Лидия Чарская - 7 историй для девочек

• Название: 7 историй для девочек
• Автор: Лидия Чарская
• Издательство: Литагент «Стрельбицький»f65c9039-6c80-11e2-b4f5-002590591dd6
• Жанр: Детская проза

Перед вами уникальная подборка «7 историй для девочек», которая станет путеводной звездой для маленьких леди, расскажет о красоте, доброте и справедливости лучше любых наставлений и правил. В нее вошли лучшие классические произведения, любимые многими поколениями, которые просто обязана прочитать каждая девочка.

«Приключения Алисы в Стране Чудес» – бессмертная книга английского писателя Льюиса Кэрролла о девочке Алисе, которая бесстрашно прыгает в кроличью норку и попадает в необычную страну, где все ежеминутно меняется.

В сборник также вошли два произведения Лидии Чарской, одной из любимейших писательниц юных девушек. В «Записках институтки» описывается жизнь воспитанниц Павловского института благородных девиц, их переживания и стремления, мечты и идеалы. «Особенная» – повесть о благородной, чистой душой и помыслами девушке Лике, которая мечтает бескорыстно помогать нуждающимся.

Знаменитая повесть-феерия Александра Грина «Алые паруса» – это трогательный и символичный рассказ о девочке Ассоль, о непоколебимой вере, которая творит чудеса, и о том, что настоящее счастье – исполнить чью-то мечту.

Роман Жорж Санд повествует об истории жизни невинной и честной Консуэло, которая обладает необычайным даром – завораживающим оперным голосом. Столкнувшись с предательством и интригами, она вынуждена стать преподавательницей музыки в старинном замке.

Роман «Королева Марго» легендарного Александра Дюма повествует о гугенотских войнах, о кровавом противостоянии протестантов и католиков, а также о придворных интригах, в которые поневоле оказывается втянутой королева Марго.

Завораживающая и добрая повесть «Таинственный сад» Фрэнсис Бёрнетт рассказывает о том, как маленькая капризуля превращается в добрую и ласковую девочку, способную полюбить себя и все, что ее окружает.

---

– Относительно Алансона я не отрицаю, – сказал Карл, – но королева-мать проявляет к вам всячески свое внимание.

– Вот поэтому-то я и боюсь ее, сир. И слава богу, что я ее боялся!

– Ее?

– Ее или окружающих ее. Вам, сир, известно, что иногда несчастьем королей является не то, что им чересчур плохо угождают, а то, что угождают слишком рьяно.

– Говорите яснее: вы сами обязались говорить все.

– Как видите, ваше величество, я так и поступаю.

– Продолжайте.

– Ваше величество сказали, что любите меня?

– То есть я любил вас, Анрио, до вашей измены.

– Предположите, сир, что вы продолжаете меня любить.

– Пусть так.

– Раз вы меня любите, то вы, наверно, желаете, чтобы я был жив, да?

– Я был бы в отчаянии, если бы с тобой случилось какое-нибудь несчастье.

– Так вот, ваше величество, вы уже два раза могли прийти в отчаяние.

– Как так?

– Да, сир, два раза только провидение спасло мне жизнь. Правда, во второй раз провидение приняло облик вашего величества.

– А в первый раз чей облик?

– Облик человека, который был бы очень изумлен тем, что его приняли за провидение, – облик Рене. Да, сир, вы спасли меня от стали…

Карл нахмурился, вспомнив, как он увел Генриха на улицу Бар.

– А Рене? – спросил он.

– Рене спас меня от яда.

– Фу! Тебе везет, Анрио: спасать – это не его специальность, – сказал король, пытаясь улыбнуться, но от сильной боли не улыбка, а судорога пробежала по его губам.

– Итак, сир, меня спасли два чуда: одно – раскаяние Рене, другое – доброта вашего величества. Должен сознаться, я боюсь, как бы бог не устал делать чудеса, поэтому я и решил бежать, руководясь истиной: на бога надейся, а сам не плошай.

– Отчего же ты не сказал мне об этом раньше, Генрих?

– Если бы я сказал об этом вам даже вчера, я был бы доносчиком.

– А сегодня?

– Сегодня – другое дело; меня обвиняют – я защищаюсь.

– А ты, Анрио, уверен в первом покушении?

– Так же, как во втором.

– И тебя хотели отравить?

– Пытались.

– Чем?

– Опиатом.

– А как отравляют опиатом?

– Спросите, сир, у Рене: раз отравляют и перчатками…

Карл насупился, но понемногу лицо его разгладилось.

– Да, да, – говорил он, как будто разговаривая с самим собой, – всем тварям, по самой их природе, свойственно бежать от смерти. Так почему же не делать сознательно того, что делается по инстинкту?

– Итак, довольны ли вы, ваше величество, моею откровенностью и верите ли, что я сказал вам все?

– Да, Анрио, да, ты хороший малый. И ты думаешь, что те, кто желает тебе зла, еще не угомонились и будут покушаться впредь на твою жизнь?

– Сир, каждый вечер я удивляюсь, что еще живу.

– Они знают, как я тебя люблю, Анрио, поэтому-то они и хотят тебя убить. Но будь спокоен – они понесут наказание за свою злую волю. А теперь ты свободен.

– То есть я могу уехать из Парижа, сир? – спросил Генрих.

– Нет, нет, ты знаешь, я не могу обойтись без тебя. А! Тысяча чертей! Надо же, чтобы при мне был хоть один человек, который меня любит.

– В таком случае, сир, если ваше величество хотите меня оставить при себе, то окажите мне одну милость…

– Какую?

– Оставьте меня здесь не под видом друга, а под видом узника.

– Как узника?

– Да так. Разве вы, ваше величество, не видите, что ваша дружба меня губит?

– И ты желаешь, чтобы я тебя возненавидел?

– Только для вида, сир. В такой ненависти мое спасение: до тех пор пока они будут думать, что я в немилости, они не станут торопиться умертвить меня.

– Не знаю, Анрио, каковы твои желания, – заявил Карл, – не знаю, какая у тебя цель, но если твои желания не осуществятся, если ты не достигнешь поставленной тобой цели – я буду очень удивлен.

– Значит, я могу рассчитывать на то, что король будет относиться ко мне строго?

– Да.

– Тогда я спокоен… Что прикажете сейчас, ваше величество?

– Ступай к себе, Анрио. Я болен; пойду посмотрю своих собак и лягу в постель.

– Сир, – сказал Генрих, – вашему величеству надо было бы позвать врача: ваше сегодняшнее нездоровье, может быть, серьезнее, чем вы думаете.

– Я послал за мэтром Амбруазом Паре.

– Тогда я ухожу, чувствуя себя спокойнее.

– Клянусь душой, Анрио, – сказал король, – из всей моей семьи ты, кажется, один на самом деле меня любишь.

– Это ваше искреннее убеждение, сир?

– Честное слово дворянина.

– Хорошо! В таком случае поручите месье де Нансе стеречь меня, как человека, который настолько прогневил своего короля, что не проживет и месяца: это единственное средство, чтобы я мог любить вас долго.

– Месье де Нансе! – крикнул Карл.

Вошел командир королевской охраны.

– Я отдаю вам на руки, – сказал ему король, – самого важного государственного преступника; вы мне ответите головой за его сохранность.

И Генрих с унылым видом пошел вслед за де Нансе.

III. Актеон

Оставшись один, Карл очень удивился, что к нему не пришел ни один из верных его друзей; а два верных его друга были кормилица Мадлена и борзая Актеон.

«Кормилица, наверное, пошла к какому-нибудь знакомому гугеноту петь псалмы, – подумал он. – Актеон же все еще дуется за то, что я сегодня хлестал его арапником».

Карл взял свечу и прошел к кормилице. Ее не было дома. Читатель, наверное, помнит, что из комнаты Мадлены была дверь в Оружейную палату. Карл подошел к этой двери, но пока он шел, у него опять начались боли, которые вдруг появлялись и потом сразу проходили; сейчас было такое ощущение, точно в его внутренностях ковыряли каленым железом. Неутолимая жажда мучила его; на столе он увидел чашку с молоком, выпил ее залпом и почувствовал облегчение. Затем опять взял свечу, которую поставил до этого на стол, и вошел в Оружейную палату.

К его крайнему изумлению, Актеон не бросился навстречу. Быть может, его заперли? Но тогда, почуяв, что хозяин вернулся с охоты, он стал бы выть. Карл свистел, звал – собака не являлась. Он прошел шага четыре дальше, и, когда свеча осветила дальний угол комнаты, он там увидел на полу неподвижно распростертую собаку.

– Сюда! Актеон! Сюда! – позвал Карл и еще раз свистнул.

Собака оставалась недвижима.

Карл подбежал и прикоснулся к ней: бедное животное уже закоченело. Из ее рта, перекошенного болью, вытекло на пол несколько капель желчи, смешанной с кровавой пенистой слюной. Собака нашла берет Карла и умерла, положив голову на вещь, олицетворявшую для нее хозяина.

Глядя на труп собаки, Карл забыл о своих болях и почувствовал себя бодрее; от ярости кровь закипела у него в жилах, ему хотелось закричать; но короли, скованные собственным величием, не могут поддаваться первому порыву, которым руководится обычный человек в своих страстях или в случае самозащиты. Карл сообразил, что здесь кроется какое-то предательство, и промолчал.

Он встал на колени около собаки и опытным взглядом осмотрел труп. Глаза собаки имели стекловидную окраску, язык был красный и весь в язвинах – заболевание настолько своеобразное, что Карл вздрогнул.

Король взял заткнутые за пояс перчатки, надел их, приподнял посиневшую губу собаки и в промежутках между острыми клыками заметил какие-то застрявшие беловатые кусочки. Вытащив несколько кусочков, он увидел, что это бумага; около бумаги опухоль была сильнее, десны вздулись, а слизистая оболочка разъедена, как купоросом. Он внимательно осмотрел все кругом. На ковре валялись два-три маленьких обрывка бумаги, похожей на ту, какую он обнаружил во рту собаки. На одном обрывке, побольше других, сохранились остатки гравюры. У Карла волосы на голове зашевелились, когда он разглядел эти остатки и узнал изображение соколиного охотника, которое Актеон выдрал из охотничьей книги.

– А-а! Книга была отравлена, – сказал он, побледнев.

И вдруг он вспомнил свое чтение.

– Тысяча чертей! Ведь каждую страницу я трогал своим пальцем и каждый раз его мусолил. Вот откуда мои обмороки, боли, рвота… Я отравлен!

Под гнетом этой страшной мысли Карл на одну минуту замер. Потом вскочил, глухо рыча, и метнулся к двери.

– Мэтра Рене! – крикнул он. – Мэтра Рене, флорентийца! Чтобы сейчас же сбегали на мост Святого Михаила и привели его! Чтобы через десять минут он был здесь. Пусть кто-нибудь скачет туда верхом, возьмет запасную лошадь для Рене и с ним вернется. А если придет мэтр Амбруаз Паре, велите подождать.

Один из телохранителей бросился бегом исполнять приказание.

– О-о! Если понадобится, я велю пытать хоть всех, но узнаю, кто дал эту книгу Анрио.

С каплями пота на лбу и судорожно сжатыми руками Карл стоял на месте, задыхаясь и устремив взгляд на труп собаки. Через десять минут флорентиец робко, не без тревоги, постучался в дверь. Есть люди с такой совестью, что ясной погоды не бывает в их душе.

– Войдите! – сказал Карл.

В дверях показался парфюмер. Карл подошел к нему торжественно, со сжатыми губами.