Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

• Название: «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1
• Автор: Александр Мартынов
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-342-3; 5-86793-344-х

В воспоминаниях начальников Московского охранного отделения П.П. Заварзина и А.П. Мартынова, начальника Петербургского охранного отделения А.В. Герасимова и директора Департамента полиции А.Т. Васильева подробно описана «кухня» российского политического сыска конца XIX — начала XX веков, даны характеристики его ключевых фигур (С.В. Зубатов, Е.П. Медников, М.И. Трусевич, С.П. Белецкий и др.), рассказано об убийствах Плеве, Сипягина, Столыпина, Распутина, о нашумевших делах Гапона, Азефа и др.

Все представленные в сборнике мемуары (за исключением книги Герасимова) впервые публикуются в России, а книга Васильева вообще впервые выходит на русском языке.

В аннотированном именном указателе справки о жандармах подготовлены на основе служебной документации жандармского корпуса.

---

Флюиды взаимного отталкивания появились после того, как я стал сильно изменять стиль, выражения, а отчасти и смысл заготовленных им к моей подписи докладов в Департамент полиции. Я — неумолимый противник всякого ненужного фразёрства и сторонник только скрупулёзно точных определений и фактов в деловой переписке. Я — противник одних и тех же повторных вступлений в деловой бумаге и стою за наиболее близкое к истине изложение агентурных данных, без прикрас, без выкрутасов, без добавлений от себя и без хотя бы и ловкого, но всё же неприятного подсказывания, что вот, мол, как мы это ловко сделали, и т. д. Ротмистр же Иванов непрерывно в своих бумагах делал всё обратное и, к своему изумлению и плохо скрытому неудовольствию, получал свои бумаги от меня не только неподписанными, но и в корне переделанными. Иванов, чувствуя себя ещё по-прежнему чуть ли не хозяином положения в отделении, скоро увидел, что я меняю очень многое из заведённой при нём системы, и начал искать способ заставить меня поскользнуться.

Человек искусственной военной аффектации и военной дисциплины, он чрезвычайно неприятно осложнял свои отношения со служащими отделения; при проходе своём через комнаты отделения он требовал, чтобы сидевшие писцы вставали, ибо он — офицер, а они — нижние чины, и т. д. Я всегда был противником такой внешней дисциплины в нашем розыскном деле и требовал только дисциплины, нужной как основы разумного порядка в нашем абсолютно невоенном деле. Сначала я пытался урезонить ротмистра Иванова, но тот не рассчитал силы и пошёл на открытую борьбу со мной.

Это забавное дело произошло через год после моего вступления в должность и кончилось изъятием ротмистра Иванова и ещё двух офицеров из отделения и переводом их в провинцию. На место ротмистра Иванова мне был прислан весьма способный молодой офицер Отдельного корпуса жандармов, ротмистр Ганько.

Всей канцелярией отделения заведовал делопроизводитель Сергей Константинович Загоровский. Это был чиновник опытный и дело своё знавший прекрасно. Требовательный к чиновникам и другим служащим канцелярии, он вёл её образцово, отлично знал на память сотни циркуляров и при случае являл собой весьма полезную для начальника отделения справочную книгу. Характер имел ровный и обладал большой способностью приспособляться к натуре, наклонностям и даже слабым местам своего непосредственного начальства. Основной линией его поведения было то, что при всех мелких и крупных неладах или спорных вопросах между начальником отделения и другими жандармскими офицерами, как этого отделения, так и посторонними, он неизменно становился на сторону своего начальника. Это был своеобразно преданный служащий и, безусловно, полезный советник. У него была одна слабость, с которой я легко мирился. Он был страстный игрок, а «игра» шла на бегах и на скачках. Там Сергей Константинович неизменно проигрывал свои рубли, ибо он играл в складчину с такими же, как он, «дешёвыми» игроками. Он, конечно, никогда не ставил на фаворитов, а на какую-нибудь лошадь, которая по каким-то, ему одному известным, мотивам «могла прийти».

Хотя я совсем не игрок по натуре, но неизменно мой делопроизводитель почти ежедневно клал на мой письменный стол спортивный журнал «Рысак и скакун» с предупредительно отмеченными именами лошадей, которые могли, по его мнению, прийти первыми в предстоящих скачках или бегах. Я так и звал Загоровского «рысак и скакун». Я очень ценил и любил этого человека. Он обладал знанием той стороны нашего дела, которой мне некогда было посвящать нужное время и к которой у меня не было склонности, а именно — канцелярской сути. На Загоровского я мог положиться вполне.

Одной из отраслей службы в охранном отделении являлось так называемое «наружное наблюдение»; я уже останавливался на этой отрасли, описывая мою службу в Саратове. В Москве это наружное наблюдение было, конечно, поставлено шире, причём число филеров доходило до сотни. Содержался даже небольшой «извозчичий двор» с лошадьми, извозчичьими пролетками и санями и филерами «под настоящих извозчиков»; такой «извозчик» очень часто отлично выполнял наружное наблюдение в таких местах, где обычный филер не мог долго продержаться на улице, не будучи замеченным наблюдаемым.

Конечно, этот «извозчичий двор» со всем его хозяйством требовал большого присмотра. Присмотр этот ближайшим образом осуществлялся заведующим наружным наблюдением. Этим заведующим с незапамятных времён был некий Дмитрий Васильевич Попов. Это был мужик смышлёный, прошедший всю службу наружного наблюдения с азов. Потихоньку да помаленьку этот Попов стал как бы одним из столпов отделения. Так он на себя и смотрел. Начальства он на своём веку переменил и перевидел много; начальство это приходило и уходило, а Попов всё по-прежнему сидел на своей «забронированной» позиции и стал казаться всем, начиная с директора Департамента полиции до начальников Московского охранного отделения, каким-то авторитетом, по крайней мере в вопросах техники наружного наблюдения, знания филерской службы и даже знания в лицо многих деятелей революционного подполья. Попов за свою многолетнюю службу располнел, «обуржуился» по виду, прилично одевался, вообще изображал благовоспитанного человека, но говорил на каждом шагу «хоша» и не особенно нуждался в носовом платке. Пьяным я его не видел, но пропустить «пивка» он не упускал случая.

Он знал хорошо моих братьев, которым пришлось прослужить офицерами для поручений в Московском охранном отделении в самые тяжёлые дни 1905 года, и он с самого начала моего вступления в должность стал выказывать мне как бы особую доверительность и преданность. Моё особо хорошее отношение и доверие к Попову, по какой-то семейной традиции, были точно неизбежны. А Попов любил оказать своему начальнику разные мелкие, вовсе не служебные услуги, и иногда не так-то легко можно было отделаться от этих услуг, навязчиво вам предлагаемых. Мне лично Попов не нравился — ни ранее, до моего вступления в должность, когда я при случайных посещениях отделения встречался с ним, ни после приёма отделения, когда Попов оказался моим подчинённым.

Весь его прошлый опыт, всё знание им техники наружного наблюдения не могли покрыть его отрицательных качеств. Попов «зажился» в Московском охранном отделении, как заживается на одном и том же месте прислуга. Чувствовалась необходимость освежить эту должность и удалить на покой Попова. Так, однако, была велика заскорузлость в Департаменте полиции, что не так просто было убедить начальство в необходимости этой перемены, и только с приходом к власти генерала Джунковского в качестве товарища министра внутренних дел и подчинением ему дел Департамента полиции мне легко удалось убедить его удалить Попова на покой в отставку с приличной пенсией.

Джунковский легко «ломал», так как не чувствовал пристрастия и влечения к делу, ему по ошибке порученному, и, будучи предубеждён против жандармской полиции вообще, а против охранной в особенности, с нескрываемым удовольствием выслушал от меня доводы к удалению Попова. На этот раз его административное недомыслие послужило к добру. Чаще оно, конечно, вело к худу.

Расскажу, кстати, о Джунковском по моим встречам и служебным отношениям с ним за время с 1912 года по день его отставки в 1915 году осенью. Я мельком упоминал о нём и ранее.

Представляясь в июне 1912 года московскому губернатору, Свиты Его Величества генерал-майору Джунковскому, по случаю вступления моего в должность начальника Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в г. Москве, я отлично представлял себе, какого сорта человека и администратора я вижу перед собой.

Быстрое восхождение по служебной лестнице, головокружительная карьера, легко возносившая заурядного по уму и способностям гвардейского капитана до высших в государстве должностей, и твёрдая уверенность в прочных связях в высшем обществе, по-видимому, вскружили голову генералу, и он к описываемому времени чувствовал себя «опытным администратором».

Воспитание в условностях света и привычка быть своим в самых высших слоях общества чувствовались сразу. Чувствовалось сразу же и его внутреннее предубеждение против порученного ему дела, так как генерал щепетильно старался не касаться политического розыска, какой-то там «секретной агентуры», «шпионов», как он, вероятно, образно мыслил, простодушно, но уверенно полагая, что любой подчинённый ему исправник Московской губернии, им выбранный из неудавшихся гвардейских офицеров, гораздо лучше любого «охранника» исполнит поручение, данное ему московским губернатором.

Большой острослов, мой брат Николай, хорошо знавший Джунковского по своей службе в Московском губернском жандармском управлении, как-то говорил мне, уже после назначения Джунковского командиром Отдельного корпуса жандармов и товарищем министра внутренних дел. «Ты сделаешь большую ошибку, если, докладывая о каком-нибудь розыскном случае, будешь употреблять непонятные ему и «неприемлемые» для него технические розыскные термины и выражения вроде, например, такого: «по точным агентурным сведениям от секретной агентуры, близко стоящей к таким-то революционным центрам, я узнал, что», и т. д.; или, если, докладывая ему о предположенных тобой розыскных шагах, ты скажешь: «поручив моей секретной агентуре возможно ближе соприкоснуться с подпольной организацией такой-то, я рассчитываю на то, что» и так далее. Нет, — говорил мне, смеясь, брат, — нет, этого он не поймёт и, главное, не поверит тебе, что ты что-то там узнаешь и достигнешь таким путём. А вот если ты скажешь ему так: «Ваше превосходительство, я поручил двум толковым городовым, переодев их в штатское платье, разузнать всё о деятельности Бориса Савинкова, по данным одного станового пристава, посещающего фабрику такую-то», то, поверь, генерал Джунковский будет доволен твоей служебной ловкостью и распорядительностью! Не забудь при этом, — добавлял мой брат, — подать ему вовремя галоши и осведомиться о драгоценном здоровье его сестрицы Евдокии Фёдоровны…»