Татьяна Рябинина - Одним ангелом меньше

• Название: Одним ангелом меньше
• Автор: Татьяна Рябинина
• Издательство: Изд-во Эксмо
• Жанр: Детектив
• Год: 2002
• ISBN: 5-699-01240-0

Одна за другой гибнут красивые светловолосые девушки от руки жестокого и расчетливого маньяка. Всех их находят с перерезанным горлом. Множество подозреваемых, но прямых улик — нет. Старший уполномоченный уголовного розыска Иван Логунов, занимающийся этим делом, все больше заходит в тупик. Очередной след, взятый им, снова оказывается ложным. А маньяк бродит по городу, вглядываясь в лица встречных женщин… Но вот в расследовании наметилась маленькая зацепка — при опросе свидетелей медсестра Женя, живущая в подъезде, где зарезали очередную жертву, сообщает, что мельком видела убийцу, и дает описание его внешности. С этого дня страсть, далекая от расследования, все сильнее и сильнее влечет Ивана Логунова к этой девушке…

---

— Не тяжело? Я бы не смог!

— Да привыкла уже. Я вообще жаворонок, даже в выходные рано встаю. Не в четыре, конечно, но в семь уже на ногах.

— Извините, я вас перебил. Вы хотели уйти из кухни — и что?

— Решила форточку открыть — душно стало. Подошла к окну, смотрю: из подъезда вышел мужчина, дверь хлопнула. Постоял немного и пошел, медленно так. Среднего роста, худощавый. Черная длинная куртка, брюки черные. На голове шапочка темная, кажется, тоже черная. Лет двадцать пять, не старше. Но и не моложе двадцати — двадцати двух.

— Так точно можете определить? — удивился Иван. Ему это показалось маловероятным. Конечно, старика от юноши он и сам отличил бы: по походке, по осанке, но не так же, тут специалистом надо быть. Да еще темно, угол зрения неудобный, и видела она его всего несколько секунд. Нет, не может быть, сочиняет бабулька.

— Конечно, могу, — ответила Кирсанова. — Я ведь бывшая балерина. А потом много лет в театральном училище преподавала сценическое движение. Я вам по походке, по моторике всю характеристику дам, не хуже эксперта.

— Здорово! А как же это вас, извините за бестактность, в метро занесло?

В этот момент дверь палаты открылась, и к кровати бодрой рысцой подбежал пожилой мужчина, похожий на колобок — круглый, лысый и румяный. Пегие кустистые брови в стиле дорогого Леонида Ильича на лишенном прочей растительности лице выглядели комично.

— Как ты, мамулечка? — Мужчина звучно чмокнул Кирсанову в щеку. — А это кто? — брови настороженно сомкнулись на переносице.

— Следователь, — тихо ответила Кирсанова. — А это мой муж, Василий Олегович.

— Я не следователь, а старший оперуполномоченный уголовного розыска. Логунов Иван Николаевич, — поправил Иван.

— А документы ты у него спросила? — брови стиснулись еще плотнее, на этот раз с подозрением. — А вдруг он не милиционер, а бандит? Ты ведь свидетель. Сейчас вот расскажешь ему все, а он раз тебя — и готово!

— Вася, ну что ты говоришь, неудобно, — Елизавета Андреевна не знала, куда деть глаза.

— Да все удобно! — Иван вытащил удостоверение. — Все бы такие были — нам меньше проблем.

Бдительный гражданин изучил документ, внимательно рассмотрев все подписи и печати, сличив фотографию с оригиналом и проверив срок действия. Удовлетворенный досмотром, он благосклонно кивнул и вышел из палаты поискать лечащего врача.

— Вы извините его, пожалуйста, — Кирсанова смущенно теребила край пледа. — Он всегда такой. С другими. А сам дверь открывает — даже в глазок не посмотрит…

— Да ничего страшного. Давайте лучше вернемся к нашему… объекту.

— Конечно, конечно, — Кирсанова, на которую активность супруга действовала, похоже, угнетающе, вновь оживилась. — Мне показалось тогда, что мужчина этот от подружки идет. У него в движениях такая… истома была. «Вот, — думаю, — порезвился всласть». Но не пьяный — точно.

Кирсанова замолчала. Иван сделал в блокноте несколько пометок.

— Может, что-то еще заметили?

— Ну… Могу сказать, пожалуй, что физически он здоров, хотя очень устал — ну, это и понятно. Вообще, по роду занятий много времени проводит на ногах. И вот еще что… — Елизавета Андреевна замялась, будто опасаясь сказать что-то нелепое или оказаться неправильно понятой.

— Не бойтесь, говорите, — подбодрил Иван. Не то чтобы он считал, будто свидетельница может сказать еще что-то важное, просто хорошо помнил одну из заповедей ведения разговора: если хочешь достигнуть успеха в общении, будь искренне заинтересованным. Или хотя бы имитируй заинтересованность. Достаточно сделать малейшую оплошность, настроить собеседника против себя, и контакт потом можно уже и не наладить. — Нам все может пригодиться. Знаете, как бывает, свидетелю что-нибудь покажется совершенно бесполезным, неважным, а ухватишься за это — и всю ниточку распутаешь.

— Мне трудно объяснить. Это не факты, а… ощущение, что ли. Ощущения вообще очень трудно словами описать. Но в его движениях было что-то… женственное.

— Женщина в мужской одежде? Мужчина-гомосексуалист? («Только не это!» — простонал Иван про себя.)

— Нет, все-таки не то. У женщин совершенно другая… Как бы это выразиться? Другая текстура движения. Это гормонально зависимо. А у гомосексуалистов в пластике обычно какая-то… нарочитость. Он может быть внешне образцом мужественности, может быть даже скрытым гомосексуалистом… — Кирсанова понизила голос, заметив, что соседки начали прислушиваться к разговору. — Но специалист в его повадках всегда заметит что-то… Это как… бывают такие дорогие одеколоны — благородный запах, аристократический, но чуть-чуть слишком приторный. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Ну… В общих чертах. Я тоже иногда думаю не абстрактно, а образами. Не понимаю только, что же тогда это за женственность такая?

— Я боюсь ввести вас в заблуждение… В нашей театральной среде голубых хватает, сами знаете. Но у профессиональных танцоров, да и у тех, кто просто занимается танцами долгое время, особенно с детства, — я имею в виду мужчин, разумеется, — так вот у них появляется именно такая женская, кошачья немного нотка. Даже при самой что ни на есть нормальной ориентации. Как будто все тело чуточку более мягкое и пластичное.

— Это очень интересно, Елизавета Андреевна. Думаю, вы действительно нам здорово помогли. Большое спасибо!

«Блох до кучи, а что толку? Если он действительно балерун, значит, не Валевский».

Иван поднялся и хотел было уже попрощаться, но Кирсанова удержала его за рукав.

— Иван Николаевич… Может быть, вы будете смеяться, скажете: вот, больничная мисс Марпл… Я просто думала, куда он мог пойти. Вы видели наш дом?

— Конечно.

— Он свернул влево, к троллейбусной остановке. Если бы ему надо было в центр или, наоборот, в сторону аэропорта, он скорее всего повернул бы вправо и пошел к Московскому проспекту. Троллейбусы-то ночью не ходят, а ловить такси или попутку на остановке неудобно — там поворот.

Иван снова сел на кровать и принялся чертить на листке блокнота схему прилегающих к дому улиц.

— Конечно, он мог пройти дворами к Благодатной и там поймать машину, — продолжала Кирсанова, водя по рисунку ручкой, — но во дворах темень и грязь такая, что днем утонешь. А если идти к проспекту через парк, то все равно надо вправо повернуть, к входу.

— Значит, вы считаете, что он живет где-то рядом? — Иван не мог просто так вдруг поверить в неожиданную удачу.

— Я не хочу сбивать вас с толку. Он может жить где-то рядом, — она подчеркнула это «может». — Здесь не так уж много домов, к которым надо сворачивать влево. Но он с таким же успехом мог перейти улицу и пойти по Гагарина — мимо спорткомплекса к Бассейной и дальше. Мог поймать такси и уехать в Купчино.

— Мамулечка, ты не устала? — Колобок снова вкатился в палату. — Доктор говорит, тебе нельзя утомляться. Товарищ, ее нельзя утомлять, имейте в виду! — брови Колобка снова поползли к переносице. Укоризненно.

— Вася, все в порядке, — пыталась протестовать Кирсанова, но муж ее не слушал.

— У Елизаветы Андреевны СТЕНОКАРДИЯ. — «Стенокардия» прозвучало прописными буквами и жирным шрифтом. — Вы должны понимать…

— Я понимаю, Василий Олегович. Мы уже закончили. Поправляйтесь, Елизавета Андреевна, надеюсь, больше не придется вас беспокоить.

Иван, не замечая ступенек, спустился по лестнице, взял у краснорожей гардеробщицы куртку и вышел из корпуса. Он с удовольствием вдыхал свежий, пахнущий сырой хвоей воздух. Солнце село в багровые тучи. Похожий на клубничное мороженое вечер жил тысячами удивительных звуков, уже по-весеннему отчетливых, будто протертых от зимней грязи влажной тряпкой. Жалобный стон трамвая на кольце, гул машин, чириканье воробьев — все спешило заявить миру первым: а весна все-таки есть! И она вот-вот наступит. Еще совсем чуть-чуть, надо только подождать…

Иван чувствовал себя мальчишкой. Хотелось крикнуть, свистнуть, дернуть за косу вон ту рыжую девчонку. Казалось, где-то совсем рядом, за тончайшей невидимой пеленой, в нескольких долях секунды отсюда притаилось что-то неописуемо прекрасное. То, что позволит взмахнуть руками и воспарить над землей, обнять весь мир, слиться с ним. Стать этим багряным вечером. Стать… самой весной…

И тонкой острой стрелкой пронеслось по темному небу, мучительно и блаженно: «Евгения…»

Борис Панченко чувствовал себя на своем участке хозяином. Здесь он родился, здесь ходил в школу, гулял в этих дворах с пацанами. Здесь выкурил свою первую сигарету и впервые поцеловал девушку. Милиционером он хотел быть всегда, сколько себя помнил, если, конечно, исключить короткий период увлечения гоночными машинами.

Отслужив в армии и окончив школу милиции, Борис пришел в хорошо знакомое отделение, которое когда-то возглавлял его дед и где много лет служил дядя, брат погибшего в Афганистане отца. Поработав какое-то время инспектором по делам несовершеннолетних и досконально изучив подросшую за время его отсутствия шпану, перешел на освободившееся место участкового.