Сара Дессен - Колыбельная

• Название: Колыбельная
• Автор: Сара Дессен
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004

«Я не питаю иллюзий насчет любви… Она приходит и уходит, приносит счастье или горе. Людям не суждено быть вместе вечно, хоть так и поется в песнях».

Реми не верит в любовь. А с чего бы ей верить? Её мать пишет романы, а в данный момент выходит замуж, уже в пятый раз. А ее отец — певец-хиппи из 70х — оставил ей лишь одну песню на память. Звуки «Колыбельной» для Реми — словно соль на «рану, которая никогда не затянется». Она встречается с парнями для галочки, но как только они начинают себя вести как «Кены», она тут же бросает их, без малейших сожалений. Поэтому ее так поражает, что неуклюжий, причудливый музыкант по имени Декстер вторгается в ее жизнь, и отказывается покидать ее.

Переведено специально для группы: https://vk.com/e_books_vk

---

Он разглаживает рубашку и даже не смотрит в мою сторону.

— Я имел в виду, — медленно произносит он: — что для этого тебе нужно познать, каково это — делать что-либо хорошее для кого-либо еще. Безвозмездно. По любви.

— Ох, Господи, — говорю я.

— Именно так.

Он снова поднимает рубашку. Все еще есть складки, но в этот раз я не собираюсь ему их показывать.

— Это именно то, о чем я сейчас говорю. Участие. Отношения. Две вещи, которые, к сожалению, у тебя отсутствуют.

— Да я королева отношений, — возмущаюсь я. — И, ау, я только что потратила все утро планируя свадьбу нашей матери. Конечно, я же совсем не принимаю участия.

— Ты, — он аккуратно повесил рубашку на руку, словно официант: — должна прочувствовать, что такое серьезное обязательство…

— Что?

— …а твое постоянное нытье и жалобы по поводу свадьбы я вряд ли назвал «участием».

Я просто стою, уставившись на него. Последнее время против его слов трудно найти контраргументы. Словно ему промыли мозги при помощи религиозного обряда.

— Кто ты? — спрашиваю его.

— Все, что я хочу сказать, — отвечает он тихо: — так это то, что я действительно счастлив. И я хочу, чтобы ты тоже была счастлива. Как я.

— Я счастлива, — огрызаюсь я. Но слова звучат неправдоподобно, так как меня слишком разозлили.

— Я счастлива, — повторяю более спокойно.

Он хлопает меня по плечу, словно ему лучше знать.

— Увидимся, — он разворачивается и поднимается вверх по кухонной лестнице в свою комнату.

Я наблюдаю, как он уходит с все еще мятой рубашкой, и я понимаю, что скриплю зубами, и это последнее время вошло у меня в привычку.

— Дзынь! — из соседней комнаты доносится звон колокольчика печатной машинки, и моя мать начинает новую строку.

Мелани и Брок Доббин близки к несчастью, судя по звуку.

Романы моей матери относятся к тем, от которых перехватывает дыхание, действие разворачивается в экзотических местах, а герои — люди, у которых есть все, и при этом — ничего.

Богатые материально, но бедные духовно. И тому подобное.

Я вхожу на террасу, стараясь не шуметь, и заглядываю к ней.

Когда мать пишет, она словно погружается в другой мир, забывая о нас: даже когда мы были совсем маленькими, вопили и рыдали, она, сидя к нам спиной, поднимала руку, гремела ключами и говорила «Шшшшш».

Как будто этого было достаточно, чтобы заставить нас замолкнуть, в то время как она была в другом мире — в отеле Плаза или на пляже в Капри, где изысканно одетая женщина тосковала о мужчине, которого, как она была в этом уверена, потеряла навсегда.

Когда мы с Крисом ходили в начальную школу, моя мама была на грани. Она ничего не публиковала, кроме газетных статей, но и это дело вскоре провалилось, так как группы, о которых она писала — такие как группа моего отца, другие из 70-х, и все, которые теперь относят к «классическому року» — стали распадаться или их песни переставали крутить по радио.

Она стала преподавать машинопись в местном колледже. Там практически ничего не платили, и нам пришлось жить в отвратительных жилых комплексах, с названиями типа «Риджвудские сосны» и «Лес у озера», хотя ни сосен, ни озер там не наблюдалось. В то время она писала за кухонным столом по вечерам или поздно ночью, иногда после полудня.

Но даже тогда ее истории были весьма экзотичны; из кипы бумаг в центре по переработке она всегда вытаскивала бесплатные брошюры местного туристического агентства и рыбного магазина Гурме, и тщательно их изучала.

Тогда как мой брат был назван в честь любимого маминого святого, на мое имя повлиял дорогой брендовый коньяк, рекламу которого мать видела в журнале Harper's Bazaar.

Какая кому разница, что в то время как мы жили на макаронах фирмы Крафт и сыре, ее герои наслаждались шампанским Cristal и икрой, лениво прогуливались в костюмах от Диор, тогда как мы покупали одежду в секонд-хэнде.

Она всегда любила гламур, моя мать, хотя ни разу не видела его вблизи.

Крис и я постоянно отвлекали ее от работы, это приводило ее в бешенство.

Наконец, на блошином рынке она нашла цыганские занавески, сделанные из длинных нитей с бусинами, она повесила их над входом в кухню.

Они стали условным сигналом: если шторы были раздвинуты, на кухне разрешалось играть.

Но если они были задернуты, то это означало, что мать работала, и нам приходилось искать еду и развлечения в другом месте.

Когда мне было около шести лет, я любила стоять у штор и пропускать бусины через пальцы, побрякивая ими вверх и вниз.

Они издавали слабый звон, словно маленькие колокольчики. Я могла смотреть сквозь них и наблюдать за матерью. Но она выглядела весьма необычно, словно предсказательница судьбы или фея, или волшебница.

Кем именно она была, я тогда не знала.

Многие вещи со времен тех лет, прожитых в апартаментах, были утеряны или выброшены. Однако шторы из бусин совершили путешествие в Большой Новый Дом — так мы назвали наш дом, когда переехали.

Шторы были одной из тех вещей, которую мама повесила даже до того, как разместила наши школьные фотографии и еелюбимую копию картины Пикассо в гостиной.

Там был гвоздь, за который заправляли шторы, чтобы они не мешались. Но теперь, когда шторы были задернуты, гвоздь представлял опасность для одежды, но он исправно выполнял свою работу.

Я наклоняюсь ниже, вглядываюсь в мою мать. Она все еще упорно работает, ее пальцы летают, и я закрываю глаза и прислушиваюсь.

Это похоже на музыку, которую я слушаю всю жизнь, еще дольше, чем «Колыбельную».

Все эти нажатия клавиш, все эти буквы, так много слов.

Я пропускаю бусины сквозь пальцы, и наблюдаю, как ее образ колышется и мерцает, а потом вновь становится цельным.

Глава 2

Пришло время бросить Джонатана.

— Скажи мне еще раз, почему ты это делаешь? — спрашивает меня Лисса. Она сидит на моей кровати, просматривает диски и курит. Вся моя комната пропахла сигаретами, хотя Лисса клялась, что такого не произойдет, ведь она будет курить в окно.

Несмотря на то, что я ненавижу сигаретный дым, я всегда иду на уступки Лиссе.

Мне кажется, что у каждого есть, по крайней мере, один такой друг.

— Я к тому, что мне нравится Джонатан.

— Тебе все нравятся, — я наклоняюсь ближе к зеркалу и проверяю, как подведены мои губы.

— Это неправда, — она достает один диск, переворачивает его и изучает упаковку.

— Мне никогда не нравился мистер Митчелл. Он всегда пялился на мою грудь, когда я выходила к доске доказывать теоремы. Да он на любую грудь пялился.

— Лисса, — говорю я: — со средней школой покончено. Тем более, учителя не в счет.

— Я так, к слову, — отвечает она.

— Дело в том, — продолжаю я, медленно подводя губы: — что сейчас лето, а про учебу давай забудем до сентября. А что касается Джонатана… я не знаю. Он того не стоит. Ради него не стоит перестраивать свое расписание, ведь мы в любом случае разбежимся через пару недель.

— Но, возможно, не разбежитесь.

Я отклоняюсь назад, восхищаясь своей работой, немного размазываю контур верхней губы, сглаживая его.

— Мы разойдемся, — уверяю ее я. — Я не поеду в Стэнфорд только в случае форс-мажора.

Она закусывает губу, убирает непослушный локон за ухо и качает головой с тем самым выражением, которое последнее время появляется у нее на лице, когда мы говорим о конце лета.

Лисса утешает себя тем, что еще есть восемь недель до того, как мы все разбежимся в разных направлениях. Она ненавидит думать о том, что будет после этого.

— Ну, конечно, — тихо говорит она: — В плане, с чего бы?

— Лисса, — вздыхаю я: — Я не имею в виду тебя. И ты это знаешь. Я хочу сказать, — я показываю на дверь спальни, она немного приоткрыта, и за ней все еще раздается стук маминой машинки, а на заднем фоне слышны стоны скрипки: — Ну, ты понимаешь.

Она кивает. Но, сказать по правде, я знаю, что она не понимает. Лисса — единственная из нас, кто смотрит на окончание средней школы слегка сентиментально.

Она даже рыдала на выпускном, с громкими всхлипами, что гарантировало ей красные глаза и пятна на каждой фотографии и видео — теперь ей есть о чем жаловаться в следующие двадцать лет.

Тем временем, я, Джесс и Хлоя ждали момента пройти по сцене и схватить наши дипломы, чтобы стать наконец свободными, наконец свободными.

Но Лисса всегда очень тонко все чувствовала. Поэтому мы ее так защищали, и поэтому я беспокоюсь, что теперь оставляю ее одну.

Ее приняли в местный университет, предложили стипендию — было бы глупо упустить такой шанс. К тому же ее парень, Адам, собирался туда же.

Лисса уже все распланировала, как они вместе пройдут ориентирование для первокурсников, будут жить в общежитиях по соседству, вместе посещать некоторые занятия.