Юрий Герт - Кто если не ты

• Название: Кто если не ты
• Автор: Юрий Герт
• Издательство: Казгослитиздат
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

Роман, вышедший в 1964 году и вызвавший бурную реакцию как в читательской, так и в писательской среде - о действительных событиях, свидетелем и участником которых был сам автор, Юрий Герт - всколыхнувших тихий город "волгарей" Астрахань в конце сороковых годов, когда юношеские мечты и вера в идеалы столкнулись с суровой и жестокой реальностью, оставившей неизгладимый след в душах и судьбах целого поколения послевоенной молодёжи.

---

...А Клим? Он стал закадычным другом Игоря — с того дня, как широкая трещина пробилась между ним и классом, между ним и Мишкой, между ним и тем, прежним Климом, о котором он старался не вспоминать...

Они никогда не скучали друг с другом; Климу все больше нравился скептический склад ума Игоря, они вместе учили уроки, каламбурили, острили, смеялись.

Как-то нечаянно забрели на школьный вечер; в зале полупусто, по левую сторону прохода скамьи заняли ребята, по правую — девочки; смешно: сидят, ручки на коленках, шеи вытянуты — будто в испанских брыжжах; тоже смешно. За трибуной — девушка, когда-то Клим встречал ее в райкоме... Хорошилова, кажется. Очки поблескивают — хочет быть серьезной и строгой. Лекция о дружбе и товариществе, о коллективе... Ипатов сидит, считает плафоны. Как это он сказал? «Из правды шубу не сошьешь...»

— Какие вопросы к товарищу Хорошиловой?

— Есть вопрос! Может ли коллектив поступить несправедливо?

Товарищ Хорошилова наставительно сказала:

— Коллектив всегда прав...

— Пошли, старик...

— Пошли, сэр.

Лекция кончилась. В зал повалили танцы... Им еле удалось выбраться.

На улице падал снег — первый, пушистый, теплый, как заячий мех. Клим сгреб слой снега с забора. Понюхал.

— Пахнет?

— Понюхай.

— Ничего не чувствую... А впрочем.. У поэтов нос устроен по-особенному...

Как и все на свете, ирония приедается.

— Жалко ходить по такому снегу,— сказал Клим, обернувшись, разглядывая неглубокий отчетливый след.— Хочешь стихи?

— Новые?..

— Да. Правда, лирика...

— О!..— Ну, все равно. Слушай.

Лунная лирика льется по скверику,
Четко расчерчены тени по снегу.
Тонкими черными пальцами дерево
Тянется к черному небу.
Стою не у картины ли,
Той, что из рамы вынули?
Застыл в пафосе одном,
В саду пустом и холодном.
И хочется сильно, до страха,
Крикнуть на весь свет:
«Нет бога, кроме аллаха,
И пророк его — Магомет!»

Игорь помолчал.

— Ты — лирик, а лезешь в Мараты... Здорово. Только при чем здесь аллах? Ты что, магометанин?

— Не знаю, при чем. Как бы это объяснить.... Ну, бывает у тебя, когда хочется погладить облака или упасть на землю и...

Нет, разве можно объяснить, как снег пахнет? У поэтов нос устроен по-особому... Она — не поэт, но поняла бы.

Наверное поняла... «Кто, ратуя, пал, побежденный лишь роком...» А может быть, и не поняла... Она гордая, она не любит побежденных...

Где она? Кто она? Как ее найти?..

20

Однажды вечером Клим с Игорем и Мишкой, который уже успел с ними помириться, шатались по улицам и рассуждали о том, как станут люди жить в коммунистическом обществе. Рассуждали, вернее, Клим и Турбинин, а Мишка, по обыкновению, отмалчивался и только, если они уж чересчур увлекались, буркал:

— С такими обормотами коммунизм не построишь... Индивидуалисты несчастные,..

— Старо, Гольцман,— сказал Игорь.— Придумай что-нибудь поновее, — и повернулся к Бугрову: — Видишь ли, пока нам будет мешать капиталистическое окружение...

Клим поймал на язык снежинку, рассмеялся.

— Ты что?

Клим остановился, потер переносицу:

— Знаешь, мне вдруг представилось: вот падает снег. И через пятьдесят, через сто лет, когда все на земле переменилось.... Он все так же падает... И люди тоже идут по улице — и вспоминают: а вот жили когда-то трумэны, черчилли, бидо... Они выступали в парламентах, произносили речи, грозили войной... А снег шел. И шла история. И ничего не могли они переменить, а были как деревянные марионетки. Им кажется, будто они что-то могут, а они ничего не могут, и тем более — остановить будущее... Это как если бы Трумэн крикнул: именем атомной бомбы — остановись!.. А снег бы все равно падал!

— Ты упрощаешь...— начал было Игорь, но Клим не дал ему договорить:

— Может быть... Может быть... Но только все равно — это смешно, очень смешно!... Как в оперетте...

А через три дня Клим пригласил их к себе домой.

Они застали его перед столом, заваленным ворохом газет и журналов, тут же лежал «Дипломатический словарь» Турбинина. Клим находился в страшном возбуждении: глаза его покраснели, он поминутно ерошил волосы и, поругиваясь, выискивал в груде исписанной бумаги нужные листки.

— Садитесь и слушайте,— приказал он.— Возле двери садитесь — там первый ряд партера!

Он отвернулся на мгновение, чтобы снять висевшую над плитой шумовку, и когда они увидели вновь его лицо, оно было искажено брезгливой гримасой, нижняя челюсть по-бульдожьи выпятилась вперед. Клим сделал несколько медленных шагов, исполненный высокомерной важности — и неожиданно согнулся, воровски подмигнул и расплылся в коварной улыбке: болтая кистью руки над шумовкой — вероятно, изображающий гитару или мандолину,— он затянул дребезжащим тенорком на мотив «Веселого ветра»:

Сейчас вам песню пропоет
веселый Черчилль,
Правдивый Черчилль,
Игривый Черчилль,
Про то, как мира карту с вами
Перечертим —
Иль черти Черчилля пускай возьмут...

Потом упал на одно колено и, обратясь к кому-то невидимому, заговорщически понизил голос:

Послушай, Трумэн дорогой —
План такой...

Клим по ходу действия перевоплощался то в Трумэна, то в Маршалла, то в Чан Кай-ши.

Мишка хохотал. Он едва не свалился со стула, Игорь сказал:

— Есть удачные места, но в целом — что это за жанр? Комедия? Фарс?..

— Это политический памфлет,— возразил Клим, нахмурясь.

* * *

...Хотя Клим и был убежден, что вел себя на собрании вполне принципиально, всякий раз, входя в школу, он испытывал какое-то смутное чувство вины. Он старался как можно незаметнее проскользнуть по коридору, юркнуть в дверь и забраться на свою заднюю парту. Однако в тот день, подходя к десятому классу, Клим замедлил шаг: ему почудилось, будто он слышит арию Сильвы «Помнишь ли ты, как улыбалось нам счастье»... Он почти прокрался к выкрашенной в белый больничный цвет двери с обшарпанным низом—и вдруг разобрал слова:

Помнишь, как ты
Обещал нам свиную тушонку,
И маргарин
Ты нам сулил,
Что ж обещаньям своим, дядя Сэм, изменил?

Клим дернул ручку — и увидел толпу ребят, в центре — Мишку: закатывая глаза, он старательно пел.

«Предатель!» — метнулось в голове у Клима; вчера Мишка выпросил у него памфлет, чтобы еще раз просмотреть «дома, только дома»...

Его встретили дружным воплем: автор! Он не знал, куда деваться от смущения. Впервые после большой ссоры в обращенных к нему взглядах была не настороженная неприязнь, а веселое, восхищенное изумление,

И как-то само собой получилось, что ни у кого даже не возникло вопроса — ставить или не ставить.

Только Леонид Митрофанович сказал: лично он предпочитал бы для новогоднего вечера отрывок из классической пьесы, например, из «Горя от ума», но впрочем, что ж, он может посоветоваться с директором...

— Дохлое дело, братцы! — огорчился Витька Лихачев, когда Леонид Митрофанович вышел из класса.

— Эй, народ! Двинули все к директору! — блеснув смоляными глазками, крикнул маленький Калимулин, который, выпросив у ребят шарфы, все перемены сооружал себе нечто вроде чалмы, готовясь играть стамбулского пашу.

— К директору! — подхватил Мишка и ринулся из класса первым.

Клим пробовал отговорить — его никто не слушал. В шумной, стремительной ватаге Клим шел по коридору последним.

Алексей Константинович, сидевший за своим столом, удивленно взглянул на ребят.

— Что за делегация?

Он был невысокого роста, худощавый, с проблесками седины в волосах, и ни в осанке, ни в тоне Алексея Константиновича за первые месяцы его директорства еще не появилось той властности и неколебимости, которая — вольно или невольно — постепенно вырабатывается у всякого директора. Даже планки двух боевых орденов как-то стыдливо жались к лацкану серенького пиджачка. И все-таки никто не решался начать разговор. Наконец Мишка, довольно неуверенно оглядев ребят, проговорил: