Виктор Пелевин - Смотритель. Книга 1. Орден желтого флага

• Название: Смотритель. Книга 1. Орден желтого флага
• Автор: Виктор Пелевин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-83417-4

Император Павел Первый, великий алхимик и месмерист, не был убит заговорщиками — переворот был спектаклем, позволившим ему незаметно покинуть Петербург. Павел Алхимик отбыл в новый мир, созданный гением Франца-Антона Месмера, — Идиллиум. Павел стал его первым Смотрителем. Уже третье столетие Идиллиум скрывается в тени нашего мира, взаимодействуя с ним по особым законам. Охранять Идиллиум — дело Смотрителей, коих сменилось уже немало. Каждый новый должен узнать тайну Идиллиума и понять, кто такой он сам…

О чем эта книга на самом деле, будет зависеть от читателя — и его выбора.

---

Ее с младенчества учили понимать человеческие недостатки и потакать им — но не позволяли иметь собственных. «Счастьем» для нее было развлекать другого человека, причем выбрать его сама она не могла. Ее вырастили именно для этой роли.

На миг мне почудилось, что передо мной недочеловек, жестоко изувеченное существо, уродец, выведенный на потеху… Я испытал смесь страха и отвращения. А потом в моем восприятии что-то сместилось, и я сообразил: уродец по сравнению с ней — я сам. Все ее служебные качества, в сущности, были высочайшими моральными достоинствами, которыми обладает мало кто из людей — разве что святые.

Бедняжке просто не оставили другого выбора кроме полной самоотдачи. Когда-то китайским женщинам бинтовали стопы, чтобы их ноги оставались маленькими — и женщина превращалась в сексуальную игрушку. А это была бинтованная душа. Мой страх сразу прошел — и мне стало ее жалко, почти до слез.

Жалость, кстати, еще одна типичнейшая маска любви.

Мы перешли на «ты» этим же вечером. Все произошло естественно и мило, но о деталях я умолчу. Да и хвастаться особо нечем. Скажу только, что Юка вела себя как обычная скромная и немного стыдливая девушка на свидании с приятным ей человеком.

Догадаться о том, что она получила какую-то особую любовную подготовку, было невозможно — Юка ни разу ни оскорбила меня проявлением вульгарной умелости. Наоборот, она казалась трогательно неопытной, а о некоторых вещах ее приходилось упрашивать.

Но когда мы оба иссякли, у меня осталось чувство, что мне сделали бесценный подарок, совершенно мной не заслуженный. Может, думал я, пытаясь пробудить в себе цинизм, в этом и заключается их подготовка. Но цинизм не хотел просыпаться. Рядом была Юка. И я решил отложить вынесение приговоров и вердиктов до утра.

Вот так и начался мой сон в Красном Доме. Я проводил с Юкой целые дни, и меня совсем не тяготило ее общество. Я понимал теперь, почему светские дамы так ненавидят «зеленок». Фактически те относились к другому биологическому виду, и победить его в честной борьбе за существование у обычных женщин не было никаких шансов.

Обычная красавица, получившая хорошее воспитание и знающая силу своей красоты, чувствует себя центром тяжести всего мироздания. И это чувство каким-то образом (возможно, посредством психических или гравитационных волн) искривляет пространство, где она находится. Если вы сидите с ней в одной комнате, вы будете постоянно ощущать ее присутствие, даже когда она молчит.

Юка же была совсем не такой.

Ее присутствие не утомляло — наверно, потому, что она ничего от меня не хотела. Она не смотрела на меня как на ступень к чему-то большему, как большинство профессиональных молодых красавиц, наперегонки катящихся к финишу в своих заколдованных тыквах. Про Юку действительно можно было забыть — причем без всякого пренебрежения, так же, как забываешь про самого себя, когда начинаешь думать о чем-то важном.

Когда я поделился с ней мыслью про женскую гравитацию, она сказала:

— Может быть, космическая гравитация — это такое же ощущение себя красивым. Вот только красота небесных тел поддается объективному исчислению — она пропорциональна их массе. У женщин чаще наоборот.

Ее личного присутствия не было даже в этом милом ответе — там мелькнуло лишь отражение моей мысли, словно я играл в зеркальный пинг-понг с невидимкой.

Разница между биологическим видом «женщина» и Юкой заключалась в том, что Юку невозможно было, как выражается Библия, «познать».

Всем ловеласам известно: с некоторого момента любая красавица перестает быть тайной и начинает надоедать. Это не значит, что в ней не остается ничего непонятного — непонятным в ней может быть вообще все. Но оно перестает быть интересным. Нас слишком изнуряет постоянная жизнь в поле чужого сознания, регистрирующего любой наш вздох и чих: кто-то объяснял мне, что именно это делает нас реальными с точки зрения духовной физики.

С Юкой ничего подобного не происходило. Она не стремилась вызвать во мне восхищение, из-за чего я наслаждался каждой ее фразой и поступком. Она не пыталась быть загадкой — и это делало ее невыразимо, непостижимо таинственной. В ней была настоящая сила. Но она использовала ее с одной-единственной целью — сделать мою жизнь интереснее и лучше.

Надо сказать, у нее получалось.

Мои прежние любовницы теперь казались мне шипастыми медными куклами в музее пыток, откуда я каким-то чудом выбрался на свободу. То же, наверное, испытывали и другие клиенты Оленьего Парка — нетрудно было понять, почему светские дамы так ненавидят это заведение.

Моя жизнь заметно изменилась. Я проводил в Красном Доме почти все свободное время, избегая обычных развлечений моего нового круга. Я потерял интерес к политике, скачкам, спортивным повозкам и чужим женам. Изредка меня навещали приятели. Косясь на Юку, они говорили со мной ласково и немногословно, как с неизлечимо больным, которого боятся случайно обидеть, — и при первой возможности уезжали.

Юка обычно отпускала каждому вслед — так, чтобы он не услышал, — какую-нибудь невинную шпильку. Укола, однако, хватало, чтобы из гостя вышел весь воздух, поэтому я ни о ком особо не скучал.

Теперь меня регулярно навещал только мой монах-наставник, приходивший напомнить о возвышенном и вечном — и вернуть мой ум в состояние, подобающее будущему Смотрителю. Юка оставалась в углу моей комнаты за ширмой и замирала в неподвижности, так что ее не замечали ни монах, ни я сам.

Ее, кажется, действительно увлекали эти душеспасительные лекции (мой наставник прежде был поэтом-лауреатом в Железной Бездне и выражал старые истины образно и красиво). Монах не знал, что Юка тоже в комнате.

Один раз произошла забавная сцена.

Наставник заставил меня сидеть на полу до тех пор, пока я не почувствовал боль в ступнях — и долго не разрешал сдвинуться. Потом он сказал:

— Мы все время меняем позу тела, потому что ни одна из них не является окончательно удобной. Это с детства знает каждый. Но то же самое касается и умственных состояний. Мы постоянно меняем позу ума — то направление, куда ум глядит, — поскольку ни одна из открывающихся перспектив не бывает удовлетворительной. Внутренняя жизнь человека сводится к тому, что он много раз в минуту перебегает из одной безысходности в другую, даже не осознавая этого процесса. А если у него возникает чувство, что в каком-то мгновении стоит задержаться, он тут же покидает его, чтобы написать стихотворение на тему «остановись, мгновение…»

Я подумал, что он, как бывший поэт-лауреат, хорошо знает, о чем говорит.

В этот момент Юка кашлянула за своей ширмой. Мне показалось, что она не удержалась от смешка и попыталась замаскировать его таким образом.

Наставник услышал — и поглядел на меня. Я пожал плечами. Монах беззвучно поднялся, выхватил из-под своей рясы четки из маленьких медных черепов (в руках тренированного человека это серьезное оружие) и мягкими кошачьими шагами двинулся к ширме. Я понял, что у него на уме — шпионы, покушения и все такое прочее. Перемещаясь по комнате, он продолжал говорить:

— Ни в одной из поз ума нет счастья. Оно всегда где-то рядом. Но из-за того, что ум все время меняет позу, нам начинает казаться, будто счастье убегает от нас. Нам мнится, что мы вот-вот его нагоним. А потом мы решаем, что в какой-то момент промахнулись, стали отставать и упустили свой шанс…

Монах остановился возле ширмы.

— Последнее особенно мучительно, — продолжал он. — Но, как и все человеческие страдания, это тоска о миражах. Упущенного никогда не было не то что рядом, его не было нигде. Мы — просто стирающаяся память о веренице умственных поз, сменявших друг друга с безначального времени. Единственный смысл сей древней комедии — или, скорее, трагедии положений — бегство от неудовлетворенности, из которой сделана каждая из поз. Эта саморазворачивающаяся пружина не понимает, что убегает то самое, от чего хочется убежать — и именно оно будет найдено в результате. В этом неведении корень человека — и вечный двигатель истории…

С этими словами монах отбросил ширму — и увидел почтительно склонившуюся Юку. Выпрямившись, она подняла глаза и сказала:

— Но если не менять позу ума всю жизнь, то нам не останется ничего другого, кроме как стать той формой, которую мы сохраняем. Нам просто некуда будет деться. Разве не с этой целью вы, почтенный мастер, сделались монахом? Иначе в вашей рясе нет никакого смысла вообще.

Монах улыбнулся. Затем поднял ширму и поставил ее на место. Видимо, слова Юки произвели на него впечатление — и он решил, что она имеет право присутствовать во время наших уроков.

Но я-то знал, что Юка говорит не про него, а про себя. С того дня я стал понимать ее лучше — насколько это вообще возможно с таким странным существом. Кстати, чем меньше похож на нас другой человек, тем проще его полюбить. Думаю, это биология.