью покрасоваться перед другими?

— Предлагаю отметить событие стаканом легкого вина, — предложил Магомед.

Настя засмеялась.

— Он привез бочонок литра на четыре. — Она показала руками нечто округлое. — Со своих виноградников. Пойдем, пойдем!

— Приглашаю вас, Марианна, не обижайте! Меня собирали в дорогу пять аулов, за всех надо поднять бокал.

— Потом, позже, — улыбнулась та.

Они ушли.

Смотреть на европейскую публику, на выражение лиц, неуловимо отличное от привычно московского, было поучительно. Словно бы люди эти знали что-то, неизвестное ей, были непонятны и отчуждены поэтому, хотя общечеловеческие движения души прочитывались ясно. В их внешности и улыбках присутствовала доброжелательность, которой хотелось довериться, но что-то мешало.

«Могла бы я полюбить иностранца? — думалось Марианне. — Вот того, в клетчатом пиджаке? Или того, с курительной трубкой в кармане? Или спортивного блондина? Любовь, любовь… о чем это я? Глупая маленькая девчонка. Нашла о чем думать в середине Европы!»

Зал был просторный, с нишами, удобными для экспонатов, со светлыми стенами и дорогим наборным паркетом, с высокими недосягаемыми окнами, которые словно дымились за белослоистыми занавесями, струившими ровный свет без теней.

Гобелен Марианны висел в почетном одиночестве на матовой стене в пустом углублении, словно приглашая зрителей к созерцанию без лишних помех. Поверху были привинчены две мелкие лампочки с непрозрачными чашечками-абажурами, их лучи, закрытые от глаз, подсвечивали краски и золотистое сияние нитей. Табличка с именем автора и названием была написана по-немецки, но у нижней кромки стояла и прежняя надпись «Радость». Увидев тканый цветной перелив, люди сначала всматривались в него, давая впечатлению самому найти слово, и лишь после этого прочитывали табличку. Затем кое-кто усаживался на зеленую бархатную скамеечку и задумчиво устремлял глаза на гобелен.

Этот молодой человек тоже присел на зеленую скамью и тихо повторил про себя:

— «Радость», Марианна Волошина.

От неожиданности Марианна повернулась к нему.

— О! Это вы?

На скамейке сидел Сергей Плетнев. Он широко улыбнулся.

— Так Марианна Волошина — это вы?! А я-то думаю, что-то знакомое… Как я рад видеть вас, Марианна! И где! Замечательно! И этот гобелен — настоящее откровение.

Он встал и протянул визитную карточку.

— Разрешите представиться по полной форме.

— Сергей Иванович Плетнев, генеральный директор концерна «Возрождение», Москва, — прочитала она.

Сергей был при галстуке, в руках держал деловую папку на замочке. Он выглядел бы совершенно западным клерком, если бы не сердечная улыбка и веселые смешинки в глазах, свои, истинно русские. Да светлый вихор надо лбом, что «корова языком лизнула».

— Это прекрасная работа, — продолжал Сергей, всматриваясь в гобелен. — Как вам удалось? Такая трепетность, свежесть… даже говорить возле него не хочется. Пойдемте по залу. Ваш гобелен стягивает на себя внимание всего зрительного пространства, его неспроста повесили с таким уважением. Одним словом, это Гран-при, первая премия.

— Приятно слышать. — Она поднялась и пошла по красивому паркету. — А вы что делаете в Лейпциге?

— Я здесь на деловых переговорах. Вторую неделю молчу по-русски, как немой. У себя в номере все песни перепел, русские, сибирские, казацкие, все, что знаю. По десятому разу начал.

— Так вы из Сибири? — Она искоса окинула его коренастую фигуру, модную стрижку русых волос, с тем знакомым вихром у лба, что называется «корова языком лизнула».

— С Байкала.

— «Славное море, священный Байкал…»?

— Точно.

— Вы рыбак, вы ловите омуль? — Ей хотелось шутить.

Сергей рассмеялся.

— Омуль — прекрасная рыба, угощу вас в Москве по возвращении. Но я давно не рыбак, я архитектор. По всей России строим, реставрируем. Марианна, давайте на «ты». Земляки же. Согласны?

— Надо привыкнуть, — улыбнулась она.

Они оделись, вышли на улицу. На Марианне было легкое ворсистое пальто кофейного модного цвета, шарф и берет с помпоном, ее спутник надел широкий плащ и приподнял воротник. Несмотря на его коренастость, она на своих каблуках смотрелась чуть-чуть ниже его, и только помпон на берете был почти наравне. В уличных зеркальных витринах отразилась на редкость удачная, словно с картинки, молодая пара, доверительно обращенная друг к другу.

— Минутку, — задержался он возле лотка с цветами. — Сегодня же Восьмое марта! Цветы и поздравления от чистого сердца.

— Ах! — Она вдохнула прохладный цветочный аромат.

— Тебе идут цветы!

— Как всем женщинам.

— Как всем… и одной.

Первое стеснение вскоре прошло, разговор струился сам по себе, Сергей шутил, держа ее под руку, она смеялась, чувствовала тепло его ладони, оба любовались Лейпцигом, вечереющим небом, морем цветных рекламных огней, вспышек, движущихся световых картин.

— Знаешь, Мариша, о чем я подумал, когда впервые попал в Европу? — вдруг проговорил он серьезно.