Александра Толстая - Дочь

• Название: Дочь
• Автор: Александра Толстая
• Жанр: История

Александра Львовна Толстая (1884–1979) — младшая дочь Л.Н. Толстого, писательница, публицист, общественный деятель, создатель музея «Ясная Поляна», одна из основателей международного «Комитета помощи всем русским людям, нуждающимся в ней», названном в честь памяти отца «Толстовским фондом», личность крупная и незаурядная.

В предлагаемый читателю том включены обе части воспоминаний А.Л. Толстой. В книге «Жизнь с отцом», впервые публикуемой в России, достоверно изображен быт семьи Толстых, показаны сложные внутрисемейные отношения. Все последние годы жизни писателя младшая дочь была его доверенным лицом, ей единственной он открыл тайну своего ухода из Ясной Поляны, на ее руках умирал.

Книга «Дочь» продолжает рассказ о судьбе этой удивительной женщины: три года на фронтах Первой мировой войны, чин полковника медицинской службы, два Георгия, а потом — революция, Лубянка, один из первых советских концлагерей, освобождение благодаря ходатайству яснополянских крестьян, эмиграция, жизнь в Японии, в США, работа по организации «Толстовского фонда»… В книге много запоминающихся характеров: изображены и крупные фигуры российской эмиграции, и зарубежные политические и общественные деятели, и партийная элита советского государства.

---

- Ведь было время, когда мы вместе работали с вами, - продолжал Менжинский, - помните...

- Да, вы тогда писали...

- Да, я был писателем тогда...

- А теперь?.. К сожалению, вы переменили свою деятельность, - продолжала Вера Николаевна, не замечая протянутой руки, - и... мы уж больше с вами не товарищи...

На секунду протянутая рука повисла в воздухе, тень пробежала по лицу чекиста, но он не убрал протянутой руки, а сделал вид, что указывал ею в глубь комнаты.

Бесшумно ступая по густым коврам, мы вошли в комнату.

- Пожалуйста, садитесь!

Возможно, что Менжинский обиделся на обращение с ним В.Н.Фигнер; сотрудники "Задруги" были освобождены гораздо позднее.

Следующую мою просьбу Менжинский исполнил.

Ко мне пришел писатель, я знала его по работе на фронте в Земском Союзе. Он только что приехал из Сибири. Работал у Колчака, потом скрывался в Москве.

- Я хочу легализироваться, - сказал он, - не можете ли вы помочь мне?

Я задумалась.

- А вы согласны рисковать?

- Я думаю, что без этого нельзя.

И вот я опять в кабинете заместителя председателя ОГПУ Вячеслава Рудольфовича Менжинского. Он всегда был со мною любезен. Почему? До сего времени мне это непонятно. Я не верю, чтобы у него было уважение к Толстому и что поэтому он относился ко мне снисходительно, желая себя уверить, что и они уважают культурные ценности России - русских писателей, художников. А может быть, этих, у власти стоящих людей, могущих каждую минуту раздавить меня, забавляла моя откровенность, граничащая с дерзостью, которой я сама себя тешила, разговаривая с ними.

Помню, как однажды, войдя в кабинет к Менжинскому, я начала свою просьбу словами:

- Долго ли вы будете продолжать заниматься этим грязным делом? Казнить ни в чем не повинных людей? Ведь должен же наступить конец этой бессмысленной жестокости?

Любезная улыбка застыла, и взгляд хитрых маленьких глаз из-под пенсне сделался острым, жестким.

- ГПУ перестанет существовать, как только мы уничтожим контрреволюционные элементы в стране!

На этот раз в моих руках прямая ответственность за жизнь хорошего умного человека, известного писателя, и я должна быть очень осторожна.

- Чем могу служить? Говорите, только не задерживайте. Пришлось работать всю ночь - устал, - бросает он вскользь.

Менжинский не похож на чекиста. Интеллигентский клок волос свисает на лоб, лицо подвижное, скорее красивое, но чем-то напоминает лису.

- Вячеслав Рудольфович, - говорю я, - трудно верить заместителю председателя ГПУ, когда вопрос касается политических, но я пришла к вам сегодня с полным доверием, и я верю, что вы мне ответите тем же.

- Гм... Почему же это нам трудно верить?

Глаза мои встретились с маленькими хитрыми глазками поляка.

- А что если бы я просила вас помиловать человека, участвовавшего в белом движении?

- Многое зависит от того, кто он, где он сейчас, чем занимается!

Жесткие глаза кололи, гипнотизировали.

- Представьте себе, что этот человек далеко, скрывается под чужим именем, но хочет легализироваться...

- Весьма возможно, что мы пойдем ему навстречу... если он надежный, если мы узнаем, что он искренне раскаялся в своей контрреволюционной деятельности. Но ведь для этого я должен знать!

И чем сильнее сверлили острые глаза, стараясь внушить, напугать, тем сильнее росло во мне внутреннее противодействие. Напряжение дошло до крайних пределов.

- Я вам ничего не скажу, даже если бы вы арестовали, пытали меня, пока вы не дадите мне честное слово, что вы этого человека не тронете, если я назову его вам.

- А чем он занимается? Где он сейчас?

Я молчала. Допрос продолжался около часа.

Наконец я встала, собираясь уходить.

- Подождите!

Менжинский с минуту колебался.

- Он активно участвовал, сражался против Красной Армии?

- Нет.

- Извольте, я даю вам слово, что я его не трону.

- Не посадите в тюрьму, не сошлете, не казните?

- Нет.

Я назвала фамилию писателя. Менжинский эту фамилию знал.

- Где он?

- В Москве.

- Скажите ему, чтобы он завтра ко мне явился.

- Хорошо.

Он написал пропуск и подал мне.

Менжинский сдержал слово. Писатель получил бумаги, остался жить в Москве и стал заниматься своей литературной деятельностью.

"Религия - опиум для народа"

Мы все - дети, музейные работники, учителя, крестьяне - жили двойной жизнью годами. Одна жизнь - официальная, в угоду правительству, другая - своя, которая попиралась и которую мы скрывали в глубине своего существа. Даже дети научились фальшивить.

Учитель обществоведения, по долгу своей службы, на собраниях в совете, в школе, на митингах, днем громил религию, кощунствовал, а ночью пел молитвы.

Чтобы забыться, заглушить в себе голос, подсознательно поющий молитвы, учитель все с большим и большим жаром отдается работе и в горячке деятельности сам не замечает того, что он все больше и больше подлаживается и теряет то свое настоящее, что было в нем. Он с подобострастной улыбкой встречает ничтожного комсомольца или члена партии, лебезит перед ним, и в своей угодливости, в безумном страхе перед возможностью преследования, потери должности он все больше и больше становится ничтожеством.

В первой ступени ребятам не хочется петь "Интернационал", и они упрекают учительницу за то, что она заставила их это делать. Во второй ступени, на вопрос заместителя наркома по просвещению Эпштейна, ходят ли они в церковь, ребята разражаются бурным смехом, а вместе с тем я почти уверена, что многие из них ходили в церковь и изводили учителей вопросами о вере, Боге и т. п.

В школе были убежденные атеисты, но были и верующие. Каким-то чутьем ребята угадывали, кто из них верит в Бога, и они нередко ставили учителей в трудные положения.

Помню, однажды, во время одного из своих посещений телятеньской школы первой ступени, я услыхала страшный шум в третьей группе. Я вошла. Среди класса стоял совершенно растерянный учитель, Петр Николаевич Галкин. Ученики же кричали, требовали...

- Александра Львовна, как хорошо, что вы пришли! - сказал учитель. Пожалуйста, скажите им, есть ли Бог или нет.

- Ну конечно, есть, ребята! - сказала я.

- Ну, что мы ему говорили! - загалдели вдруг ребята. - А вот он, - и один из мальчиков указал на пионера с красной повязкой вокруг шеи, - говорит, что Бога нет!

И опять поднялся страшный шум.

- Нам товарищ Ковалев все растолковал! - кричал пионер - Только буржуи верят в Бога, а попы нарочно затемняют народ и потом грабят его.

Я вышла из класса через час.

Ребятам все надо было знать: верю ли я по-православному? как верил мой отец? все ли попы жадные? верю ли я в будущую жизнь?

Учитель был смущен. Он проводил меня по коридору.

- Ничего это, Александра Львовна? Вы так смело говорили?!

- Не знаю.

Да по правде сказать, мне было все равно. Ну, закроют школу, выгонят. Может быть, это и лучше. В ушах звенели возбужденные детские голоса, я видела их горящие, любопытные глазенки, я сознавала, что своим трусливым молчанием мы лишали их самого главного.

- Так куда же заезжал Гоголь, ребята? - спросила учительница литературы у старшей выпускной группы. - Ну, путешествовал он по Европе, а затем, куда же он ездил?

Молчание.

- Он заезжал в Палестину. Вы же знаете Палестину? Чем она знаменита?

Опять молчание.

- Ну, кто же жил в Палестине?

- А кто его знает, святой какой-то, как его...

Имени Христа никто "не знал".

Что толку в том, что у нас не велась антирелигиозная пропаганда. Весь программный материал в школах был начинен материалистической психологией. А как только в беспросветной мгле этой неудобоваримой, затемненной путаницы ребята сами пробивались к свету, мы против собственных убеждений толкали их обратно во тьму.

Что толку было в том, что мне удалось не иметь в нашей школе уголка безбожника со всегдашним непременным атрибутом этих уголков - изображением толстопузого краснорожего попа, Христа в кощунственном виде, антирелигиозных, грубых и мерзких стихов Демьяна Бедного и т.п.?

Губернский и районный комитеты партии обращали сугубое внимание, в отношении антирелигиозной пропаганды, на Ясную Поляну. Ставили кощунственные, осмеивающие религию пьесы и кинематографические фильмы в Народном доме, читали лекции на антирелигиозные темы, вели пропаганду через комсомольскую ячейку.

Сначала комсомольской ячейки не было в самой школе, и наши школьные комсомольцы входили в деревенскую ячейку. Но позднее была организована специальная школьная ячейка и секретарем ячейки был назначен ученик из старшего класса.

Комсомольцы требовали организации уголка безбожника в школе. Комсомольцы-школьники теперь вели уже пропаганду на деревне. Под Пасху, под Рождество, вообще под большие религиозные праздники комсомольцы-школьники устраивали вечера в Народном доме, посвященные антирелигиозной пропаганде. Крестьяне постарше отплевывались, возмущались бессовестным кощунством молодежи, девки же и молодые ребята рады были всякому зрелищу и посещали Народный дом. Иногда в сочельник молодежь гуртом отправлялась в церковь, пела кощунственные песни в ограде под окнами церкви, в то время как внутри шла служба...