Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

• Название: «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1
• Автор: Александр Мартынов
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-342-3; 5-86793-344-х

В воспоминаниях начальников Московского охранного отделения П.П. Заварзина и А.П. Мартынова, начальника Петербургского охранного отделения А.В. Герасимова и директора Департамента полиции А.Т. Васильева подробно описана «кухня» российского политического сыска конца XIX — начала XX веков, даны характеристики его ключевых фигур (С.В. Зубатов, Е.П. Медников, М.И. Трусевич, С.П. Белецкий и др.), рассказано об убийствах Плеве, Сипягина, Столыпина, Распутина, о нашумевших делах Гапона, Азефа и др.

Все представленные в сборнике мемуары (за исключением книги Герасимова) впервые публикуются в России, а книга Васильева вообще впервые выходит на русском языке.

В аннотированном именном указателе справки о жандармах подготовлены на основе служебной документации жандармского корпуса.

---

Время в отношении подпольного революционного движения было тогда сравнительно спокойное и не вселяло особых опасений, но, конечно, ещё в разных местах Российской империи всплескивали последние и разрозненные волны. При ловко поставленном розыскном «волнорезе» эти волны теряли с каждым днём значение и силу. Вопрос, значит, состоял в том, хорошо ли налажен и поставлен харьковский розыскной волнорез.

Я приехал в Харьков в очень жаркую пору. Город был переполнен делегатами, посланными из уездов на юбилейные торжества. С трудом мне удалось найти номер в гостинице, носившей несколько претенциозное название «Версаль». Харьковский «Версаль» был расположен в той части города, где протекает отвратительная, зловонная речка, отравляющая окрестный воздух. Исключительная жара немало способствовала этой речонке отравлять моё пребывание в Харькове. Курьёзно то, что почти все гостиницы города находились в этом вонючем районе. За моё почти месячное проживание в Харькове я невольно ознакомился с городом. Одна из его примечательных особенностей запомнилась: местные извозчики, неказистого вида, неизменно направляли колёса пролетки по рельсам местной конки, и на постоянных поворотах эти колёса издавали пренеприятный и пронзительный визг. Извозчики же назывались «Ванько», с ударением на последнем слоге.

Устроившись в большом, но неуютном номере, я немедленно направился в губернское жандармское управление и был радушно встречен его начальником, которому я вручил имевшуюся у меня телеграмму, объяснявшую моё появление в Харькове. Оказалось, что полковник Рыковский уже был осведомлён о цели моего приезда.

Рыковский с места заявил мне, что он не может допустить меня к проверке и инспекции у него секретной агентуры и находит вообще мою командировку настолько ненормальной, что немедленно доложит особым письмом директору Департамента о невозможности для него оставаться на должности, если я буду вместо него руководить политическим розыском в районе, вверенном его наблюдению, да ещё в такой специальный момент, как ожидающийся приезд Государя. «Вы, надеюсь, ничего не будете иметь против того, что я запрошу директора Департамента полиции, что я должен делать в дальнейшем в связи с вашим заявлением?» — ответил я. «Конечно, пишите, что находите нужным», — улыбнулся Рыковский.

Наш разговор не вызвал у нас личных враждебных чувств; я указывал только на мой долг в смысле исполнения распоряжений начальства, а полковник отстаивал свою позицию. Рыковский пригласил меня к себе на обед, и я снова встретился с его очень милой женой, тактичной и светской дамой, и познакомился с офицерами управления, также приглашёнными к обеду. Мы мирно обсудили создавшееся положение, и я понял, что, во всяком случае, мне придётся бесцельно пробыть в Харькове некоторое время, до того дня, когда конфликт будет разрешён свыше.

Я в тот же день составил письмо директору Департамента и просил уведомить меня о последующем решении телеграммой. Через несколько дней я её получил. Исполняющий обязанности директора Зуев уведомлял меня, что я должен дождаться в Харькове обратного проезда с юга генерала Курлова, по личному приказанию которого я командирован в Харьков, и на вокзале во время остановки поезда доложить ему об инциденте и получить от него дальнейшие указания. Я понял, что вице-директор Зуев дипломатически уклоняется от решения вопроса.

На другой день я разговаривал с ротмистром Соттири, которого я знал лично по прежним случайным встречам. Соттири был однокашником по кавалерийскому училищу моего старшего брата.

Меня весьма интересовали вопросы, насколько сильна секретная агентура в Харьковском районном отделении, насколько эта агентура могла правильно и всесторонне осветить положение революционного подполья в Харькове и окрестном районе и, наконец, насколько сами руководители политического розыска в Харькове разбирались в политическом моменте и знали состояние подполья.

Из длительных разговоров с Соттири я понял, что секретная агентура имеется, но она некрупного значения и может освещать только случайные подпольные начинания. Как объяснение этого ротмистр привёл укрепившееся в харьковском розыскном аппарате мнение, что лучше иметь многочисленную мелкую агентуру, чем опасную крупную.

Такой взгляд на вещи мне был знаком. После провала Азефа, в конце 1908 года, поднялась ожесточённая критика всей розыскной системы и в особенности центральной, т. е. наиболее осведомлённой секретной агентуры. Критики требовали полной реформы этой системы. Критика вызвала некоторые колебания и в среде руководящих кругов нашего министерства. Наконец, нашлись и руководители розыска на местах, которые, по тем или иным соображениям, стали объявлять себя противниками старой системы, требовавшей наличия крупной агентуры, и доказывали возможность розыскной работы при помощи и содействии только мелкой, периферийной, не затрагивающей центральных партийных учреждений агентуры. Нечего и говорить, что в условиях наступившего революционного затишья того времени новая система, предъявлявшая руководителям политического розыска на местах сравнительно лёгкие требования, стала находить сторонников особенно в среде ловкачей.

В Харькове, так же как и в Саратове, в 1909 году произошло слияние функционировавшего до того отдельного охранного отделения с губернским жандармским управлением в виде Харьковского районного охранного отделения. Последним начальником этого отделения был Попов. Этот ловкий подполковник, из казаков, решил держаться новой системы, и потому, преемственно, и в Харьковском районном отделении подлинной осведомлённости не могло быть и не было!

Ясно было поэтому, что харьковская секретная агентура не могла осветить действительное положение революционного подполья и руководители местного розыска действовали вслепую. Для высших лиц администрации, как, например, губернатора или того же генерала Курлова, сосредоточившего в своих руках общее руководство охраной Высочайшего проезда и пребывания на юбилейных торжествах, они являлись советниками слабыми.

Поняв всё это, я вывел ещё одно заключение: если я останусь почему-либо в Харькове до времени Высочайшего проезда, я невольно могу принять участие в ответственности за благополучие проезда и пребывания Государя в районе. Но оставаться приходилось.

Я представился харьковскому губернатору Катериничу, который, будучи осведомлён о моём приезде в Харьков генералом Курловым, вызвал меня к себе. Губернатор, весьма представительный старик, выслушал изложенные выше мои соображения и сказал, что он ожидает проезда Курлова через Харьков не ранее двух-трёх недель. Мне предстояло отдыхать в Харькове. Я телеграфировал жене, вызвал её в Харьков, где мы вдвоём нежданно стали пользоваться случайным отдыхом. Если бы не удушливая жара, то наш отдых в Харькове был бы полным.

Прошло недели три, и наконец я узнал о дне и часе, когда на харьковский вокзал прибудет поезд с генералом Курловым. Подошёл поезд. На вокзале была вся местная администрация. Помню, как сквозь толпу на перрон промчалась целая вереница лакеев из буфета, тащившая завтрак в вагон, занимаемый Курловым.

В своих воспоминаниях, которые я нередко привожу, Курлов, нападая на своего врага М.И. Трусевича, вспоминает о пристрастии, с каким сенатор М.И. Трусевич вёл следствие о нём, Курлове, после выстрела Богрова. Вот что он пишет в связи с этим: «Трусевич тянул следствие полгода, и оно заняло у него целые томы. Он занялся, между прочим, самым серьёзным образом выяснением вопроса, ел ли я в Киеве икру и пил ли шампанское, причём оказалось, что я икры не ел и шампанского не пил»[146]. Не знаю, как в Киеве, но что касается Харькова, то я сам видел, что икру он ел и шампанское пил. Да и кто усумнится в этом, зная хоть немного Курлова?

Наконец генерал вызвал меня. Я доложил вкратце историю моего приезда в Харьков и бесцельность дальнейшего пребывания, так как времени до Высочайшего приезда оставалось немного, стараясь внушить генералу мысль о желательности моего скорейшего возвращения в Саратов. Генерал Курлов, в своей любимой позе глубоко усевшегося в покойное кресло сибарита, попыхивающего неизменной сигарой, невозмутимо выслушал мой доклад и благосклонно согласился на моё возвращение.

Какой характер разговора был с полковником Рыковским, я не знаю, но для последнего особых неприятностей не получилось. Очень возможно, если бы я сам не настаивал на возвращении в Саратов, а только ожидал дальнейших распоряжений, то я остался бы в Харькове ещё на некоторый срок, пробыл бы там всё время, положенное на торжества, и получил бы какую-нибудь награду.

Впрочем, 6 декабря того же года я получил орден св. Станислава 3-й степени, первый орден, полученный мной за всю службу, тот именно орден, от которого я ещё в 1904 году отказался в пользу предложенной тогда мне на выбор денежной награды!