Игорь Резун - Мечи свою молнию даже в смерть

• Название: Мечи свою молнию даже в смерть
• Автор: Игорь Резун
• Жанр: Триллер

Книга основана на исторических источниках и глубоком изучении истории секты так называемых ассасинов – исламских фанатиков, возникшей около X в. н. э. В самом начале XXI века ассасины, чьими руководителями теперь являются респектабельные миллионеры Запада, снова делаю бросок к власти над всем миром: используя древнюю магию, парапсихологию, обман и террористические методы. Им противостоит малоизвестное Специальное управление ФСБ России: управление «Й», занимающееся магами, экстрасенсами, колдунами и паранормальными явлениями.

Однако в борьбу за мировое господство под знаком Эры Водолея – Эры Женщины, втянуты и другие силы: алтайские шаманы, мечтающие провести реинкарнацию священной мумии с алтайского плато Укок и наследники загадочной «цыганской принцессы», рассеянные по всему миру. Битва трёх мистических сил, трёх «Царевен» идет по всему миру, на нескольких континентах, в нескольких мировых столицах. А тем временем в глубине Сибири молодые люди с удовольствием постигают веселое и красочное психологическое учение СИМОРОН, дающие средства для самореализации, избавления от комплексов и повышения самооценки…

Автор использует источники из Сети Интернет, реальные архивные документы и иные материалы ограниченного доступа.

---

Ровно через семь минут после того, как трубка, обляпанная липким желудочным соком Юльки, легла в свою выемку на телефонной панели, в дверь позвонили. Дверь, естественно, оказалась снабжена глазком. Андрей увидел молодую докторшу в сером халатике и белых босоножках, как-то очень плотно обхватывающих ее маленькие, бронзовые ступни, а потом нескладного фельдшера с прыщами на лице и металлическим чемоданом в руках. Бросив дежурное «Проходите!», он, стоя в полоборота, прошелестел:

– 97754766819-09…

– 90-91866745779, – без запинки ответила черноволосая докторша-дюймовочка.

Он отошел к окну, чтобы не мешать, и искоса наблюдал за работой бригады. Они быстро перенесли Юльку на тахту, тут же ловко подсунули под ее худое тело простынь и, не разворачивая сложной аппаратуры, не опутывая ее проводами, ПРОВЕРИЛИ. Докторша прижалась лбом к ее лбу, груди, животу и пальцам ног и, отняв неожиданно запылавшее лицо от тела Юльки, хрипловатым голосом проговорила, будто отбила слова на пишущей машинке:

– Амфетин. Блокада. Два укола. Энергетический удар, шок!

Андрей успокоился. Профессионалы. Спецуправление «Й» берет эти кадры из лучших клиник да из заштатных госпиталишек, в которых один хирург делает чудеса. Эти самородки продолжали творить чудеса и тут, но на новом уровне, на новой волне знания. Тихо тренькнула стеклянная головка ампулы, упала на ковер, с хрустом раздавилась под неосторожным каблуком. Юльку положили на носилки – новые, удобные. Сверху легла простыня, ремни плотно прижали тело. Ее понесли. Докторша посмотрела на Андрея остро – черные глазки ярко горели маленькими огоньками.

– Поставьте в известность… Через полчаса. Не раньше! Объект будет перемещен в укрытие.

Андрей кивнул.

…Они спустили Юльку вниз. Между этажами шуршало затихающее эхо их шагов. Из двора выехали почему-то без сирены. Впрочем, это понятно. Они уже знают, что делать.

Андрей побродил по квартире, некстати, неловко запинаясь о мебель, пришла мысль – покурить. Иногда это бывало с ним – отзвук давней привычки. Он нашарил в кармане пачку сигарет, проверил: не оно ли? Нет, сигареты, обыкновенная золотистая коробочка. Он уже стоял на площадке, высекая из кремня зажигалки пламя, и тут ощутил запах горелого. Горелого? Тут же сверху раскаленный кусочек упал ему на руку и режущей болью пробежал по локтю.

Андрей поднял голову.

Подкова над дверью была залеплена массивной, плотной кляксой еще недавно сырого асбеста. Тот уже потрескался, высох и сейчас раскалывался, раскаляясь, потому что под ним, наполняя подъезд запахом жженой краски, горела подкова.

Раскаленная добела…

Всхлипнув, он рванулся вниз.

И уже дергал, курочил этот проклятый железный прямоугольник телефонного щитка, в кровь обрывая пальцы чем-то, случайно обнаруженным в кармане; кажется, ключами. Выломав щиток, он увидел маленькую блямбочку на телефонной разводке – контроллер. Андрей выдернул его вместе с большим куском провода, плача от бессилия.

Во всех квартирах подъезда тут же перестали работать телефоны, но Андрея это уже не интересовало.

В квартире он не стал искать прилепленную под кроватью лже-пачку «Мальборо». Не стал срывать скотч. Просто посмотрел на молчащий зеленый монитор – хотя лампочка в уголке горела! – и прочел кусок надписи: «…разбить стекло молотком!»

А потом Андрей взял с подоконника тяжелый, с массивным железным клювом молоток и изо всех сил ударил им по толстому зеленоватому стеклу.

* * *

Люди, которые поставили в телефонный щиток дома в Шевченковском жилмассиве хитрое электронное устройство, были, очевидно, готовы на все. Именно оно подхватило звонок Андрея и переправило его совсем не оператору «Скорой», а на другой, зловещий, адрес.

Но люди, работавшие в Спецуправлении «Й», тоже были готовы на все. Во имя защиты тех, за кем крадется по пятам холодное зло.

…Из аварийного колодца-шурфа, ствол которого выходил как раз на середину разгромленного общего зала, выдавило воздушной волной поломанные стиплеры, размокшие бумаги и осколки кофейных кружек. Выбросило и мокрый тапочек Элины Глебовны. Он, смятый и разорванный, походил на бельчонка, раздавленного колесами грузовика. Альмах так и ушла без него, после того как они с Заратустровым, мокрые, как мыши, покурили, сидя на скамейке. Женщина пешком двинулась к автовокзалу, обреченно шаркая по асфальту босыми ногами, совершенно не думая о том, как на нее посмотрят: мокрая, с прилипшим к подолу платья каким-то мхом. Заратустров почему-то не стал ее провожать. После того как из кольца, сооруженного неразговорчивыми людьми в одинаковых костюмах – их прислал начальник местного УФСБ, генерал Силантьев, после того как оттуда выехала «Газель» с тремя завернутыми в хрусткие мешки трупами, и рабочие – тоже не простые! – начали сворачивать шланги, откачивавшие воду, а спецгруппа приступила к консервации, после этого Заратустров просто натянул на босу ногу штиблеты, вызвал по мобильному телефону старшего группы такси и поехал в один из дорогих городских ресторанов, где ни у кого не спрашивали, что они будут пить и какое у них настроение: знали. Там он заказал бутылку водки, тарелку блюда из осетра и выпил эту водку за пару часов всю. Один. Почти не хмелея.

А дома просто провалился в небытие. Уснул.

* * *

Управление оглохло и ослепло: почти двухмиллионный город спрятали от него с такой же легкостью, с которой фокусник прячет белого слона на черном фоне под черной же ширмой. Погасли точки на экране, разбитом в пластиковую щепу, умолкли телефоны и все, даже люди, стало дезактивировано. Мертвая вода… Мертвая! Чистейшая родниковая, из подземного озера, местонахождение которого пытались определить тут с тысяча девятьсот тринадцатого года, основываясь на предположениях профессора Российского Императорского общества естествознания господина Фасфаттера. Она была безупречной для питья, в ней ни один прибор не нашел бы ни одного вредного микроорганизма, и ее даже не успели отравить ни аммиачные стоки, ни бензольные кольца, ни фосфатные примеси. Нет, сама ощищая себя под чугунным Лениным и одноименной площадью, эта водица таила иную страшную силу. Она была мертвая. Идущая от Земли. Даже не столько мертвая, сколько успокаивающая и весь свой срок яростно спорящая с Небом, дающим воду живую.

Люди, конечно, обрадовались. Как простые нормальные человеки, они обрадовались возможности побыть с семьями, махнуть на шашлыки или рыбалки, вонзить острое жало лопаты в черное живое тело дачной гряды. У них образовались каникулы на пять или шесть дней, пока последняя капля мертвой воды, пропитавшая и стены, и щели, и их одежду, и проводку, не выветрится, не высохнет под натиском посланника Неба – ветра. И только Заратустрову было не во что втыкать лопату и не с кем проводить время.

Он вытребовал себе местечко подле дежурного по городу, дремал целыми днями в кресле, сопел, провонял сигарами курилку УВД и перечитал все материалы на пыльных стендах в Общественной приемной. Он набрасывался на каждую сводку, как только ее шуршащая лента, сладковато пахнущая тонером, выползала из факса, прочитывал сухие строчки. ИСКАЛ. Что?! Все необычное. Все странное. Все – цепляющее. Но А и Б по-прежнему сидели на трубе, а потом А наносил Б сорок семь рубленых ран топором и ложился спать, чтобы с утра ничего не помнить. Все было старо в этом самом старом из миров.

Оставшееся время Заратустров просто гулял.

* * *

Как только чугунная головка молотка вонзилась в нутро монитора, произошла белесая, почти невидимая вспышка. И в тумане обычной жизни, в пелене мелочей и сиюминутностей трубным голосом завыл ревун, неслышный, а точнее – слышный немногим.

У гипертоников, оказавшихся поблизости, скакало давление; коты, попутав август с мартом, полезли на крыши. Старички начали щипать за каменные задницы своих старух, а у молодых мачо на бухающих музыкой «бумерах», наоборот, начисто пропадала потенция, стоило им затормозить в Шевченковском. Ревун молотом пробивал пространство. Он был одновременно адресован никому и в то же время всем. Это был SOS тонущего корабля, отчаянный вопль «Титаника», и тут только Бог мог решить, кому его услышать, а кому – нет. Его услышали многие из сотрудников Спецуправления, но почти никто не мог вычислить координаты: сигнал тревоги на то и сигнал, чтобы быть экстренным, не давать указаний, а просто звать на помощь – крайняя, ни на что не надеющаяся мера.

Санечка, чудесное создание во всем черном, с такими же анилиновыми, иссеченными на кончиках волосами и черной – специальной! – помадой на пухлых губах, в это время смотрела, как ее подруга Клиомелла набирает в шприц воздух. Два кубика. Нормально. Девушки договорились уйти вместе и поэтому сидели сейчас на траве первомайского сквера, самого центрового и центрального в городе. Сидели, скинув с распаренных ступней тяжеленные бутсы на платформе, из черной кожи, с черепами на мысках, как того требует этика гОтов, и обратив в марево дня свои худые, разрисованные фиолетовыми тенями лица шестнадцатилетних страдалиц. Жизнь жестока и ужасна, и она есть не что иное, как приготовление к Смерти. Они прошли этот путь быстрее, чем остальные.