Олег Черенин - Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы

• Название: Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы
• Автор: Олег Черенин
• Жанр: Военное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-903400-36-2

На основании профессиональных биографий малоизвестных сотрудников польской и германской разведок в книге делается попытка связного изложения отдельных эпизодов их агентурного противоборства в 1920–1930-е годы. Впервые русскоязычный читатель ознакомится с ходом и последствиями крупнейших операций германских, польских и советских спецслужб в Кëнигсберге, Данциге, Берлине, Гааге, станет свидетелем драматических судеб таких «асов разведки», как майор Ян Жихонь, капитан 2-го ранга Рихард Протце, капитан Незбжицкий, погрузится в таинственную и жестокую атмосферу международного шпионажа довоенной Европы. Особый интерес для российского читателя будет представлять история противоборства польской и советской разведок, связанная с такими именами, как генерал Жимерский (Роль), подполковник Лепяж, майор Демковский, Тадеуш Кобылянский и многих других.

---

Он был временно помещен на охраняемой вилле в ожидании переброски в Восточную Пруссию, где планировалось продолжение опросов. На экстренной встрече с сестрой Паулина Тышевская доложила Жихоню об измене «Каминского» и планах по его переброске в Германию. Майор начал действовать незамедлительно. Была сформирована группа из агентов польской разведки с задачей установления места содержания «Каминского» и его ликвидации. По некоторым данным, поставленная Жихонем задача была успешно выполнена.

Эта жесткая акция по отношению к своим противникам была не единственной в оперативной практике Жихоня. Ему еще как минимум дважды пришлось участвовать в похищении и вывозе из Данцига на расправу в Польшу агентов германской разведки Решотковского и Вихера[94].

Пользуясь случаем, немного отвлечемся от перипетий агентурной борьбы в Данциге и Кёнигсберге, чтобы порассуждать на тему необходимости-целесообразности в разведке. Во многих публикациях, посвященных истории довоенной советской разведки, некоторые авторы либо по наивности, либо по незнанию аналогов предписывают ей какую-то исключительную «кровожадность». Ее сотрудники-де только и занимались физическим устранением лидеров русской военной эмиграции, руководителей троцкистских центров да своих перебежчиков. В таких работах похищения и убийства являются чуть ли не «визитной карточкой» советской разведки, ее исключительной особенностью, отличающей ее от других европейских — «цивилизованных» — разведывательных служб.

Никто и не отрицает многих известных фактов подобных расправ. Никто из нормальных людей также не будет спорить, что убийство вообще грех. Но, к сожалению, в условиях жесткой борьбы спецслужб такие случаи являлись, если так можно выразиться, «законом жанра» и неприятной, но подчас вынужденной необходимостью.

С точки зрения человеческой морали, разведка вообще крайне неблаговидное занятие. На языке общечеловеческих ценностей ложь, притворство, воровство чужих секретов, по сути, предосудительны, но в «зазеркальном и перевернутом» мире разведки действуют свои законы и свои уставы, главным мерилом которых является политическая или оперативная целесообразность. Если нужно (можно) не убивать перебежчика (Орлов-Никольский), его оставят в живых. Если без этого никак не обойтись (Порецкий, Агабеков), отправят куда нужно бригаду «ликвидаторов», которая сделает свое дело, заслужив в Центре награды и признание заслуг.

В двух последних примерах целесообразность физического уничтожения перебежчиков была вызвана двумя разными мотивами. Кратко напомним о связанных с убийствами обстоятельствах. Бывший многолетний резидент ИНО ГУГБ Игнац Порецкий (Рейс), открыто порвав со сталинским режимом, тем самым поставил себя вне закона. Работая в разведке в течение почти двух десятков лет, он стал носителем большого числа сверхважных ее секретов, связанных с деятельностью нескольких десятков, если не сотен, человек. Для советской разведки он стал угрозой безопасности для десятков важнейших разведывательных операций, проводимых во многих европейских странах. Его своевременная ликвидация, конечно, нанесла «имиджу» советского правительства и практической деятельности советской разведки сильнейший удар, но сохранила для нее возможность использования в будущем некоторых ее агентов.

Бывший резидент в странах Ближнего Востока Георгий Агабеков после своего бегства успел сообщить представителям английской разведки много ценной для нее информации, в результате чего репрессиям, включая случаи смертной казни, подверглось около четырехсот человек в нескольких азиатских странах. В мире разведки безнаказанность по отношению к предателям может порождать прецеденты. Соответственно, для устрашения потенциальных изменников в разведке им надо было преподать показательный урок и продемонстрировать, какое наказание их ожидает в случае предательства.

В описываемый нами период многими европейскими спецслужбами использовались очень жесткие, но весьма эффективные акции для нейтрализации угроз безопасности проводимым разведывательным операциям.

Похищения кадровых сотрудников (Биеджиньский, Бест, Стивенс), агентуры противника (Решотковский, Вихер), убийства («Каминский», «Кокино», Лижкевич, братья Карло и Нелло Росселли) использовались разведками «цивилизованных» государств не менее широко.

Когда английская контрразведка разоблачила как советского агента шифровальщика своего МИД Олдхема, чтобы не допустить громкого политического скандала, она просто убила его, инсценировав самоубийство.

В отчетах полиции Амстердама в конце 1930-х годов зафиксировано около десятка неопознанных трупов, обнаруженных в многочисленных каналах города. Уже после войны стало известно, что именно такой способ расправ с агентами противника и устранения нежелательных свидетелей широко применялся разведками и контрразведками Франции, Германии, Великобритании.

Так что обвинять только советскую разведку в применении таких острых форм борьбы, с точки зрения объективности исследования предмета, непродуктивно. Да и вообще, по нашему мнению, использование в исследованиях о деятельности спецслужб понятий и выражений, не относящихся к самому предмету, не следует.

Устранение «Каминского» вызвало очередной переполох в Абвере. Канарис отказался от поездки в Данциг. Картельери за допущенные ошибки был снят с руководящей должности и направлен в центральную Германию на второстепенный участок работы. Источник Жихоня Паулина Тышевская и на этот раз избежала разоблачения.

Сейчас трудно судить, догадывался ли Котц о том, что его подруга работала на польскую разведку. Возможно, какие-то сомнения на этот счет у него и возникали, но он не переставал делиться с ней доступной ему лично служебной информацией. Этому, как представляется, было объяснение психологического свойства. Котц по причине своего смешанного германо-еврейского происхождения всегда чувствовал к себе недоброжелательное отношение со стороны ряда своих коллег, и только его профессионализм и поддержка руководства Абвера и Абверштелле «Кёнигсберг» позволяли ему избегать серьезных неприятностей на расовой почве. Характер его работы и проблемы во взаимоотношениях с сотрудниками превратили Тышевскую для Котца в своеобразную «отдушину», с кем он мог поделиться наболевшим и «поплакаться в жилетку».

Специалисты Абвера, конечно, отдавали себе отчет, что большое количество провалов в Польше не может быть объяснено отдельными недостатками в работе с агентурой. Они, как профессионалы спецслужб, исходили из возможности самого неприятного — работы польского «крота» либо в их аппарате, либо в каком-то ключевом агентурном звене. Жихонь тоже предполагал, что немцы не будут столь наивными, чтобы не исходить из возможности предательства в своих рядах. Поэтому любой арест германских агентов в Польше, состоявшийся по наводке Тышевской, сопровождался дезинформационными мероприятиями по сокрытию истинных причин провалов. Так, например, им была разработана и проведена простая, но, как оказалось, вполне эффективная комбинация, направленная на то, чтобы отвести от Тышевской возможные подозрения в работе на польскую разведку. Правда, для этого Жихоню пришлось пожертвовать одним малоценным для него агентом по фамилии Шлегель[95].

Этот агент был направлен к Тышевской с инспирированным «вербовочным предложением», на которое с ее стороны последовал отказ. В соответствии с ранее обусловленной договоренностью с Жихонем, Тышевская сообщила Котцу об очередном вербовочном подходе со стороны поляков, который принял меры к задержанию посланца майора. Временно подозрения от Тышевской были отведены.

Получаемые от Тышевской сведения о работе Абвера в Польше вплоть до начала войны всегда высоко ценились поляками. К 1939 году (точный срок не известен) Котц был уволен из германской военной разведки и работал к тому времени на Данцигской верфи, не прерывая, впрочем, личных контактов со своими бывшими коллегами. Последние информационные сообщения Тышевской были датированы весной и серединой лета 1939 года и, несмотря на уход Котца из Абвера, были все так же актуальны и своевременны.

В частности, в поступивших Жихоню донесениях от 4 и 5 апреля 1939 года содержалось множество фактических данных о работе германской разведки в Польше. Например, со слов Вальтера Вебе следовало, что им получены личные указания адмирала Канариса о формировании в Данциге нового аппарата, не связанного организационно с существовавшими уже разведывательными точками. Сотрудник Абверштелле «Штеттин» майор Альфред Функ завербовал в Варшаве двух агентов, один из которых служил в Войске Польском военным врачом, а другой занимал руководящую должность в одном из польских банков.