Борис Габрилович - Ковыляя, кот идет

• Название: Ковыляя, кот идет
• Автор: Борис Габрилович
• Жанр: Драматургия

---

Они сидели вчетвером, выключив верхний свет (Андрей со Светой и Слава с Таней), и музыка медленно плыла по их лицам. Медленно, долго и торжественно плыла по…

…Андрей зашёл в университетский туалет, остановился возле писсуара, начал расстёгивать брюки.

Изображение застывает.

…Андрей бежал по лестнице с папкой в руке. Его остановил парень — мол, дай закурить. Андрей протянул ему пачку.

Изображение застывает.

…Андрей на лекции. Написал записку, скрутил, огляделся воровато, приготовился кинуть.

Изображение застывает.

…Андрей с отцом играют в шахматы. Подумал, усмехнулся, взялся за фигуру.

Изображение застывает.

…Андрей и Света в буфете. Кругом знакомые ребята. Смеются, переговариваясь.

Изображение застывает…

Кружку пива ко рту.

Изображение застывает.

…Пустая клетка макака-резуса.

…их лицам музыка. Они сидят вчетвером, выключив верхний свет.

Музыка плывёт по комнате. К открытому окну. За которым ночь.

Пустой бульвар, фонари и долгие их тени. Напротив — стройка.

Медленно гаснут на ней огоньки. Дольше всех горит один большой прожектор.

Но вот и он погас.

А музыка всё плывёт.

Андрей и Света идут в обнимку по пустому бульвару.

Андрей. Ковыляя, кот идёт…

Света. Что ты сказал, милый?

— Ковыляя, кот идёт. Знаешь?

— Знаю, конечно… Кошку под руку ведёт. Верно?

— Да, маленькая.

— Хорошо, да?

— Да, маленькая.

— Знаешь, что?

— Что, маленькая?

— Пусть это будет про нас с тобой?

— Пусть про нас.

— Ковыляя, кот идёт, — и засмеялась тихонько.

— А летом, — вдруг сказал Андрей, — мы уедем отсюда в Ригу. Как сдадим экзамены, так и уедем. Вернее, даже не в Ригу, а под. Будем жить на даче у Славкиного брата, Роберта. Он битник, вроде нашего Женьки, заросший весь, играет на гитаре в каком-то кафе, а сам больше всего на свете любит Баха, но стесняется признаться. Он парень хороший. А ещё там живёт Славкин дед с усами. Он будет ругать Роберта за длинные патлы, а по вечерам рассказывать, как он был айсингом — «красным стрелком» — и дрался в лесах с бандитами. И каждый день будем купаться, там чудесный пляж. Ты хорошо плаваешь, маленькая?

…А навстречу им шла красивая молодая женщина, и с ней красивый молодой мужчина, а между ними — мальчик в шапочке с помпоном. Он что-то с увлечением играл на губной гармошке. Эти трое давно уже прошли мимо Андрея и Светы, а звонкие наивные аккорды губной гармошки долго еще висели над пустым бульваром.

Портрет Ленина.

Слышен голос докладчика: «26 с половиной… товарищи, мы… на 50 с половиной %… каковы же итоги проведённой… более 400 человек… но в целом мы можем сказать…» и т. д. — а в общем, слов не разобрать.

Кумачовый лозунг. Видно только начало: «Да здравствует…»

Потная лысина докладчика. Наполовину пустой графин. Зал сверху. Полный зал людей. Негромкий гул невнимания. По рядам. Пожилые люди. Есть с сединами и в орденах. Их лица торжественны и бессмысленно-отрешены, как будто они присутствуют на молитве в церкви. А вот — преподавательский состав, люди помоложе. Читают, переговариваются, но лица сохраняют серьёзные — делают вид, что слушают.

На задних рядах — студенты — представители комсомольского актива. Анекдоты, картишки, читают, готовят задания.

Андрей читает — видимо, хорошие стихи, потому что качает в такт головой. Слева посапывает Сергей, привалясь плечом.

Справа Валера играет в шахматы с каким-то очкариком.

Докладчик кончил. Бурные аплодисменты.

— Предлагаю ставить на голосование. Кто за? Против? Воздержался?

Шахматная доска (Очень крупно)

— МАТ!

— Единогласно!

Широкий экран сужен до довольно низкой вертикальной полосы: ровно столько, чтобы поместилось два человека. У открытой двери стоят двое: по одну сторону Автор сценария, по другую — Положительный герой.

Автор. Вам кого?

Положительный. Вы — автор сценария?

— Да, я.

— Тогда я к вам.

— Чем могу?

— Я — Положительный герой.

— Очень приятно. Чем всё же могу?

— Я пришёл в ваш сценарий.

— Простите… Но я вас как-то не имел в виду.

— Не может быть! Как же без меня?

— Да вот так как-то… У меня и без вас полно героев.

— Но ведь среди них нет положительных?

— Почему же? Они все неплохие ребята.

— Одно дело неплохие. Но они же не положительные?

— Ну и что?

— Как — ну и что? Нужно, чтобы хоть один из них был совершенно положительным. Для антитезы, понимаете?

— Простите, но я не встречал таких в жизни.

— Ну и что же? Вы разве пишете только о том, что встречали в жизни?

— ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО.

— Но это разве искусство?

— НА МОЙ ВЗГЛЯД, ИМЕННО ЭТО И ЕСТЬ ИСКУССТВО.

— Простите, но чем же вы тогда отличаетесь от заурядного фотографа?

— Фотообъектив бесстрастен. А мои глаза, видите ли, способны и плакать, и смеяться.

— Не понимаю вас.

— Очень жаль.

— Ну вы подумайте нами. У всех есть Положительный герой. А у вас нету. Кто же станет снимать такой фильм?

— А я на это ПОКА не рассчитываю.

— Неужели вам не надоело писать в стол?

— Надоело. А что делать?

— Возьмите меня в сценарий, и всё будет в порядке.

— Не могу. Не хочу обманывать.

— Кого?

— Себя. Людей. Я должен сказать им правду.

— Должны?

— Должен.

— Зачем? Вы думаете, они будут благодарны вам за это? Сомневаюсь.

— Я тоже. Но это — мой долг.

— Хоть убейте, не пойму. Что за долг?

— Я должен, понимаете, должен рассказать им о них самих. Они ведь встретились на моём пути. И я благодарен им за это. Потому и должен. Вот такими я вас видел, скажу я им. Вот так я вас видел, скажу я им. Так… И никак иначе, А вас, простите, я не видел никогда.

— Не понимаю…

— Слушайте, идите вы к чёрту! Мешаете работать.

И захлопнул дверь.

Чёрно-белый экран стал ненадолго цветным. Нечёткие линии и цветовые пятна, выражающие идею кашля, перемещаясь и накладываясь, заполнили экран. Эти смещения сопровождает надсадный кашель Андрея.

Голос отца (протяжно, как бы издалека). Что, опять кашляешь?

Голос Андрея (так же). А-а, пустяки.

Голос отца (так же). Завтра же отведу тебя к врачу.

Голос Андрея (так же). Да не стоит, это скоро пройдёт, я чувствую.

Голос отца (так же). Не морочь ты мне голову. Пойдём и всё. Пусть тебя Николай посмотрит.

Пустой рентгеновский экран. Щёлк!

Уже знакомое изображение лёгких.

— Локти прижми к поясу, заведи назад. Так. Дыши. Глубже. Дыши. Глубоко.

Висит какая-то тревожная, щемящая струна.

В кабинете — Николай в белом халате и отец Андрея. Николай старается не смотреть на него, всё никак не раскурит папиросу.

Наконец они всё-таки посмотрели друг другу в глаза.

— Не могу я тебе врать… — выговорил с трудом Николай. — Ты сам врач…

Отец смотрел с больным вопросом в глазах.

— Кажется, да, — резко ответил Николай на этот вопрос (струна оборвалась) и снова отвернулся, завозившись с сигаретой.

А за окном, пронзая стекло насквозь солнечным светом, бесновалась весна.

«Мама! Я мороженого хочу!»

Пустые столики летнего кафе.

За одним из них — Андрей, Слава и Сергей. Пьют сухое.

Поворот ночного шоссе из окна троллейбуса. Застывшие фотографии: Лицо Светы. Классики на асфальте. Слава и Света, когда они слушают Баха. Андрей и Света в постели. Андрей у стены, выложенной Андрей у стены, выложенной стеклянными кирпичиками. Отец и Николай во время их разговора. Пустая клетка макака-резуса. Фотография женщины с кладбища. Пустые скамейки возле эстрады где Андрей и Света мирились под дождём.

опять по троллейбусам маешься
в неполные двадцать пять
под белой маечкой маешься
подрагиваешь опять
ворочаешься бесёнок
постанываешь спросонок
и свято шумят у лба
как паруса из пелёнок
два ангельские крыла
ах ангел в бельишке белом
мне боязно страх и всё
когда как слепая белка
мотаешься в колесо
отстать от притихшей стаи
за дымы и за дома
пускай улетают сами
а ты улетай сама
слезой как птицей ясной
в ресницах моих паришь
два белых крыла прекрасней
чем тысячи серых крыш.[2]

Живое изображение.