Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

• Название: «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1
• Автор: Александр Мартынов
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-342-3; 5-86793-344-х

В воспоминаниях начальников Московского охранного отделения П.П. Заварзина и А.П. Мартынова, начальника Петербургского охранного отделения А.В. Герасимова и директора Департамента полиции А.Т. Васильева подробно описана «кухня» российского политического сыска конца XIX — начала XX веков, даны характеристики его ключевых фигур (С.В. Зубатов, Е.П. Медников, М.И. Трусевич, С.П. Белецкий и др.), рассказано об убийствах Плеве, Сипягина, Столыпина, Распутина, о нашумевших делах Гапона, Азефа и др.

Все представленные в сборнике мемуары (за исключением книги Герасимова) впервые публикуются в России, а книга Васильева вообще впервые выходит на русском языке.

В аннотированном именном указателе справки о жандармах подготовлены на основе служебной документации жандармского корпуса.

---

Михаил Михайлович был удивительно честолюбив именно в отношении орденов и знаков отличия. На его широкой груди, ко времени моего знакомства с ним, уже не хватало места для новых орденов. В самом начале нашего знакомства, я помню, он особенно был озабочен устройством для хивинского хана какой-то специальной бани. Ему, вероятно, уже мерещилась новая «звезда».

Забота о том, как «угодить» или облегчить передвижение по столице или прилегающим железным дорогам более или менее значительному иностранцу, была, так сказать, его основной заботой. Знакомств у него было множество, и нечего удивляться тому, что однажды какой-то градоначальник, едва ли не Клейгельс (ухваткам которого Рокицкий умело подражал), поддержал ходатайство Рокицкого о переводе его на службу в Отдельный корпус жандармов. Чем именно руководствовался Рокицкий в своём желании переменить полицейский мундир на жандармский, я так никогда и не понял. В Корпусе жандармов единственную должность, которую он мог выполнять «не мудрствуя лукаво», была должность начальника отделения при каком-либо жандармском полицейском управлении железных дорог. Однако какие-то соображения штаба Отдельного корпуса жандармов заставили ротмистра Рокицкого служить по губернским жандармским управлениям, и в 1908 году он попал на должность помощника начальника Саратовского губернского жандармского управления. Совершенно неожиданно для меня летом 1908 года я получил извещение Департамента полиции, что ротмистр Рокицкий прикомандировывается к моему отделению. Более нелепое распоряжение трудно было себе представить! Прежде всего сам ротмистр Рокицкий не имел никакого желания заниматься политическим розыском. Он отнюдь не был расположен находиться весь день и вечер на службе, предпочитая отдавать ей несколько служебных часов, а вечера посвящать игре в преферанс или другим удовольствиям. Наконец, внешность, сделавшая его известным вскоре после приезда в Саратов даже уличным собакам, не позволяла соблюдать ни малейшей конспирации. Если бы Рокицкий появился на улицах Саратова в штатском платье и в таком «ряженом» виде подошёл бы к дверям конспиративной квартиры, то он был бы, вероятно, тут же «расшифрован».

Да и с каким секретным сотрудником я мог поручить толковать по разным партийным делам этому весёлому и расторопному ротмистру, когда всё его внимание было сосредоточено на чём угодно, кроме этих дел? Впрочем, ротмистр Рокицкий это сам понимал и относил своё «прикомандирование» к какому-то недоразумению. Что было мне делать с таким помощником? Не надо забывать, что квартира моя и рядом помешавшаяся канцелярия охранного отделения были мной тщательно законспирированы. Почта направлялась не ко мне, а сперва в губернское жандармское управление, и только оттуда сторож отделения приносил её ко мне. Ни я, ни служащие отделения никогда не надевали формы. В этом отношении конспирация, мной принятая, соблюдалась строго. И вот с прикомандированием бравого ротмистра предо мной встал только один вопрос: как бы поскорее от него отделаться.

При первом же появлении его у меня на квартире во всём блеске жандармского мундира, усыпанного орденами, звёздами и медалями, после официального представления я усадил его у себя в кабинете и пресерьёзно заявил ему, что теперь, приступая к новой работе по розыску, ему надо основательно переделать себя во всех отношениях, а прежде всего начать с внешности: надо носить штатское платье, забыть о военной форме и для полной конспирации сбрить усы и бакенбарды. Надо было видеть крайнее изумление на лице Рокицкого при этом известии! Со свойственной ему наклонностью к шутке, ротмистр отпарировал моё предложение только одной фразой: «Помилуйте, Александр Павлович, да меня жена выгонит из квартиры, если я покажусь ей в таком виде!» Надо сказать, что жена Михаила Михайловича была весьма безобидным существом, и выражение его было самое неудачное. Но сбрить усы и бакенбарды было для ротмистра таким неисполнимым делом, что ему просто не хотелось и подыскивать другой предлог для отказа. В жертву интересам политического розыска он не предал бы своих бакенбард.

Очень скоро в откровенном разговоре мы сошлись с Михаилом Михайловичем на одном: ни он не нужен Саратовскому охранному отделению, ни оно не нужно ему. В соответствии с этим я немедленно, личным письмом на имя директора Департамента полиции, просил об обратном откомандировании Рокицкого в Саратовское губернское жандармское управление, указывая на полную невозможность для меня использовать его в интересах дела. Просьба моя была скоро уважена, но я так и не получил никакого другого помощника. В течение примерно двух месяцев «прикомандирования» к моему отделению вся служба ротмистра Рокицкого заключалась в том, что он аккуратно появлялся в моём кабинете переписывать старые донесения секретных сотрудников в специальные тетради и приводить в порядок некоторые запущенные отчётности по делам

Мы расстались с Михаилом Михайловичем, не испортив наших прежних добрых отношений. Вскоре, кажется, он был переведён на службу в Сибирь.

В Саратове, по крайней мере в моё время, офицеры Корпуса жандармов, числом около десяти — двенадцати человек, держались обособленно. По провинциальному обычаю, мы собирались иногда на «вечера» друг к другу, и, таким образом, приходилось «в очередь» устраивать приёмы и у себя на квартире. Кроме самих жандармских офицеров на таких вечерах приходилось встречаться с чинами местной администрации, прокурорского надзора и кое с кем из саратовских обывателей, принадлежавших к «правому» кругу.

Будучи вечно занят срочными делами по отделению, необходимостью каждый вечер самому распорядиться нарядом филеров на следующий день, постоянными приготовлениями и срочными распоряжениями об обыске или аресте, я иногда манкировал своими светскими развлечениями, что невольно портило отношения с моими сослуживцами. Но в общем у меня установились, что называется, «добрые» отношения с большинством сослуживцев, кроме обоих начальников жандармских управлений: один, полковник Померанцев, не выносил моего «независимого» от него служебного положения и того, что я своей осведомлённостью и активностью оттирал его на задний план в глазах администрации; а другой, генерал Николенко, начальник местного жандармско-полицейского управления Рязано-Уральской железной дороги, относился свысока ко всем представителям жандармской службы, если только они не служили по железнодорожной части. Последних он выделял в своеобразную жандармскую аристократию. «Охранники», к каковым я принадлежал, были у него не в фаворе.

К концу года, т. е. к окончанию того периода моей службы в Саратове, который я назвал «первым», я освоился с городом, с администрацией и довольно удачно растревожил местное революционное подполье.

С началом нового года я переменил квартиру для себя и для отделения. Мы перебрались в поместительный двухэтажный дом, стоявший особняком, но в одном дворе с губернским жандармским управлением. Моя квартира находилась во втором этаже, а канцелярия отделения — в первом. Соседство с жандармским управлением имело, конечно, большие удобства, способствуя более лёгким сношениям этих столь, казалось бы, близких друг другу учреждений. Все первые месяцы нового года я вёл интенсивную борьбу с революционным подпольем. Имея в это время уже несколько секретных сотрудников из среды местной социал-демократии большевистского толка, я разрушал незамедлительно все вновь создававшиеся подпольные организации этой фракции. Но напор революционного тыла был в то время таков, что немедленно же после арестов членов одного из шести комитетов начинался новый набор членов, и в самый короткий срок новый комитет начинал работу. Тогда я придерживался тактики непрерывного разрушения всех этих, вновь и вновь создаваемых подпольных организаций, и, поскольку позволяла конспирация секретного аппарата, я действовал с громадным напором. Иной раз я чувствовал, что вновь созданный подпольный комитет настолько нежизненен, бездарен и не подготовлен к какой-либо агитационной деятельности, что, может быть, представлялось бы более выгодным оставить его в покое. Но я принял систему, отвечавшую, по-моему, положению революционного подполья в те дни: разрушать систематически все вновь созданные организации, дабы привести к изнеможению все сколько-нибудь активные местные революционные силы.

Для проведения этого плана в жизнь я, естественно, должен был обладать более или менее осведомлённой агентурой. К началу 1907 года я уже обладал такой агентурой во вполне достаточном количестве, и если не имел одновременно агентурного освещения во всех шести местных районных социал-демократических комитетах, то, по меньшей мере, имел их в доброй половине. Так как члены комитетов (или их лидеры) одновременно были членами общегородского комитета социал-демократической партии (большевистской фракции), то, в сущности, комбинированными действиями секретной агентуры я подготовлял и выполнял непрерывную ликвидацию всей местной организации большевиков.