Татьяна Рябинина - Одним ангелом меньше

• Название: Одним ангелом меньше
• Автор: Татьяна Рябинина
• Издательство: Изд-во Эксмо
• Жанр: Детектив
• Год: 2002
• ISBN: 5-699-01240-0

Одна за другой гибнут красивые светловолосые девушки от руки жестокого и расчетливого маньяка. Всех их находят с перерезанным горлом. Множество подозреваемых, но прямых улик — нет. Старший уполномоченный уголовного розыска Иван Логунов, занимающийся этим делом, все больше заходит в тупик. Очередной след, взятый им, снова оказывается ложным. А маньяк бродит по городу, вглядываясь в лица встречных женщин… Но вот в расследовании наметилась маленькая зацепка — при опросе свидетелей медсестра Женя, живущая в подъезде, где зарезали очередную жертву, сообщает, что мельком видела убийцу, и дает описание его внешности. С этого дня страсть, далекая от расследования, все сильнее и сильнее влечет Ивана Логунова к этой девушке…

---

— Нет, Иван Николаевич. Извините, — внимательно рассмотрев каждый снимок. Женя сложила их стопочкой и отдала ему. — Если бы я увидела его так… живьем… И то не знаю, не уверена.

Что-то было не так. Что-то беспокоило. Ее бледность. Выражение лица, когда она рассматривала фотографии. Едва уловимая дрожь. Или нет, руки дрожали и раньше — вон на салфетке пролитый чай. Иван взглянул на свои пальцы — та же картина.

«Узнала кого-то? Боится? Или?.. Нет, не может быть. Неужели это из-за меня?»

Иван вспомнил взгляд, которым она проводила их со следователем.

— Женя…

В горле пересохло. Иван как зачарованный смотрел в ее зеленовато-коричневые глаза и не мог оторваться. Он тонул в них, как в бездонном омуте, летел куда-то, не видя уже ничего. Вечная сказка, старая как мир игра…

Ослепленный, оглушенный стуком собственного сердца, Иван протянул руку, опрокинул чашку, вспыхнул, как мальчишка, и снова протянул руку — к чашке. Их пальцы встретились, и Иван понял, что все затертые до дыр сравнения — как огонь, как электрический ток, как искра — действительно верны и именно поэтому так банальны. Дожив до тридцати трех лет и узнав за свою жизнь немало женщин, он, трезво мыслящий и в чем-то слишком рациональный, впервые столкнулся со страстью — мрачной, жгучей и неумолимой, как безумие.

Медленно-медленно (выбросивший белый флаг разум ехидно заметил в бессильной ярости, что сцену эту неплохо было бы снять на камеру рапидом) Иван встал, обошел стол и опустился перед Женей на колени. Она смотрела сверху вниз, и в лице ее было столько всего, что он с трудом мог это понять. Удивление, радость, страх, растерянность, что-то еще… Неуверенно, кончиками пальцев Женя коснулась его щеки, провела по волосам. Иван поймал ее ладонь, прижался к ней лицом, губами, вдыхая слабый запах лимона.

Чуть помедлив, Женя осторожно высвободила руку и посмотрела на него. Между бровями прорезалась тонкая морщинка, как будто ей стало больно. Она чуть заметно покачала головой, в этом не было отказа, только недоумение: что же теперь делать?..

Они так и не сказали друг другу ни слова. Иван уткнулся лбом в Женины колени, закрыл глаза и наслаждался ее близостью, растворяясь в этом блаженном чувстве и желая большего. Женя осторожно перебирала его волосы, и от каждого ее прикосновения по всему телу разбегались теплые волны.

Можно было бы пойти дальше, она, наверно, не оттолкнула бы его, но Иван чувствовал, что Женя выстроила между ними какой-то барьер. Это не равнодушие, но что? Страх, недоверие?

Телефонный звонок заставил их обоих вздрогнуть. Женя порывисто вздохнула, будто ей вдруг не хватило воздуха, мягко отстранила Ивана и встала.

— Да, привет! — голос ее звучал как ни в чем не бывало, но Иван видел, что для этого ей приходится делать над собой усилие.

Закончив разговор. Женя подошла к столу и включила чайник. Щеки ее чуть заметно порозовели.

— Ваня, вы женаты? Или теперь лучше спросить: ты женат?

— Да. Это имеет значение?

— А дети есть? — будто не слыша, продолжала спрашивать она.

— Дочка. Шесть лет.

Иван снова сел на диван и взял из вазочки конфету. Он не собирался ее есть, просто надо было взять что-то в руки и крутить — не конфету, так чайную ложку или салфетку. Безумно хотелось закурить, но, судя по всему, Женя не курила — он не увидел ни пепельницы, ни сигарет, а спросить разрешения было неловко.

— Женя, а вы… ты не была замужем? — Иван сам не знал, какой ответ хотел бы услышать.

— Нет. И детей нет… Ваня, — Женя резко повернулась к нему, — давай сразу на этом и закончим. Ты мне нравишься, еще тогда понравился, сразу, но… Ничего у нас не выйдет, пойми.

— Почему?

— Во-первых, у тебя семья. Я прекрасно знаю, что чувствуют, когда любимый человек уходит. Это и есть во-вторых. Я до сих пор люблю этого самого ушедшего человека. Иногда я его ненавижу и простить не могу, но любить… любить буду еще долго. Не сердись, Ваня. Будь ты холостой, я, может, и рискнула бы.

— Клин клином?

— Да. Хотя это было бы и нечестно по отношению к тебе. А впрочем, кто знает…

Чайник зашумел, Женя не стала ждать, пока он закипит, налила воду в чашку, бросила пакетик чая, но пить не стала.

— Тебе налить?

— Налей.

Иван не чувствовал ничего, будто был под наркозом, но знал, что скоро шок пройдет и начнется боль — страшная, почти физическая. Боль, которую придется перетерпеть, сцепив зубы. Он пил чай, говорил о чем-то — совершенно о другом, постороннем. Слушал ее ответы, такие же нейтральные. Как будто разговором ни о чем пытался оттянуть неизбежный момент, когда останется только одно: попрощаться и уйти. Уйти домой, к Галине…

Он одевался в прихожей, буквально каждой клеточкой ощущая, как убегает время, как секунды, будто песчинки в песочных часах, проваливаются в бесконечность. Вот ему осталось провести в этой квартире минуту, а вот уже полминуты, несколько секунд… Как ни тяни, а уходить придется. Женя стояла, прислонившись спиной к дверному косяку, и смотрела себе под ноги. Казалось, она не может дождаться, когда же Иван наконец уйдет, — и не хочет этого.

Наконец он оделся и, взявшись за дверную ручку, спросил:

— Ну, я пошел? — как будто еще надеялся услышать «подожди».

— Да… — Женя приблизилась. — Прости, что так вышло. Я не хотела.

Она подошла совсем близко, провела пальцем по «молнии» на его куртке, а Иван молчал, собираясь с силами, чтобы наконец выставить себя за дверь.

Дождь, который с утра едва капал, теперь лил как из ведра. Зонтик заклинило. Натянув капюшон до бровей, Иван по лужам побежал к машине. Он мог поклясться, что Женя смотрит на него из окна кухни.

Мотор никак не хотел оживать. «Одно к одному», — Иван откинулся на сиденье, дав ему время на раздумье. Минут через пять машина все-таки завелась, и, выруливая на проспект, Иван задумался о том, что делать дальше. На работу ехать не хотелось, домой тем более. Время обеда давно прошло, но вряд ли кусок сейчас полез бы ему в горло. Казалось, он проглотил мешок сена — изнутри распирало, душило что-то огромное, колючее. Во рту остался вкус приторного абрикосового варенья.

Все его романы либо тихо умирали от старости, либо он сам ставил точку — мягко, тактично, хотя и решительно. Иногда ему было грустно, очень грустно, как, например, с Ниной, которая собиралась замуж за другого, очень денежного чиновника, но хотела приберечь Ивана про запас. Он был всерьез влюблен, но делить ее с кем-то, тем более с законным супругом, не хотел. Все это было печально, но… не трагично. Жизнь продолжалась, возникали новые интересы.

А потом появилась Галя, и другие женщины стали абстракцией. Когда смотришь на картину в музее, вряд ли возникнет желание утащить ее и повесить у себя в спальне. Так и он: смотрел на женщин, оценивал их красоту, ум, обаяние — и с радостью шел домой, к жене. Даже тогда, когда Галя, похожая на огромную пятнистую жабу, всю беременность страдала от изнурительной тошноты и обмороков, когда не отходила от постоянно ревущей Аленки и воспринимала Ивана не иначе как подсобного рабочего, — даже тогда она была самой лучшей. Ни разу за семь лет у него не возникло мало-мальски серьезного интереса к другой женщине. Что же случилось теперь?

Еще недавно Женя была просто светлым, нежным видением. Чем-то из другой жизни. Картинкой, увиденной из окна поезда на полном ходу. И вдруг, в один момент, она стала всем. Не успел Иван понять это, как потерял ее. Наверно, навсегда. И лучше бы она оставалась мечтой. По крайней мере, в этом была пусть безумная, но надежда…

Надо было съездить на Киллерский канал — так досужие остряки прозвали известный громкими заказными убийствами канал Грибоедова. И ни одно, кстати, до сих пор не раскрыто. И не будет раскрыто, похоже, никогда. В этом плане даже маньяки предпочтительней. Да и кто же их позволит раскрыть! Так что если бы «глухарей» не было, их следовало бы придумать.

Закончив с делами, Иван неожиданно для себя поехал в сторону Никольского собора. Он редко бывал в церкви, хотя и считал, что бог скорее есть, чем нет. Иногда появлялось желание, такое, как сегодня, — и он ехал в Лавру, где крестился в двадцать два года, больше за компанию с другом, чем по убеждению, или в Никольский, где крестили Аленку. Он ставил свечи и долго стоял в полутьме, вдыхая ни с чем не сравнимый запах горячего воска и ладана, исполняясь спокойствия и умиротворения.

Небесный, праздничный в солнечную погоду, сегодня собор выглядел таким же унылым, как и все вокруг. Даже золото куполов будто поблекло. Звон колоколов доносился как сквозь вату. Иван долго не мог найти место, куда поставить машину, чтобы не пришлось идти слишком далеко, в результате умудрился заехать в какой-то служебный проезд и протискивался потом к входу в собор через пролом в ограде, петляя между огромными лужами и уворачиваясь от ливших с крыш подсобных помещений потоков воды. Он нащупал в кармане мелочь, но, к его удивлению, все нищие куда-то попрятались.