Джеймс Гринвуд - Маленький оборвыш

• Название: Маленький оборвыш
• Автор: Джеймс Гринвуд
• Жанр: Детская
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-91921-026-9

Отчаянная бедность отца, бесконечные раздоры в семье, побои вечно пьяной мачехи – все это вынуждает Джима бежать из дому и стать бродягой. Беспризорный мальчуган ночует с товарищами в катакомбах или в фургоне перевозчика, а иногда и на сырой земле. Днем он промышляет на ковент-гарденском рынке, воруя что попадет под руку или питаясь отбросами. Счастливый случай помогает ему выбраться из бездны и начать честную трудовую жизнь.

Для среднего школьного возраста.

---

– Вы здесь живете, Моульди? – спросил я.

– Здесь внизу, – ответил он, – надо еще немножко спуститься. Идем, чего ты боишься?

– Да здесь так темно, Моульди.

– Ты, верно, привык сладко кушать да спать в спальной, освещенной восковыми свечами. А мы не так прихотливы. Идем, а не то пусти мою руку, не задерживай меня!

Я всеми силами вцепился в его руку и не знал, что делать. Он, должно быть, почувствовал, как дрожала моя рука.

– Полно, чего тут бояться, малыш, – сказал он почти ласково. – Пойдем скорее, там мы найдем фургон или телегу и охапку соломы, будет на чем прилечь.

Ободренный таким образом, я пошел с ним дальше. Темный, сырой проход так круто спускался вниз и был так скользок, что в башмаках я, наверное, раз десять упал бы. Я старался ободрить себя, думая о том, как недурно будет в конце этого гадкого прохода найти телегу с соломой, о которой говорил Моульди, и улечься на ней; какой добрый мальчик Моульди, что так гостеприимно предлагает мне разделить свою постель! Мы спускались все ниже и ниже, а ветер, дувший нам в лицо, становился все холоднее. Наконец мы догнали Рипстона; он заворчал на нас за то, что мы так замешкались, и предсказал, что теперь не найдется ни одной пустой телеги.

– Куда мы идем? – спросил я несмело. – Куда ведет эта дорога?

– В реку; если идти прямо, – засмеялся Рипстон.

– Чего ты его пугаешь, – добродушно вмешался Моульди. – Да, Смитфилд, дорога ведет в реку, если идти по ней все время прямо, но мы свернем в сторону.

Я не помнил себя от страха и шел вперед, потому что если бы вздумал вернуться, то не нашел бы дороги. Вокруг нас было по-прежнему темно. Моульди вел меня за руку, а Рипстон шел сзади, напевая какую-то веселую песенку. Мы свернули в сторону и спустились вниз по лестнице. Дойдя до самого низа, Моульди сказал:

– Ну, вот мы и пришли, Рип, возьми его за другую руку, а то он наткнется на что-нибудь и переломает себе ноги!

– Поднимай ноги, Смитфилд, – посоветовал мне Рипстон, – да коли наступишь на что-нибудь теплое, мягкое, не думай, что это муфта. И не трогай, не то, пожалуй, укусит.

– Кто укусит? – боязливо спросил я, раскаиваясь, что не остался ночевать в свином ряду.

– Кто? Да крыса! – ответил Рипстон, явно наслаждаясь моим страхом. – Тут бегают громадные крысы, с добрую кошку величиной!

– Полно болтать пустяки! Иди вперед! – оборвал товарища Моульди.

Мы были в ужасном месте. Величину его нельзя было рассмотреть; от кирпичных стен валил густой пар, это видно было при мерцающем свете сальных огарков, рассеянных там и сям. Эти немногие огарки составляли все освещение. Один из таких огарков был прилажен к стене на старом ноже со штопором, шагах в двадцати от лестницы, по которой мы спустились. Свет его падал на грязного оборванного старика, чинившего сапог.

Старик сидел на крышке рыбной корзины; рабочими инструментами ему служили старая столовая вилка и кусок бечевки. Провертев вилкой дыру в сапоге, старик заострял губами конец бечевки и держал развалившийся сапог поближе к огарку, чтобы лучше разглядеть, куда попасть бечевкой. На носу его были надеты очки, или, лучше сказать, медная оправа с одним стеклышком; руки его дрожали так, что, даже высмотрев дырку, он не сразу мог попасть в нее бечевкой. Огарок, освещавший старика, бросал также свет на часть телеги, в которой сидело несколько мальчиков, кидавших комки грязи в свечу старого сапожника. Комок грязи попал в лоб старику.

– Ха-ха-ха! Смотри, Смитфилд! – засмеялся Моульди. – Славная штука! Поделом старику!

– Отчего поделом? Что он им сделал? – спросил я.

– О, он скряга, – ответил Моульди. – У него, говорят, зарыто под этими камнями много денег, и все золотом. Эх! Хорошо бы нам найти их!

В эту минуту метко пущенный комок грязи вышиб сапог из рук старика, которому только что наконец удалось продеть бечевку сквозь дырочку. Теперь он ползал на четвереньках, отыскивая на земле сапог. С телеги, на которой сидели мальчики, раздался дружный хохот.

– Дети! Дайте мне, пожалуйста, закончить работу! – просил старик. – Мне осталось сделать шесть-семь стежков, и я отдам вам свою свечку, можете тогда играть в карты или во что хотите.

– А ты нам спой, дядя, песню! – раздался голос с телеги. – Тогда мы не будем тебя трогать!

Старик запел дрожащим голосом, стараясь воспользоваться перемирием, чтобы завершить работу. Когда он пропел первый куплет и дошел до припева, мальчики хором подтянули ему, и в эту самую минуту ловко пущенный комок грязи совершенно залепил одинокое стеклышко на очках старика, другой комок погасил свечку и свалил ее на пол; в телеге поднялся смех, еще громче прежнего.

– Идем, – сказал Моульди, – нечего нам тут стоять, наш фургон там, в дальнем конце.

Крепко держась за Моульди, я последовал за своими товарищами. Оба они, видимо, были совершенно привыкшими к этому месту. Они ловко пробирались вперед, между тем как я беспрестанно скользил или натыкался на оглобли телег, которые трудно было различить в темноте. Только свеча бедного старика могла бы сколько-нибудь освещать пространство; все остальные огарки были окружены толпами мальчиков и взрослых, которые, присев на сыром полу, на клочках соломы, играли в карты, курили трубки и бранились самыми гадкими словами. Наконец мы остановились.

– Стой, Смитфилд, вот наш фургон, – сказал Моульди.

Я ничего не видел, но слышал, что он лезет по спицам колеса.

– Ну что, каково там? – спросил Рипстон.

– Отлично, – ответил Моульди с фургона.

– Ну, полезай, – торопил Рипстон, – становись ногой на колесо, я тебя подсажу.

Он, действительно, подсадил меня, да так старательно, что я упал на четвереньки на дно телеги.

– Ты сказал «отлично», – проворчал Рипстон, также влезая в телегу, – а соломы-то тут и нет.

– Ни крошки, – подтвердил Моульди.

– Я так и знал, – продолжал ворчать Рипстон. – Я как только вступил на колесо, так сейчас почувствовал, что на этой телеге возили сегодня уголь.

– А ты бы, – заметил Моульди, – написал перевозчику, чтобы он бросил уголь, занялся бы перевозкой мебели да оставлял бы всякий вечер хорошую связку соломы, не то мы переменим квартиру.

– Это еще ничего, что соломы нет, – проговорил Рип-стон, – главное неприятно то, что проклятая угольная пыль постоянно лезет в нос и в рот.

– Ну, как тебе здесь нравится, Смитфилд?

– Мы здесь ляжем спать?

– Это и есть наша квартира, милости просим, будьте как дома, – любезно проговорил Моульди.

– А где же ваша постель? Ведь есть же у вас постель?

– Еще бы! Целая перина, набитая лучшим пухом, и целая куча подушек и простыней! У нас все есть, только вот беда, не знаю, куда все это девалось!

Моульди принялся шарить по телеге, как будто отыскивая пропавшую вещь.

– Эх, – сказал он потом, – толкуй ты нам о постелях! Вот наша постель, – и он стукнул каблуком о стенку телеги, – жестка она тебе кажется, так полезай вниз, там много мягкой грязи!

– Не слушай его, Смитфилд, – заметил Рипстон, – сегодня здесь хуже, чем всегда, потому что нет соломы. А когда есть солома, так отлично. Придешь сюда этак в холодную ночь, думаешь: какой ты несчастный человек, опять будешь спать на голых досках. Вдруг смотришь – в телеге целый ворох славной, сухой соломы, в которую хоть с головой зарывайся!

И при воспоминании об этой роскоши Рипстон причмокнул губами так аппетитно, точно хлебнул ложку горячего, вкусного супа.

– А вам не холодно, когда вы раздеваетесь? – спросил я.

– Не знаю, – коротко ответил Рипстон, – никогда не пробовал.

– Я раздевался в последний раз в прошлом августе, – сказал Моульди. – Однако пора спать, давайте ложиться. Кто будет подушкой? Смитфилд, хочешь ты?

Я до того устал, что мне было все равно, чем быть, и потому я согласился.

– Да ты, может, не хочешь? Так ты скажи, не стесняйся, – заметил Рипстон, – ведь это как кто любит! Одному нравится, чтобы было мягко, другому – чтобы было тепло. Тебе что лучше?

– Я люблю, чтобы мне было и тепло, и мягко спать! – я не мог сдержать слез.

– Ишь как! И то, и другое! – усмехнулся Моульди. – Ну, слушай, хочешь быть подушкой, так полезай сюда и не хнычь, нам плакс не нужно, напрасно мы взяли тебя с собой!

Я поспешил уверить Моульди, что плачу потому, что не могу удержаться от слез, но что я готов быть подушкой, если он мне покажет, как это делается.

– Тут нечего показывать, – ответил Моульди, смягчившись, – подушка тот, кто ложится вниз, так что другие кладут на него голову. Ему от них тепло, а им мягко, это и просто, и удобно.

– Ну, прочь с дороги! Я буду подушкой, – воскликнул Рипстон и лег в одном конце фургона. – Ложитесь на меня.

– Ложись, как я, Смитфилд, – сказал Моульди, укладываясь спать.

Но подражать его примеру было довольно трудно: он захватил для себя все туловище Рипстона, а мне предоставил одни ноги. Роптать было бесполезно, и я постарался устроиться кое-как.