Александр Никонов - Здравствуй, оружие! Презумпция здравого смысла

• Название: Здравствуй, оружие! Презумпция здравого смысла
• Автор: Александр Никонов
• Жанр: Публицистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-93196-978-7

Книга «выросла» из одноименной главы знаменитого «Апгрейда обезьяны» Александра Никонова и развивает ее основные идеи: легализация огнестрельного оружия — наиболее эффективный путь борьбы с вооруженной преступностью, приобретающей все большие масштабы.

Это книга не только и не столько об оружии и преступности. Книга — о глупости, из-за которой цивилизованный мир ежегодно теряет тысячи человеческих жизней. Собственно, противостояние глупости с позиций здравого смысла — центральная тема и главная цель творчества писателя, которой он неукоснительно следует во всех своих произведениях.

Аргументация автора в полемике с «запретителями» оружия, основанная на обширном фактическом материале, столь убедительна, что не оставляет сомнений: граждане не должны быть лишены возможности защищать собственную жизнь и жизнь своих близких.

---

Я вышел из автобуса, прошел до отеля, и вся заграница сразу улетучилась. Я стоял, как на плоту, на осколке империи — здесь все понимают русский! Даже молодежь. А люди постарше, особенно с имперским образованием (МГУ, ЛГУ), вообще говорят по-русски без акцента, с отличным московским произношением. С московскими шутками и прибаутками. Легко вставляя деепричастные обороты и такие слова, как «орнаментальный» и «каплевидный». Интеллигенция советской национальности, они набрасываются на приезжих из Москвы и не могут с ними наговориться. Так, наверное, после распада Рима по его окраинам еще долго говорили на латыни и спрашивали, как там дела в Городе.

Теперь Баку заграница. Но удивляться тому, что молодежь здесь учит русский, не стоит. Потому что Россия для азербайджанцев — как для турок Германия. Как для алжирцев и тунисцев — Франция.

Незадолго до отъезда из Москвы в Баку я с семьей за ужином вполглаза смотрел новости по телевизору. Сначала какой-то латышский министр чего-то рассказывал нашему корреспонденту на русском языке; потом, кажется, Путин встречался с украинским премьером Юлей Тимошенко и они говорили по-русски; в третьем сюжете грузинский президент Саакашвили отвечал журналисту Первого канала опять-таки на чистом русском.

— Сынок, — спросил я, жуя. — А тебя не удивляет, почему президенты и министры иностранных государств так хорошо знают русский язык?

Но детей ничего не удивляет. Сын вообще не заметил этого факта. А если бы заметил, наверняка нашел бы объяснение, пятнадцать лет парню как-никак, — вспомнил бы, что еще за пару лет до его рождения у нас была большая империя. А потом распалась на Россию и «ближнее зарубежье». И с тех пор в «дальнем зарубежье» — где-нибудь в Турции или Испании — русские искренне радуются бывшим соотечественникам, каким бы ни был разрез их глаз. Тепло улыбаются и упрямо называют их «наши». И те не против быть «нашими».

Между нами действительно оказалось больше общего, чем мнилось до распада. Мы узнаем друг друга не только по языку. В школах и вузах мы все учились по одним программам. У нас общий генезис — воспоминания, события, реперные точки, штампы, ключевые фразы. И казах, и латыш, и русский, и грузин одинаково понимают, что такое «все пабижали, и я пабижал», анекдоты про Штирлица и «Ларысу Ивановну хачу». Все знают, что такое ГУЛАГ, и кто носил белый плащ с кровавым подбоем… У нас одинаковые шутки про «запорожец» и общие поводы для самоиронии.

Познакомился я на этой конференции с казашкой. Молодая журналистка из Астаны. Чистый русский язык без акцента — прямо как у казахской команды КВН. Она поразила меня погруженностью в российские события. Оказалось, казахи (киргизы, таджики, узбеки) не только смотрят Первый канал, но и следят за книжными и культурными новинками Москвы больше, чем сами москвичи, — с дотошностью провинциалов, желающих быть в курсе культурного «мейнстрима». Притяжение империи… Так вот, я обратил внимание новой казахской знакомой на то, что пора бы ей уже поменять свой старенький 3-мегапиксельный фотоаппарат на нечто более современное. Она махнула рукой:

— Для казаха сойдет.

И эта самоирония удивительно импонирует… С той же самоиронией относятся к себе русские, украинцы…

После первого дня конференции делегатов повезли в национальный ресторан, где рядом со мной оказалась симпатичная бакинская девушка из оргкомитета. По-русски она говорила не только без акцента, легко вворачивая русские поговорки, но и сыпала новоязом последних двадцати лет. Традиционно пожаловалась на армян, отнявших Карабах… Я, кстати, заметил такой феномен. Стоит приехать в ближнее зарубежье «человеку из центра» (из Москвы), как ему сразу начинают что-то горячо рассказывать, на что-то жаловаться. Интересно, правда?..

Так вот, моя собеседница пожаловалась на армян, которые «оккупировали исконно азербайджанский» Карабах.

— Забудьте и плюньте, — посоветовал я. — Мы империю потеряли и то не плачем.

— Но ведь это же наш Карабах!..

— Азербайджан тоже когда-то был нашим. Но мы же смирились.

По всплеску эмоции, мелькнувшему в ее глазах, я понял, что напоминание о колониальном прошлом страны девочке не понравилось, но возразить против факта она не могла. Кивнула:

— Да Россия завоевала Кавказ. Но это, по крайней мере, пошло Кавказу на пользу, а вот скажите, что дало завоевание Арменией Карабаха?!

Ах, какая это была шикарная фраза!

Какая роскошная проговорка, сказанная мимолетом, как о чем-то давно осмысленном и понятом, не вызывающем никаких внутренних возражений, само собой разумеющемся, банальном. Она говорила о другом — о Карабахе и армянах, а попутно просто констатировала факт: Россия, пусть на штыках, но принесла сюда цивилизацию. И особенно это было видно на контрасте, который являла собой эта конференция. Она была посвящена двум взаимоисключающим вопросам — повышению роли восточной женщины в жизни современного общества и одновременно сохранению национальной самобытности, самоидентификации, менталитета. Обе темы весьма модны, поэтому их решили совместить, не замечая противоречия. Конференция была знатной, на нее приехал даже профессор Фукуяма из Америки. А еще со всех недоразвитых стран Азии и Африки в Баку съехались делегатки в национальных одежках — африканки в цветастых хламидах, какие-то непонятные существа, похожие на египетские мумии, закутанные с ног до головы в серые тряпки — только глаза через амбразу постреливают, тетки в паранджах. Они выступали перед микрофонами прямо в паранджах и утверждали, что паранджа — это очень хорошо и удобно. Это часть их национальной самоидентификации. И они носят ее с большой радостью, по собственному желанию надевая на голову мешки.

Феминистки в паранджах — оксюморон!..

И среди всего этого паноптикума приятно радовали глаз женщины постсоветского пространства — с открытыми лицами, в цивилизованных европейских платьях, раскованные и улыбающиеся. Они, со времен Совка привыкшие к разделению официального и неофициального, с трибуны произносили правильные политкорректные фразы о необходимости сохранения национальной самобытности, а в кулуарах вместе со мной смеялись над чадрами и паранджами.

Причем, что интересно, болтанув пару слов по первой части конференции (менталитет-самоидентификация), представительницы Азербайджана, Киргизии, Таджикистана, Узбекистана буквально через запятую гордо докладывали собранию по второй части (феминизм) — рассказывали об успехах женского движения в их странах. Успехи этих восточных женщин в их республиках весьма впечатляли представителей западной розово-либеральной интеллигенции, что и говорить! Они, открыв рты, слушали, что и голосовать в Средней Азии женщины начали раньше, чем во многих странах Европы, и должности руководящие занимать. При этом ни слова о большевиках! Кто же подарил восточной женщине такое чудесное освобождение? Наверное, это сознательные баи, жившие в Средней Азии и Закавказье, разрешили своим наложницам голосовать почти сто лет назад, не иначе.

Краснопузых я и сам терпеть не могу. Но надо отдать им должное: объективно являясь новой инкарнацией Российской империи (подробнее об этом — в книге «Бей первым!»), они волей-неволей продолжили ее дело — нести на отсталые окраины свет западной цивилизации, правда, с налетом новомодного марксизма (тоже, кстати, отнюдь не восточного учения).

Поэтому я никогда не выступаю против приезда «ближнезарубежных» гастарбайтеров в Россию. Особенно интеллигентных людей «советской национальности», чисто говорящих по-русски, — врачей, программистов… Мы ответственны за тех, кого приручили. Они — осколки империи. И это — наши осколки.

Империя еще жива. Она жива в головах и словах. В людях и смыслах. Бывая в столицах постсоветских республик, я вижу воочию, что до сих пор есть нечто большее, чем отдельные страны — то, что простерлось далеко за пределы номинальных границ России и до сих пор держит, объединяет бывшее имперское пространство, — язык и общее смысловое пространство.

Почти не преувеличивая, скажу, что нет больше никакого национального менталитета и никаких национальных «цивилизаций», как не существует расовой или классовой физики, генетики, астрономии. А есть менталитет цивилизованного человека и менталитет варвара. Я не устаю из книги в книгу это повторять: основой менталитета цивилизованного человека (вне зависимости от национальности) являются высокие технологии, а не ишак, орущий за дувалом.

Какая разница между мной и французом, если на многие вещи мы смотрим одинаково? Перестала ли быть азербайджанкой и стала ли русской та девушка, с которой я беседовал в бакинском ресторане, ведь она родилась на Украине от советского офицера родом из Баку и матери-хохлушки, потом жила в Прибалтике и Англии, а теперь вот вернулась на историческую родину. И что вообще это значит — быть «русским» или быть «азербайджанцем» в условиях мира, где существуют самолеты и Интернет? И не пора ли уже давно брать эти слова в кавыки, как сделал сейчас я?