Юстейн Гордер - Замок в Пиренеях

• Название: Замок в Пиренеях
• Автор: Юстейн Гордер
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-367-02439-5

Современный норвежский писатель и философ Юстейн Гордер (р. 1952) прославился как автор мирового бестселлера «Мир Софии». Этот роман, в доступной и занимательной форме рассказывающий об истории философии, был переведен во многих странах и принес автору целый ряд престижных премий. Сочинения Гордера критики сравнивают с лучшими творениями Хенрика Ибсена, Кнута Гамсуна и Сигрид Унсет. В его произведениях, среди которых наиболее Известны «Рождественская мистерия», «Апельсиновая Девушка», «Таинственный пасьянс», «Зеркало загадок» и другие, поднимаются важнейшие вопросы бытия: о месте человека в мире, о смерти и любви, о долге и ответственности. «Замок в Пиренеях», ставший в 2008 году настоящей литературной сенсацией, построен как современный вариант эпистолярного романа: герои, случайно встретившиеся друг с другом после тридцатилетней разлуки, начинают переписку по электронной почте. В своих письмах они вспоминают прошлое и то загадочное происшествие, из-за которого им пришлось расстаться…

---

Юстейн Гордер Замок в Пиренеях

> I

>>>

Стейн, это я. Какое же это чудо — вновь с тобой увидеться! И к тому же здесь! Ты ведь и сам был так потрясен, что едва удержался на ногах! Нет-нет, это не «случайная встреча»… здесь замешаны мистические силы. Целых четыре часа мы были предоставлены сами себе. Как это прекрасно! Нильса Петера не очень-то все это обрадовало. Он и слова не произнес, пока мы не оказались в Фёрде[1].

Мы с тобой хотели одного — попасть в долину. И через полчаса вновь оказались возле березовой рощи…

Мы оба не произнесли за всю поездку ни единого слова. Я имею в виду об этом. Обо всем остальном мы говорили, но только не об этом. Как тогда…

Мы не в силах были заговорить о том, что случилось. Нас как будто под корень подкосили… Мы даже не пожелали друг другу спокойной ночи! Помню… в ту последнюю ночь я спала на диване. И помню запах табака, доносившийся из комнаты, где ты курил. Мне казалось, сквозь стену и закрытую дверь я вижу твой склоненный затылок. Ты сидел за письменным столом и курил. На следующий день я уехала из гостиницы, а потом мы больше тридцати лет не видели друг друга. В это невозможно поверить! И вот, будто оборвался долгий сон Спящей красавицы, мы внезапно, словно от звука волшебного будильника, пробуждаемся!.. И оба снова устремляемся туда, совершенно независимо друг от друга. В один и тот же день, Стейн, в новое столетие, в абсолютно новый мир… Привет! Так же как тогда, тридцать с лишним лет назад!

Только не говори, что это случайно! Не говори, что ни воли судьбы, ни провидения не существует!

Самое невероятное, что хозяйка гостиницы — та, что тогда была совсем юной, внезапно вышла на балкон. Для нее тоже прошло тридцать с лишним лет… Наверняка ей показалось, что это дежавю. Помнишь, что она сказала? «Как приятно видеть, что вы по-прежнему вместе!» Вот что она сказала… Жгучей болью, терзаниями веяло от этих слов! Но была в них и своя ирония — ведь мы не виделись с тех самых пор, как одним далеким утром в середине семидесятых годов присматривали за тремя ее маленькими девочками. Мы делали это в благодарность за то, что брали у хозяйки велосипеды и транзистор.

Меня уже зовут… Видишь ли, здесь, на свежем воздухе, на берегу пролива, мы собираемся устроить праздник в честь летних каникул. На гриле уже томится форель, а ко мне идет Нильс Петер со стопкой водки. Он дает мне пару минут, чтобы закончить письмо, а это мне просто необходимо, так как я хочу попросить тебя о чем-то очень-очень важном…

Давай договоримся, что будем стирать имейлы, которые посылаем друг другу, сразу как только прочитаем? Каждое письмо… Повторяю: сразу же, в ту же самую минуту, — так мы сможем избежать даже малейшей возможности, что эти письма смогут распечатать. Наше новое общение видится мне как стремительный поток обмена мыслями двух человеческих душ… Это гораздо больше, чем обычные письма, которые мы словно бы все время писали друг другу. Мы можем позволить себе писать обо всем.

К тому же есть ведь наши супруги и наши дети… Мне неприятно думать о том, что самое сокровенное мы доверим компьютеру.

Неизвестно, когда наша переписка прервется, но однажды мы покинем этот карнавал, снимем маски, сыграв свои роли, и лишь кое-что из бутафории останется после нас, но и это исчезнет вскоре с лица земли…

Мы уйдем… прочь из нашего времени, прочь из того, что мы называем «действительностью».

Годы ли тому виной, но я очень боюсь, что некогда произошедшее с нами может возникнуть снова. Порой кажется, что кто-то следует за мной по пятам, дышит мне в затылок…

Я не забываю «мигалки» в Лейкангере[2] и по-прежнему вздрагиваю, когда сзади появляется полицейская машина. Как-то, несколько лет тому назад, в нашу дверь позвонил полицейский. Кажется, он заметил, как я вздрогнула. Но он всего-навсего хотел узнать адрес по соседству.

Ты, наверное, думаешь, что напрасно я беспокоюсь, ведь у всякого преступления есть свой срок давности…

Но позор не устаревает…

Обещай мне, что будешь стирать все письма… не откажи мне в этой просьбе!..

Это произошло, когда мы уселись наверху возле полуразвалившейся деревянной хижины на сеттере[3], когда ты стал рассказывать… Ты пытался осознать, что сделал за эти тридцать лет, и посвятил меня в глобальный климатический проект, над которым работаешь. А после успел сказать несколько слов об одном сне, что приснился тебе накануне нашей встречи на балконе. «Космический сон», — так ты его назвал… Но больше ничего сказать не удалось, на лугу вдруг появилось стада телок, и нам пришлось спуститься с вершины вниз — на самое дно долины. Об этом сне ты больше ничего не говорил.

Тебе снятся космические сны… вот тебе и карты в руки… Тебе нагадали это на картах, когда раскладывали пасьянс… Помнишь, мы пытались хоть немного поспать. Но были, само собой, слишком возбуждены. И вместо сна шептались, лежа с закрытыми глазами. Шептались о звездах, галактиках и прочих высоких материях… О таком великом и далеком, о том, что возвышается над нами…

Трогательно думать об этом сегодня. Это было еще до того, как я чему-то поверила. Но это было так.

Меня снова зовут. Последний комментарий, прежде чем отослать письмо. То горное озеро называлось Эльдреваттнет[4]. Подходящее название для горных вод, что текут далеко-далеко от людей и животных. Было ли что-то еще древнее — там, наверху, меж голой скалой и округлой горной вершиной?

Когда мы как-то раз поехали туда с Нильсом Петером, я лишь сидела, неотрывно заглядывая в карту. Я не бывала там с тех самых времен и не в силах была смотреть вверх и даже находиться возле озера. Через несколько минут мы миновали еще одно место, то самое — на повороте у обрыва… Оставалась только самая болезненная, самая уязвимая точка…

Я не отрывала глаз от карты, пока мы поднимались из долины. Так я запомнила названия многих мест, которые зачитывала вслух Нильсу Петеру. Что-то же надо было делать! Я боялась, что не выдержу и ненароком поведаю ему абсолютно всё!

Потом мы добрались до новых туннелей. Я непременно хотела проехать по туннелю, а не мимо, и спуститься вниз по старой тропе вдоль реки. Я даже привела кое-какие доводы — мол, уже поздно и времени у нас мало.

Итак, Эльдреваттнет, «древние воды».

Женщина-Брусничница была еще древнее. Во всяком случае так нам тогда показалось. «Пожилая женщина», — сказали мы. Пожилая женщина с шалью брусничного цвета на плечах. Нам необходимо было убедить себя в том, что мы видели ту же самую женщину, что и тогда. Она появилась, когда мы разговаривали друг с другом.

А правда заключалась в том, что ей было столько же лет, сколько мне сегодня. Так сказать, «женщина средних лет».

Ты вышел тогда на веранду, а я словно бы встретила в дверях саму себя. С тех пор как мы виделись в последний раз, прошло больше тридцати лет. Но и это не все. Мне казалось, будто я отчетливо вижу саму себя, извне, со стороны, под твоим углом зрения, твоим взглядом… Одно мгновение — и это уже я была женщиной с брусничной шалью на плечах. Такое вот тревожное предчувствие.

Меня снова зовут, уже в третий раз, так что я отправляю письмо и тут же его стираю.

Теплые слова от Сольрун.

Я едва удержалась, чтобы не написать: «Твоя Сольрун», ведь у нас никакого разрыва не было. Я взяла кое-что из моих вещей и в тот же день ушла. Но не вернулась. Только через год я написала из Бергена и попросила тебя собрать и отослать то немногое, что после меня осталось. И даже тогда не считала это разрывом. Просто так было практичнее, ведь я так долго пребывала по другую сторону гор. Прошло несколько лет, прежде чем я встретила Нильса Петера. И, стало быть, прошло десять лет, прежде чем ты и Берит нашли друг друга.

Ты был терпелив, да, терпелив! Ты не хотел признавать все это безнадежным! Даже мне порой казалось, что у меня два мужа.

Я никогда не забуду того, что случилось на горном перевале. Порой мне кажется, что и часа не проходит без мысли об этом…

Но потом кое-что изменилось, и это, собственно говоря, было удивительно и сулило нечто новое. Нынче я понимаю, что это дар.

Подумать только, мы сумели принять этот дар вместе! Но при этом насмерть перепугались! Сначала упал ты, пришлось тебя защищать. Потом ты внезапно поднялся и постарался убежать от этого…

Через несколько дней каждый из нас увидел свой путь. Мы утратили способность смотреть друг другу в глаза.

Мы оба, Стейн! В это невозможно было поверить!

>>>

Сольрун, Сольрун! Ты была прекрасна! Ты была великолепна, когда стояла на веранде в алом платье спиной к фьорду и роще, у белого парапета!

Я узнал тебя сразу, конечно же узнал! Или мне привиделось? Нет, это была ты, но словно появившаяся из совсем другой эпохи!