Виталий Захаров - Черный дублер

• Название: Черный дублер
• Автор: Виталий Захаров
• Издательство: Чувашское книжное издательство
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1976

---

И в различных учреждениях все чаще стали появляться загадочные создания с апполлоновыми торсами и тростниковыми талиями. Они, с их отменной собирательной памятью, работоспособностью и оперативностью, были незаменимыми техническими работниками. Сколько копий переломала журналистская и философская братия на тему: стоит ли размножать эту «железную касту»? Кто они в конце-то концов: грубо говоря, машины или разумная жизнь? А самые горячие головы ставили вопрос и более резко: не грозит ли «все это» вырождением человечества, коли уж «они» так во всем превосходят нас, белковых? Только сами роботы во главе с ЭАЛом Великим абсолютно не вмешивались в эти бумажные баталии и невозмутимо продолжали трудиться во имя прогресса. ЭАЛ тактично нашел даже причину не присутствовать на заседании Всемирного Совета, собравшегося затем, чтобы покончить с этой все разрастающей «войной».

Райтнер прекрасно помнит это заседание. Оно транслировалось по всей Солнечной системе — передача шла на Главном канале. Уотсон, непривычно быстро завершив церемонию открытия заседания, фактически скомкав ее, сказал всего две фразы: «О каком неравенстве может идти речь, если, к примеру, я хорошо знаю, что мой друг ЭАЛ умнее меня? Мне стыдно перед ним». — И до конца заседания не произнес больше ни одного слова.

Лучшие умы человечества решили вопрос единодушно: на Земле с помощью человека возникла разумная жизнь новой физической структуры, и ее представители имеют все права, которыми наделили себя люди.

И страсти улеглись. И улеглись бы совсем, если бы вдруг не стала наблюдаться совершенно противоположная, чем во время бумажной войны, тенденция: все совершенствующиеся создания стали вызывать у людей прямо-таки неодолимую притягательность. Такова уж человеческая природа: неизведанное всегда тревожит и манит…

Райтнер попивал крепко заваренный и крепко пахнущий чем-то незнакомым, но очень бодрящим чай и, забыв о лежащей перед ним тетради, тяжело думал сразу о многом: о Человеке-2 — этих сильных, изящных, ловких и умных созданиях; о заведующей отделом комплектования своей лаборатории Аделаиде (она же робот, «роботесса», типа КП — концентрации памяти) — женщине с изумрудными волосами и большими черными глазами, которая давно нравится ему (даже больше — его тянет к ней) и с которой ему, как и многим другим в подобном положении, никогда не удастся сблизиться; о себе, докатившемся до того, что за грузом работы и самолюбования (как же — инженер Второго класса в тридцать два года!) совсем забыл о людях, живой пример чему — Дмитрий Карпатов, в одиночку ушедший, выходит, в Антимир…

Райтнер вздохнул, поблагодарил подошедшего за чайным прибором секретаря и потянулся к тетради.

«На другое утро, после тщательного анализа — свихнулся я или нет? На самом деле разговаривал с каким-то там дублером или это было лишь результатом чересчур большого напряжения? — я решил: со мной еще все в порядке — это раз; наличие Антимира, в конце-то концов, наукой не отрицается и случившееся со мной вполне допустимо — это два; мне ничего другого не остается, кроме как жить, словно ничего не случилось, ибо, как бы я ни брыкался, не в моих силах предпринять что-либо конкретное — эти три. Особенно убедительно выглядело последнее положение. Инициатива была в Его руках…

Научной литературы по Антимиру, даже по данным Центра Научной Информации, было, что называется, кот наплакал, да и она состояла больше из гипотез и мало чем отличалась от научной фантастики, которая в силу своей художественной убедительности выглядела куда реальнее. Посвятив день прослушиванию отобранной информации, я понял, что не очень обогатил знания в области антимира, плюнул на все и на другое же утро вылетел в Гагаринский заповедник — мое самое любимое место на Земле[3]. Мне надо было отдохнуть и отдохнуть как следует, потому что я понял — держусь на пределе. Понял я это после того, как обнаружил: во мне подавлено даже чувство долга к работе, а оно в современном человеке так же естественно, как необходимость дышать и пить.

На мой взгляд, для того, чтобы прийти в себя после любой встряски, на Земле нет места лучше, чем Гагаринский заповедник. Здесь можно найти место и занятие на любой вкус. Хочешь — посиди с удочкой на тихой речке, хочешь — постой над гулким морским прибоем (хоть убей, но до сих пор не постигну, как ухитрились там создать такой реально-осязаемый мираж бескрайнего морского прибоя), а возжаждал впечатлений порезче — пройди в клубящиеся неподалеку джунгли и встреться лицом к лицу с самим царем зверей или хотя бы питоном, которые, конечно же, согласно своему естеству, сразу выразят желание помять твои косточки в мощном объятии лап или не менее мощной прессующей спирали. И, хотя прекрасно знаешь, что со вступлением на территорию заповедника постоянно находишься под защитным силовым полем и неусыпным оком автоматов-сторожей, хищный оскал гибкой пантеры, взвившейся в прыжке на тебя, или завораживающие ледяные зрачки кобры всего в метре от своих глаз враз вышибают все твои душевные неполадки.

Говорят, не так редки здесь случаи, когда любители острых ощущений на карачках убегали до самой заградительной полосы… Тут уж, брат, не до сердечных мук и не до гордого сознания всемогущества „царствующей над природой“ особы. Тут невольно сработают животные инстинкты самосохранения, и ты невольно поймешь, что в тебе все же первоначально животное, а разум — вторично.

Полезно, полезно иногда человеку забыть о своем „великом назначении“. А то он уже почти было вывел на планете братьев своих младших. Сначала — из-за неумения искусственно создавать пищу, потом — ради забавы да из-за возрастающей годами мании величия[4]. Хе-хе, до чего ведь дошел было человек: всего еще несколько веков назад велись вполне „научные“ рассуждения, будто бы даже внешние формы человека — верхние и нижние конечности, туловище с кишками и шарообразная голова — наиболее и единственно подходящи для того, чтобы являться носителем разума. И лишь бурное развитие дельфинов — вызванное, правда, вмешательством человека — заставило нас наконец-то по-настоящему задуматься о причинах возникновения жизни, разума, о темпах эволюции их и так далее. По отношению к дельфинам (ох, уже эта наша косность!), к сожалению, мы пока еще не пошли дальше официального признания их разумности и строжайшего запрета „неразумного обращения“ с ними, хотя многие и говорят, что пора бы признать их полное равноправие с человеком. Ведь какие они творят чудеса в освоении морских глубин после того, как с помощью нашей генетической хирургии буквально за смену трех поколений приобрели хватательные конечности и „развязали“ голосовые связки! Они непостижимыми темпами постигли азы многовековых достижений человеческого разума, но не стали копировать их слепо, а каждую деталь вдумчиво, зачастую весьма остроумно, внедряют согласно специфическим жизненным условиям (не есть ли это доказательство тому, что разум дельфиний — явление совершенно самостоятельное и притом ничем не уступающее человеческому!). У них уже появились собственные понятия, суждения, проекты-модели[5]…

К чему я все это говорю?

А к тому, что… Даже сегодня еще находятся люди, которым приходится доказывать, что и не будь на Земле человека — на ней рано или поздно все одно стал бы господствовать разум, коли уж „сеятели Вселенной“[6], несущие жизнетворные споры, навещали и навещают нас. Возможно, на ней стал бы господствовать (словечко-то какое!) разум дельфиний, возможно — чей-либо еще. Возможно, тот разум достиг бы меньшего прогресса, чем человеческий за прошедший отрезок времени, но факт остается фактом: разум — достояние не только человека и телесное воплощение его не обязательно должно состояться по нашему образу и подобию.

Толя Мондзолевский из отдела кремния как-то попытался возразить мне на все это и даже привел пример: почему-де, если форма воплощения разума не имеет особого значения, такие умницы, как самоконструирующиеся роботы, создали Человека-2 по точной копии Человека-1? Не думаю, не думаю, что пример убедителен. Нет, нет и нет. Объяснение тут лежит на поверхности. Просто ко времени создания Человека-2 у роботов, порожденных людьми, уже сложились вековые традиции, вкусы и убеждения, сходные с человеческими. Да в конечном счете конструирующиеся роботы, придав Человеку-2 форму Человека-1, просто воздали дань благодарности людям, которые вдохнули жизнь в них самих. Аргумент Анатолия трещит по всем швам уже от одного противоположного примера: ЭАЛ Великий, признанный глава кремнийорганических, не стал делать реверанс в наш адрес и выбрал себе конструкцию не очень уж того… человекообразную.

В общем, науке здесь давно следовало идти не по пути праздных-таки рассуждений о формах воплощения разумной жизни, а по пути поиска причин зарождения разума и причин разности темпов эволюции. Вот где ее ждет необъятно благодатная нива! Насколько, например, любопытна гипотеза моего третьего — Фиолетового — дублера (о нем я еще расскажу), весьма убедительно объясняющая причину зарождения разума земного именно в человеко-и-дельфиноподобных существах и разницу в скорости развития человека и дельфина. Он, насколько я понял, видит эти причины чуть ли не в рядовой случайности: представители Вселенской Сверхцивилизации (которая, видимо, владеет материальной структурой разума), навестив когда-то Землю, на суше натолкнулась на человекообразных обезьян, а в водной среде — на дельфиноподобных. Им было все равно, какую они имеют форму, была бы жизнь. Эти попались на глаза первыми, и на них-то они и выполнили свою задачу: нескольким экземплярам этих существ сделали некую „инъекцию“ разума. Ветвь, пошедшая от этих обезьян, собственно, и породила человека, тогда как остальные ветки обезьяньих с тех пор почти не прогрессировали. Даже карликовый шимпанзе, стоящий ближе всех к человеку, за пять-шесть веков „развился“ (если можно так назвать рядовое приобретение навыков под старательным нажимом человека) всего на 0,02 процента. А отставание дельфинов от человека Фиолетовый объясняет вымиранием экземпляров, непосредственно получивших „инъекцию“ разума. Разум у дельфиньих остался только в генах, переданных вымершими экземплярами другим, и восстанавливался долго и болезненно. Не случись нечто такого — на сегодня мы имели бы две, примерно равноразвившихся цивилизации на суше и на воде…