Питер Мэй - Человек с острова Льюис

• Название: Человек с острова Льюис
• Автор: Питер Мэй
• Издательство: ACT, Corpus
• Жанр: Детектив
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-090457-0

Детектив Дин Маклауд возвращается на родину — остров Льюис. Он уволился из полиции и его единственная цель — забыть прошлое: гибель маленького сына и развод с женой. Но, едва начав готовиться к восстановлению дома своих давно умерших родителей, бывший детектив вынужден отложить планы. В трясине торфяного болота найден неопознанный труп с перерезанным горлом и следами пыток. Опознать личность «болотного человека», как называют такие «находки» местные полицейские обычно почти невозможно — он мог пролежать в торфяной трясине и тысячу лет. На предплечье мертвеца детективы обнаруживают портрет Элвиса Пресли, а эксперты сообщают о его генетической идентичности с ДНК местного фермера Тормода, страдающего маразмом и плохо соотносящего прошлое и настоящее. Вместе с расследованием убийства на поверхность всплывают трагическое прошлое, семейные тайны и Дину приходится расследовать дело, ведь дочь старого фермера, Маршели — первая и единственная любовь бывшего детектива и хочет знать правду о своем отце.

---

— Под этим шрамом металлическая пластина. Ее поставили сюда для защиты мозга.

И действительно — прямоугольная пластина тускло-серого металла длиной примерно два дюйма была прикреплена к черепу металлическими скобами. Ее частично закрывала светло-серая рубцовая ткань.

— Здесь явно была травма. И, возможно, повреждение мозга.

По просьбе Малгрю полицейский вышел в коридор и смотрел сквозь окно в стене секционного зала, как патологоанатом вскрыл череп вибрационной пилой, чтобы вытащить мозг. Когда Ганн вернулся, профессор уже выложил мозг в резервуар нержавеющей стали и осматривал его.

— Да, как я и думал, — он указал пальцем. — Кистозное размягчение левой лобной доли.

— И что это значит?

— Это значит, мой друг, что бедняге не повезло. В результате такого повреждения мозга он был… как бы сказать… немного не в себе.

Профессор осторожным движениями скальпеля снял с металлической пластинки наросшую ткань:

— Если не ошибаюсь, тантал.

— А что это?

— Весьма устойчивый к коррозии металл. Начал применяться в краниопластике[12] в первой половине двадцатого века. Во время Второй мировой войны часто использовался в обработке шрапнельных ран, — Малгрю еще ниже склонился над пластиной. — Биосовместимый материал, но вызывал ужасные головные боли. Это как-то связано с электропроводностью. В шестидесятые годы его заменили на пластик. Сейчас тантал в основном используют в электронике. Ага!

— Что там? — Ганн, преодолевая естественную брезгливость, придвинулся еще ближе.

Вместо ответа профессор начал рыться в инструментах, разложенных возле раковины. Он нашел трехдюймовое квадратное увеличительное стекло и принялся рассматривать пластину.

— Я так и думал! — в голосе Малгрю явно слышался триумф.

— Что вы думали? — а вот Ганн был само нетерпение.

— Производители пластин гравировали на них серийные номера. А в данном случае — еще и год, — и он отодвинулся, приглашая сержанта посмотреть. Тот взял увеличительное стекло и нагнулся над черепом, сощурившись. Под десятизначным серийным номером стояли римские цифры MCMLIV.

— Это тысяча девятьсот пятьдесят четвертый год, если вы не поняли, — патологоанатом просто светился. — Примерно через два года ему сделали татуировку с Элвисом. И, судя по росту рубцовой ткани, через три-четыре года убили на морском побережье.

Глава шестая

Фин был полностью дезориентирован. В ушах стучало так, что шум ветра и прибоя был едва слышен. Ему было жарко, он вспотел, но лицо и руки при этом замерзли. Глаза слепило, к яркому солнечному свету добавлялось синеватое свечение. Прошло не меньше полминуты, прежде чем Фин понял, где находится. Над его головой белая подкладка палатки раздувалась и опускалась, как грудь бегуна в конце дистанции. Вокруг громоздились горы одежды, бумаг, полураспакованная холщовая сумка и ноутбук. В сумерках Фин выбрал относительно ровный участок земли и поставил двухместную палатку. Сейчас он понимал, что земля все же опускается к скалам и морю за ними. Он посидел, слушая, как поскрипывают веревки, дергая колышки. Потом вылез из спального мешка и надел свежую одежду.

Фин расстегнул палатку и вылез на холм. Дневной свет ослепил его. Ночью был дождь, но ветер уже высушил траву. Океан ослепительно сверкал, отражая солнце. Но вот просвет в облаках закрылся, словно кто-то выключил свет. Надев носки, Фин подтянул к груди колени, обнял их и сидел так, вдыхая соленый воздух, запахи торфяного дыма и мокрой земли. Ветер раздувал его короткие, светлые вьющиеся волосы, обжигал лицо и заставлял чувствовать себя живым. Это было восхитительно.

Фин оглянулся через левое плечо на полуразрушенный родительский дом. За ним виднелись руины старого «черного дома», где его предки жили веками. Там он играл, когда был ребенком, счастливым и беззаботным, и не знал, что выпадет на его долю в жизни. Чуть дальше дорога вилась вниз по холму, сквозь собрание разнородных домиков, составлявших деревню Кробост. Красные жестяные крыши над сараями, где стояли ткацкие станки; беленые или покрытые розоватой штукатуркой стены; покосившиеся заборные столбы; на колючей проволоке торчат клоки шерсти. Узкие полоски возделанной земли тянутся вниз, к скалам. На одних выращивают зерно и корнеплоды, на других пасутся овцы. На заросших участках стоят старые трактора и уборочные комбайны — ржавые символы процветания, которое так и не наступило.

За изгибом холма видна темная крыша Церкви Кробоста. Церковь доминирует над пейзажем и управляет жизнями людей, на которых отбрасывает тень. Кто-то в доме священника вывесил белье для просушки, и теперь белые простыни яростно хлопают на ветру. Как сигнальные флаги, призванные напомнить людям о страхе Божьем. Фин презирал церковь и все, что за ней стоит. Но эта церковь была частью дома. При взгляде на нее становилось веселее.

Кто-то окликнул его, когда Фин надевал ботинки. Он встал на ноги, повернулся и взглянул в сторону своей машины, которую прошлым вечером оставил у ворот. Около нее стоял молодой человек. Пока Фин шел к нему по высокой траве, он рассмотрел улыбку гостя — и недоверие на его лице.

Молодому человеку было на вид лет восемнадцать — вдвое меньше, чем Фину. Светлые волосы торчат на голове, как иглы дикобраза. Васильковые глаза так пронзительно похожи на глаза его матери, что у Фина до сих пор мурашки по коже. Секунду они стояли, рассматривая друг друга. Затем Фин протянул руку, и парень пожал ее — коротко, но крепко.

— Привет, Фионлах.

Тот мотнул головой в сторону голубой палатки:

— Ты здесь проездом?

— Это временное жилье.

— Давно тебя не было.

— Давно, да.

Фионлах сделал паузу, чтобы следующие его слова прозвучали с большим значением:

— Девять месяцев, — и сказано это был обвиняющим тоном.

— Мне надо было завершить прежнюю жизнь.

Юноша наклонил голову:

— Значит, ты приехал навсегда?

— Возможно, — Фин повернулся к развалинам. — Это мой дом. Люди возвращаются домой, когда им больше некуда идти. А навсегда или нет — там посмотрим, — и снова взгляд его зеленых глаз застыл на Фионлахе. — Все уже знают?

Двое помолчали, вспоминая прошлый год.

— Все знают, что мой отец погиб на Скерре в августе, во время охоты на гугу.

— Ясно, — Фин кивнул. Затем повернулся, открыл ворота и пошел по направлению к тому, что когда-то было дверью его старого дома. Самой двери, конечно, давно не было, осталось несколько кусков истлевшей балки. На них еще виднелись чешуйки фиолетовой краски, которой отец Фина когда-то покрыл все деревянные поверхности в доме, включая полы. Крыша уцелела, но ее дерево прогнило, и дождевая вода пропитала стены. Доски пола отсутствовали. От дома остался скелет. Здесь не найти и следа той любви, что когда-то его согревала. Фин услышал, как подошел Фионлах, и обернулся.

— Я выпотрошу этот дом. Начну строить его заново изнутри. Не хочешь помочь мне на летних каникулах?

— Может быть, — Фионлах неопределенно пожал плечами.

— Ты отправишься в университет осенью?

— Нет.

— Почему?

— Надо найти работу. Я теперь отец, у меня есть обязательства перед дочерью.

Фин кивнул.

— Как она?

— Хорошо. Спасибо, что спросил.

Он решил не обращать внимания на сарказм.

— А как Донна?

— Живет дома с родителями и ребенком.

Фин нахмурился:

— А как же ты?

— Мы с мамой все еще живем в бунгало, — он качнул головой в направлении дома, который Маршели унаследовала от Артэра. — Преподобный Мюррэй не позволяет мне встречаться с семьей в доме пастора.

Фин не мог поверить своим ушам:

— Почему?! Бога ради, ты же отец ребенка!

— Мне не на что содержать ни свою дочь, ни ее мать. Иногда Донна может принести малышку в бунгало, показать ее мне. Но обычно мы встречаемся в городе.

Фин сдержал свой гнев — ведь направлен он был не на Фионлаха. Но в другом месте, в другое время и перед другим человеком он даст ему волю.

— А твоя мать дома? — Вопрос звучал достаточно невинно, но оба понимали, что за ним стоит.

— Она ездила в Глазго, сдавать вступительные экзамены в университет, — Фионлах отметил, как удивился его собеседник. — Она тебе не сказала?

— Мы не общались.

— А, — юноша снова посмотрел в сторону бунгало Макиннесов. — Я думал, вы с мамой снова будете вместе.

Фин грустно улыбнулся.

— Мы с Маршели не смогли быть вместе много лет назад, — в его голосе сквозило сожаление. — Почему сейчас что-то должно измениться? — Он помолчал. — Она все еще в Глазго?

— Нет. Маме пришлось прилететь сегодня утром. У нас в семье проблемы.

Глава седьмая

Я слышу, как они разговаривают в коридоре. Как будто я глухой! Как будто меня здесь нет! Или я уже умер. Иногда я хочу умереть.