Кнут Фалдбаккен - E-18. Летние каникулы

• Название: E-18. Летние каникулы
• Автор: Кнут Фалдбаккен
• Издательство: Импэто
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-7161-0106-2

Кнут Фалдбаккен (р. 1941), современный популярный норвежский писатель, автор многочисленных романов, новелл и пьес. Дебютировал в 1967 г., некоторые произведения, в том числе «Летние каникулы» / «Insektsommer», 1972, позже были экранизированы. Роман «E-18» («E-18» — дорожный указатель, означающий Европейское шоссе — направление через юг Норвегии в основную часть европейского континента.), 1980, первоначально был написан как сценарий кинофильма. Оба романа связаны одной темой — темой лета, прекрасного времени года, с нетерпением ожидаемого жителями холодной северной страны.

Особую известность принес писателю роман «Страна заката» / «Uaar, Aftenlandet», 1974 (рус. пер. — 1980 г).

Произведения К. Фалдбаккена переведены на многие языки.

Для широкого круга читателей.

---

— Знаешь, сейчас будем голову резать, — сказал он веселым голосом, когда мы зашли в курятник.

Он бегал долго с распростертыми руками, настоящее пугало, среди квохчащих испуганных птиц. Потом схватил одну и держал ее мертвой хваткой за крылья, как обычно поднимают за шкурку щенков; она была уже почти мертвой — выкрученная шея, один глаз смотрел прямо на меня и моргал, моргал и снова смотрел, а из открытого клюва неслось еле слышимое попискивание.

— Но прежде поступали иначе… Не боишься крови?

Я снова кивнул в согласии. Я ведь взрослый, четыре дня осталось до шестнадцати, в среду четвертого августа исполнится.

Перед низкой деревянной дверью сарая он остановился, присел на карточки, держа курицу между ногами, прижав лапы к крыльям. Одной рукой он схватил тонкую шею вблизи головы, другой — молниеносно вытащил маленький блестящий нож.

— Посмотри, — сказал он спокойно, — суть дела в том, что кровь должна стекать, мясо тогда вкуснее…

Больше ничего не сказал. Натренированной рукой сделал не спеша, но и не совсем медленно, надрез на шее курицы там, где шея соединялась с туловищем. По белым крыльям сразу прыснула кровь. Курица издала неясный крик и пыталась бессильно бить крыльями; ее жалкие потуги дали определенное направление течению темной крови: она струилась вниз по пригорку, образуя маленькую заводь; новый крик, более хриплый, и новые вывороты телом и крыльями вызвали сильный приток крови, собиравшейся на опилках, разбросанных перед дверью сарая. Я дрожал. Чувствовал одно отвращение. Зачем он показывал? И мне?

— Ты кажется побледнел, герой! — Он посмотрел на меня, а жертва крутилась в его руках.

— Молодежь нынче не та, что в наше время.

Он сказал это весело, он, который победил драчунов на танцплощадке, он, который был «взрослым», настоящим мужчиной, мужественным и одновременно — молодым и бодрым. Он, который требовал и — получал все.

Скоро бедная курица закончила свою борьбу за жизнь, сдалась. Держа ее за лапы, дядя Кристен принес ее в дом. Нужно ощипать, почистить, положить на всю ночь в холодильник.

Вечером снова маленькое ведро стояло на кухонной стойке. Впервые после праздника святого Улава. Дядя Кристен беспокойно ходил: то поднимался по лестнице, то спускался. Она вдруг сказала:

— Сегодня я пойду с ведром!

— Ты? — Он почти закричал.

— Да, я. Почему бы и нет? Есть причина? Не имею я что ли права отнести ведро с молоком?

— Нет… причина? Нет, конечно…

— Тогда…

Она не сдавалась. Она настаивала на своем.

Но он разгневался, смутился до крайности:

— Линна, не ходи. Ты же знаешь, нет смысла…

— Почему же? — Она настаивала. — Я подумала, что и мне нелишне познакомиться с фрекен Катрине Станг. Посмотреть, чем она вас всех завлекает. Может, смогу помочь?

— Не глупи! — отрезал дядя Кристен. Он был сердит.

— А я и не глуплю! — сказала она резко. Я никогда не слышал, чтобы она так разговаривала. — Ты еще глупее меня выглядишь!

Она ушла.

Не успели мы опомниться, как ее и след простыл. Дядя Кристен в недоумении поднял руки. Через окно мы видели, как она быстро поднималась по узкой тропке, склонив темную голову, прикрыв рот рукой, словно пыталась заглушить крик.

Мы поговорили о том, как отметим день рождения. Тетя Линна хотела печь торт («Потому что ты еще не такой большой и взрослый, чтобы отказать тебе, Петер»). Я мог пригласить кого хотел. Герду и Йо как само собой разумеющиеся. Еще она предложила пригласить семью Бергсхаген прийти к нам позже вечером на кофе с коньяком. Она казалась жизнерадостной, подготовка к празднику придала ей снова бодрости и энергии. Только вот ведро с молоком, которое стояло под окном на кухонной стойке, создавало беспокойство.

На следующее утро, в воскресенье, я получил доказательство того, что мужское начало медленно, но неуклонно набирало во мне силу: в висевшем над умывальником зеркале я обнаружил под носом волосинки и нечто вроде светлого пушка на подбородке.

Борода!

Не рано ли? Нет. Большинство мальчиков в классе уже давно брились или говорили, что брились. И я ожидал этого дня. Я снял рубашку, поднял руки и тщательно исследовал подмышки: да, так оно и есть, волосы появились и здесь, только более длинные и темные. Хорошо.

Когда я так стоял и рассматривал себя, кто-то постучал. Я думал, может дядя Кристен или Йо (нам было о чем поговорить с Йо!), и я, надевая рубашку, закричал: «входите».

Но это была Катрине. Она стояла в комнате и смотрела испытывающе на меня:

— Хей, Петер.

— Хей. Утро доб…

Я, должно быть, выглядел до смешного потрясенным, потому что она улыбнулась, однако нежное лицо оставалось серьезным.

— Ух, какой ты симпатичный и загорелый!

Я покраснел, впал в панику, начал застегивать пуговицы.

— Я… я работал в поле…

Не знаю как, но я осмелился и оголил верхнюю часть тела: плечи, худую грудь, живот, который, в моем представлении, ложился складками, словно женский. Загар первых дней уже исчез, но золотистая, приятная коричневая окраска сохранилась и делала привлекательным то, что казалось прежде уродливым, конечно, в моем представлении.

— Ты не был на том месте, не купался? Я ждала тебя.

— Нет…

Я дал себе слово не подходить близко к роковой Мельничной запруде, никогда в жизни.

— Понимаю, там нашли эту несчастную девушку. Правда? Ты тоже был там, да?

— Да…

Я был благодарен ей за память.

— Страшно, должно быть.

— Да, мало приятного.

Больше нам не о чем было говорить, тем более что верхняя часть моего тела теперь была скрыта под светлой летней рубашкой. Я сосредоточенно размышлял, что заставило ее прийти ко мне.

— Послушай, Петер, — сказала она, словно внезапно вспомнив о цели своего визита. — Можешь мне помочь?

— Да, конечно…

Она мотнула сердито головой, словно не была довольна ответом. Потом улыбнулась слегка и очень печально:

— Ах, как глупо. Но я не могу врать… Лучше расскажу тебе как на духу. Понимаешь, я собираюсь порвать с ним… Ты знаешь, вчера приходила твоя тетя ко мне…

— Да, знаю.

— И она… она. Да, Господи, она была любезна и обходительна, но у меня такое предчувствие, что она мне угрожает!

— Тебе? Угрожает?

— Да, не прямо, конечно. Но она говорила о трудностях, какие возникают у молодой девушки в моем положении, и сказала еще, что нужно прислушиваться к слухам в этих краях, одну девушку из деревни, мол, прогнали, потому что она жила безнравственно. Крутилась с женатыми… — Она тряхнула неодобрительно светлыми кудряшками. — И еще она сказала более или менее прямо, что она сделает все, чтобы прогнать меня из деревни, если я буду продолжать встречаться с Кристеном.

Я буквально потерял дар речи. Подумать только, тетя Линна кому-то угрожала. Нет, неправда!

— Бог ты мой! — Единственное, что я мог сказать.

— А позже, приблизительно около полуночи пришел он и сказал, что мы должны быть осторожными… Да, правда, он часто в последнее время заходил ко мне, он так любит Ханну, и ты знаешь… Ты знаешь, как это одиноко сидеть одной, я рада, когда он приходит.

Она посмотрела на меня подкупающе льстиво, беспомощно улыбнулась:

— Уж такова видно моя судьба быть все время с женатыми мужчинами. Ты думаешь, что это плохо, Петер?

— Плохо? Нет…

Ничего страшного Катрине не совершила, пока она рассказывала мне искренне и откровенно о себе. Она была вся светлая и лучистая. Разве подумаешь о ней плохо, даже если она и любит дядю Кристена?

— Ведь не только я одна виновата, он тоже. Не я начинала первая… Ни за что на свете не хотела бы, чтобы это произошло. Но он очень симпатичный и приятный и благородный, а в деревне здесь каждый знает все о каждом… Знала заранее, что не получится добра.

Она говорила и ходила, говорила и ходила, будто хотела засвидетельствовать свое присутствие на территории моей избушки, будто хотела утвердить меня во мнении, что она — фея, королева, прибыла из мира фантазий, сновидений, и лучи солнца, проникающие через окно, удостоверяли ее подлинность… Вот она коснулась пальцами паутины на подоконнике, потом села на кровать. Я стоял, как соляной столб, не смея сдвинуться с места, сконфуженный, но ликующий: я думал, что раз и навсегда покончил с ней и со всеми девчонками после праздника святого Улава, но она была здесь, маленькая, милая и несравненная… облако волос вокруг головы… она у меня в избушке, в моем жилище, сидит на моей койке и готова рассказать мне все о себе и дяде Кристене. Единственное, что смущало, так это ужасный беспорядок: кровать не прибрана, одежда разбросана по стульям, чемодан и рюкзак небрежно повисли на крючке, предметы на столе выдавали тайны моего существования, престранный мир пятнадцатилетнего подростка. Но она не замечала моего замешательства, казалось вообще не замечала особенностей моего жилья, потому что продолжала говорить о своем, смотрела на меня широко распахнутыми глазами, светлая и ясная, и — печальная: