Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

• Название: «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1
• Автор: Александр Мартынов
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-342-3; 5-86793-344-х

В воспоминаниях начальников Московского охранного отделения П.П. Заварзина и А.П. Мартынова, начальника Петербургского охранного отделения А.В. Герасимова и директора Департамента полиции А.Т. Васильева подробно описана «кухня» российского политического сыска конца XIX — начала XX веков, даны характеристики его ключевых фигур (С.В. Зубатов, Е.П. Медников, М.И. Трусевич, С.П. Белецкий и др.), рассказано об убийствах Плеве, Сипягина, Столыпина, Распутина, о нашумевших делах Гапона, Азефа и др.

Все представленные в сборнике мемуары (за исключением книги Герасимова) впервые публикуются в России, а книга Васильева вообще впервые выходит на русском языке.

В аннотированном именном указателе справки о жандармах подготовлены на основе служебной документации жандармского корпуса.

---

Вот где лежит ответ на столь часто задаваемый вопрос об Азефе: как же это так, что Азеф да вдруг не знал того или другого? Совершенно естественно, что его начальнику приходилось во имя сохранения от провала того же Азефа, временами отводить его от непосредственного или слишком близкого участия в той или иной подпольной группе. Его приходилось переводить из одной группы в другую, и Азеф действительно мог не знать подробностей затеваемых террористических актов.

Читатель, пожалуй, возразит мне следующими соображениями: выходило так, что, как только Азеф отходил от Боевой организации, подготовлявшиеся ею покушения могли удаваться; значит, его могли заподозрить его же партийные товарищи на основании только этого соображения. Да, конечно могли, да и заподозревали. Ряд таких заподозреваний в конце концов и оказался для него роковым.

Насколько трудно в деле политического розыска соблюдать все, так сказать, конституционные гарантии и работать «в перчатках», покажет читателю любопытный случай из моей практики, который я приведу тут же.

В конце 1908 года — дело, помню, было глубокой зимой — я был вызван на свидание с «Николаевым». Волнуясь, он рассказал, что только что побывал у Левченко, поручившего ему выдать из партийного склада оружия (т. е. из двух револьверов, фактически находившихся у меня на руках) один браунинг, заряженный на всю обойму, какому-то приехавшему в Саратов из Аткарского уезда члену местной, эсеровской же, организации, постановившей убить аткарского исправника. Мы оба задумались. Как нам следует поступить, чтобы и овцы были целы, и волки сыты? Не выдать револьвера при этих условиях нельзя, но как сделать так, чтобы не допустить затеваемого террористического акта и не провалить сотрудника? О выдаче револьвера на руки приезжающему могли знать только он сам, Левченко и «Николаев». Арестовать приезжего с револьвером в Саратове — это значит навлечь невольно подозрение на «Николаева». «Николаев» понимал это не хуже меня и с беспокойством ожидал моих решений. Он прекрасно знал, что я не могу допустить, чтобы совершился террористический акт.

Очевидно, надо было придумывать какой-то исход, который не повредил бы «Николаеву» и вместе с тем разрушил бы подготовляемые планы. Много мы передумали разных возможностей, и наконец я избрал, так сказать, «уголовный» путь. План, в общем, заключался в следующем: прежде всего «Николаев» должен был под разными предлогами задержать приезжего в Саратове, по крайней мере на один день, и дать этим возможность показать его моему наружному наблюдению, а я в то же время назначил в это наблюдение за ним четырёх моих наиболее мускулистых филеров. Приезжий, оказавшийся средних лет не то крестьянином, не то мещанином, был одет недурно для своего класса, в пальто и накинутую поверх него просторную меховую шубу. Было тогда очень холодно и, очевидно, его снабдили шубой для поездки по деревенским снегам и морозам. Мои филеры должны были, изображая местных жуликов, напасть в пустынном месте на приезжего, раздеть его, отобрать шубу и старательно обыскать, стремясь к захвату браунинга, но прежде всего — бумажника. В бумажнике у него, как я знал от «Николаева», должно было находиться что-то около двухсот рублей партийных денег, переданных ему «Николаевым» на расход по выполнению террористического акта и полученных от Левченко.

Я знал, что приезжий неизбежно должен был поздно вечером, отчасти из конспирации, отчасти из-за обдуманных мною мер, пройти пешком длинную и пустынную улицу, тянувшуюся от центра города до вокзала. Поезд отходил ночью, и на нём должен был уехать приезжий в свой Аткарский уезд. Отобравши филеров, я вкратце объяснил, чего я от них требую. Надо было не только целый день не упускать из виду наблюдаемого, но найти удобное место и момент, чтобы где-нибудь на пустыре подойти к нему вплотную, напасть на него, снять с него шубу, найти бумажник, а кстати и браунинг, хорошенько вздуть ограбленного и отпустить его бежать в сторону вокзала. При этом надо было ни в коем случае не попасться в руки случайно могущего очутиться поблизости городового. Впрочем, последнего я не очень опасался: городовые сами не любили этого района.

За удачное выполнение предприятия я обещал моим филерам дать каждому по 25 рублей и позволил разыграть между ними в лотерею отобранную шубу. Конечно, я объяснил им, в чём дело, и филеры понимали, что я прибегаю к этому неконституционному трюку по необходимости.

К двенадцати часам ночи ко мне в кабинет явилась моя четвёрка — с шубой, с бумажником, в котором лежали двести рублей, и с браунингом, с тем самым браунингом, который ещё недавно числился в «складе оружия» саратовской организации эсеров, а теперь перешёл в склад оружия Саратовского охранного отделения.

В итоге этого оказалось следующее: «склад оружия» саратовской организации партии эсеров уменьшился на один револьвер и в нём оставался ещё только один браунинг; партийная касса пострадала на двести рублей, отобранные от приезжего. Я разделил их так: сто рублей дал в награду «Николаеву» и сто рублей разделил поровну между филерами. Шубу получил один из них, вытянувший счастливый номер. Но этого мало: другая сторона этого «дела без перчаток» оказалась во много раз лучше для розыска. Пострадавший, после встрепки, без шубы, денег и револьвера, с трудом добрался до своего места жительства, а когда поведал членам своей организации обо всём приключившемся, ему немедленно высказали недоверие и исключили из партийной организации. Об этом постановлении вскоре известили Левченко, а следовательно, и меня, к моему полному удовольствию.

Так удачно я ликвидировал, без шума и треска, одно из затеянных тогда террористических выступлений, и никто — ни сам объект этого покушения, аткарский исправник, ни моё начальство — Департамент полиции — не узнал, как я провёл всю эту операцию. Не мог же я в официальной бумаге излагать «неконституционные» приёмы! Некоторое время спустя я рассказал об этом случае в интимной беседе саратовскому губернатору и начальнику Саратовского губернского жандармского управления. Посмеялись.

Как я уже отмечал, с разгромом так называемого Поволжского областного комитета эсеров и провалом Азефа революционное подполье стало разваливаться. Активность его утихала не по неделям, а по дням. Конечно, это сказалось в Саратове, и в этом городе даже более, чем в каком-либо ином. Понятно почему. Все местные активисты были арестованы, остальные испуганно затаились и стремительно заметали малейшие следы своих партийных сношений. Провал Азефа вызвал такую потерю веры в партию и её лидеров, что возродить что-либо снова было почти невозможно.

Что же касается местных социал-демократов, они к описываемому времени были основательно потрёпаны непрерывными и меткими ликвидациями. Для налаживания новых предприятий или подпольных организаций у них не хватало ни лидеров, ни денег, ни связей. Может быть, также не было уже и прежней настойчивости.

Не забудьте, что период с 1909 года по самую революцию 1917 года был самым спокойным в смысле проявления деятельности подпольных организаций в России. Революция 1917 года ни в какой мере не явилась результатом наличия революционно организованного подполья.

Итак, в начале 1909 года я почувствовал значительное облегчение в работе. Можно было более спокойно заниматься её «трафаретной» стороной и приводить в порядок массу запущенных отчётностей по розыскным делам.

В связи с вопросом о провокации я расскажу ещё один забавный случай того же периода, т. е. 1909 года. Разные бывают провокации. Бывают злостные, бывают и наивные — как следствие глупости или полного непонимания дела розыска. А так как делами политического розыска в императорской России ведали не одни только талантливые или хотя бы способные лица, а зачастую порядочные младенцы в жандармских мундирах, то происходили случаи невольных или вольных, преднамеренных провокаций, а иногда провокаций, не злостно задуманных.

Надо сказать, что примерно с 1907–1908 годов Департамент полиции, в целях оживления политического розыска и в стремлении поднять его на большую высоту, стал нажимать на так называемых железнодорожных жандармских офицеров. Я уже отмечал, что железнодорожные жандармские офицеры составили в нашей жандармской среде как бы привилегированную группу, поддерживаемую штабом Отдельного корпуса жандармов, в котором все старшие чины набирались, по неписаному правилу, из той же железнодорожной среды. К политическому розыску железнодорожные жандармы относились чуть ли не явно с оттенком пренебрежения. Дескать, это дело грязноватое, а у нас работа чистая! Работы этой, по правде сказать, было не так уж и много, особенно по тихим углам необъятной матушки-Руси, и падала она, эта работа, главным образом на плечи жандармских унтер-офицеров.