Амин Маалуф - Самарканд

• Название: Самарканд
• Автор: Амин Маалуф
• Издательство: ACT Москва: Транзиткнига
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-034880-0

Вопросов полон мир, — кто даст на них ответ?Брось ими мучиться, пока ты в цвете лет.Здесь, на Земле, создай Эдем, — в небесныйНе то ты попадешь, не то, ой милый, нет.Омар Хайям.Великий поэт и великий философ-суфий.Это известно ВСЕМ.

Но — многие ли знают, что перу его историки приписывают одну из загадочнейших рукописей Средневековья — так называемый «Самаркандский манускрипт».

Так ли это в действительности? Версий существует много… однако под пером Амина Маалуфа история создания «Самаркандского манускрипта» БУКВАЛЬНО ОЖИВАЕТ… а вместе с ней — и сам пышный, яркий и опасный XII век в Средней Азии, эпоха невиданного расцвета наук и искусств, изощренных заговоров и религиозного фанатизма…

---

— Возможно, нашу свободу и независимость отнимают у нас силой по воле Бога. Но по собственной воле мы их не отдадим.

И снова тишина. Затем еще одно выступление в том же духе и такое же краткое. Г-н Похитанов не спускает глаз с часов. Премьер-министр, видя это, также вынимает из кармашка часы и справляется с ними. Полдень без двадцати. Он начинает нервничать, стучит тростью по полу, просит преступить к голосованию. Четыре депутата под различными предлогами покидают зал, семьдесят два оставшихся все как одни говорят «нет». «Нет» ультиматуму царя. «Нет» отставке Шустера. «Нет» правительству. В таких обстоятельствах премьер-министр может считать в отставке себя, он покидает зал заседаний со всем своим кабинетом. Встает и Похитанов, текст депеши для царя уже подготовлен.

Уходя, он хлопает дверью, и эхо еще долго разносит звук по зданию. Депутаты остаются одни. Они победили, но праздновать победу не хочется. Власть в их руках: судьба страны, ее юной конституции зависит от них. Что они могут предпринять? Время от времени кто-нибудь предлагает то или иное решение, которое тут же отметается.

— Не обратиться ли к США с просьбой ввести войска?

— С какой стати они станут это делать, ведь они с Россией друзья? Рузвельт примирил царя с микадо.

— Но возможно, они захотят помочь Шустеру?

— Шустер весьма популярен в Персии, у себя на родине он неизвестен. Американским властям вряд ли придется по нраву, что он поссорился с Санкт-Петербургом и Лондоном.

— Мы могли бы предложить им строительство железнодорожной ветки. Может, они клюнут на это и помогут нам?

— Может. Но не раньше, чем через полгода, а царь будет здесь через две недели.

А турки? Немцы? Или даже японцы? Разве они не разгромили русских в Маньчжурии? Когда юный депутат из Кирмана в шутку предлагает предоставить Персидский трон микадо, Фазель не выдерживает:

— Нужно зарубить себе на носу, что мы не можем призвать себе на помощь даже исфаханцев! Если ввязываться в военные действия, то здесь, в Тегеране, и рассчитывать только на тегеранцев и имеющееся в наличии оружие. Как в Тебризе три года назад. Но теперь против нас вышлют не тысячу казаков, а пятьдесят тысяч. У нас не будет ни малейшего шанса победить.

Если бы это сказал кто-то другой, то такие, полные безысходности речи вызвали бы поток обвинений. Но поскольку они исходили из уст героя Тебриза, самого выдающегося из «сыновей Адама», их восприняли как горькую и жестокую правду. После этого уже трудно было говорить о сопротивлении. И все же Фазель взялся за это.

— Если мы станем драться, то во имя будущего. Разве не живет Персия воспоминанием об имаме Хусейне? А ведь он всего лишь повел битву, заранее обреченную на поражение, и был побежден, растоптан, растерзан. Однако мы почитаем его как мученика. Персия, чтобы обрести веру, нуждается в крови. Нас семьдесят два человека, как и сторонников Хусейна. Если мы погибнем, здание парламента станет местом паломничества и демократия на века укоренится в почве Востока.

Все собрание выразило желание сражаться и пасть, но случилось иначе. Они не дали слабину и не предали дело. Напротив, пытались организовать оборону города, призвали под свои знамена волонтеров, как в Тебризе. Но все это не пригодилось. Захватив север страны, царские войска продвигались к столице. Только снег еще слегка тормозил их.

24 декабря премьер-министр решил вернуть власть с помощью казаков, бахтиарских князей и части армии и жандармерии и сделался хозяином столицы, объявив о роспуске парламента. Некоторые депутаты были задержаны, самые неуемные сосланы. Во главе списка стоял Фазель.

Первым актом нового правительства было принятие требований царя. Вежливое письмо уведомило Моргана Шустера, что в его услугах более не нуждаются.

Он пробыл в Персии восемь месяцев — головокружительных, небывалых, чуть было не изменивших облик Востока.

11 января 1912 года Шустера с почестями проводили. Юный шах предоставил в его распоряжение свой собственный автомобиль с шофером, г-ном Варле, французам. Тот отвез его с семьей в порт Энзели.

Очень многие хотели с ним попрощаться, и потому проводы затянулись: начавшись на крыльце его резиденции, они закончилось лишь на границе. Никаких громких заявлений, только слезы на всем протяжении его пути. Случился и неприятный инцидент: один казак поднял с земли камень и сделал вид, что собирается швырнуть его в автомобиль.

Когда автомобиль скрылся за Казвинскими воротами, я еще некоторое время продолжал идти с Чарлзом Расселом, но затем наши пути разошлись, и я пешком отправился к Ширин.

— У тебя такой потрясенный вид, — проговорила она, завидев меня.

— Я только что распрощался с Шустером.

— Ах! Так он наконец уехал!

Я не был уверен, что правильно уловил тон, каким были произнесены эти слова. Она пояснила:

— Я вот думаю, а не было бы лучше, чтобы ноги его никогда не было в нашей стране?

Я с ужасом взирал на нее.

— И это говоришь ты?

— Да, я, Ширин, говорю это. Я аплодировала его приезду, одобряла все его начинания, видела в нем чуть ли не искупителя… а теперь вот сожалею, что он не остался в своей далекой Америке.

— Но чем же он провинился?

— В том-то и дело, что ничем, и это доказывает, что он не понял Персии.

— Я что-то никак не возьму в толк.

— Министр, оказавшийся умнее своего правителя, женщина, оказавшаяся умнее своего мужа, солдат, оказавшийся умнее своего офицера, не заслуживают ли они двойного наказания? Для слабых быть умнее — вина. По отношению к России и Англии Персия слаба и должна вести себя соответствующим образом.

— До скончания веков? А не лучше ли однажды проснуться, построить современное государство, дать образование народу, войти в сообщество процветающих и уважаемых наций? Это-то и попытался осуществить Шустер.

— И за это я им восхищаюсь. Но не могу не думать, что, если б он преуспел в меньшей степени, мы не оказались бы сегодня в столь плачевном состоянии. Конец демократии, конец независимости.

— Принимая во внимание аппетиты царя, это должно было случиться рано или поздно.

— Всегда лучше, чтобы несчастье случилось позже. Знаешь историю осла Насреддина?

Она имела в виду полулегендарного персонажа всех историй и притчей Персии, от Заречья до Малой Азии.

— Один наполовину сумасшедший царь, — начала Ширин, — приговорил Насреддина к смерти за кражу осла. Когда его вели на казнь, Насреддин вскричал: «Этот осел на самом деле мой брат, его заколдовал волшебник, но если мне отдадут его на год, я снова научу его говорить!» Заинтригованный монарх заставил обвиняемого повторить свои слова, а затем постановил: «Так и быть! Но если через год, день в день, осел не заговорит, ты будешь казнен». Позже жена Насреддина спросила у него: «Как ты мог такое обещать? Тебе же известно, что осел не заговорит». «Конечно, известно, — отвечал Насреддин, но через год царь может умереть, осел может умереть, я сам могу умереть». Если бы мы выиграли время, — продолжала Ширин, — Россия, может быть, ввязалась бы в балканскую войну или в войну с Китаем. Да и царь не вечен, а кроме того, под ним в любую минуту может зашататься трон, как шесть лет назад, под действием бунтов и мятежей. Нам бы подождать, потерпеть, потянуть время, хитрить, лгать, ловчить, обещать. Такова всегдашняя мудрость Востока. Шустер захотел заставить нас двигаться вперед в ритме Запада и привел нас к катастрофе.

Казалось, ей нелегко держать такие речи, я не стал вступать с ней в пререкания.

— Персия напоминает мне парусник-неудачник. Моряки без конца жалуются на то, что мало ветра. И вдруг, словно в наказание, небо посылает им шквал.

Мы долго удрученно молчали. Затем я нежно обнял ее.

— Ширин!

Видимо, я как-то особенно произнес ее имя, только она вздрогнула, отстранилась от меня и с подозрением уставилась на меня.

— Уезжаешь?

— Да. Но иначе, чем ты думаешь.

— Как это «иначе»?

— Я уезжаю с тобой.

XLVIII

Шербур, 10 апреля 1912 года.

Передо мной, насколько хватает глаз, Ла-Манш — спокойный, с серебряными барашками на поверхности воды. Рядом со мной — Ширин. В нашем багаже Рукопись. Вокруг нас — самая настоящая восточная толпа.

Столько разговоров было о знаменитостях, севших на «Титаник», что почти забылись те, ради кого был выстроен этот колосс: мигранты, миллионы мужчин, женщин и детей, которых не принимал ни один берег и которые мечтали об Америке. Пароход должен был послужить цели доставки этих людей в страну обетованную. Он подбирал всех: англичан и скандинавов — в Саутгемптоне, ирландцев — в Квинстоуне, а греков, сирийцев, армян из Анатолии, евреев из Салоник или Бессарабии, хорватов, сербов, персов — в Шербуре. На морском вокзале я наблюдал за выходцами с Востока: держась рядом со своим жалким скарбом, они с нетерпением ждали отплытия, стойко вынося все тяготы путешествия — заполнение формуляра, проблемы с багажом и т.д. У каждого в глубине взгляда притаилось либо любопытство, либо горечь, и все как некую привилегию воспринимали то, что им предстояло принять участие в первом рейсе самого могучего, современного и надежного из кораблей, когда-либо построенных человечеством.