Дмитрий Григорович - Переселенцы

• Название: Переселенцы
• Автор: Дмитрий Григорович
• Жанр: Классическая проза

«Переселенцы» – роман талантливого русского писателя-реалиста Дмитрия Васильевича Григоровича (1822 – 1900).*** Это история о жизни бедного крестьянина Тимофея Лапши и его семейства. В произведении подробно описан крестьянский быт, традиции и трудности, с которыми приходится сталкиваться простым рабочим людям. Д. Григорович также известен как автор произведений «Бобыль», «Неудавшаяся жизнь», «Капельмейстер Сусликов», «Прохожий», «Смедовская долина», «Свистулькин», «Пахарь», «Кошка и мышка», «Пахатник и бархатник», «Акробаты благотворительности». Дмитрий Васильевич Григорович стал знаменитым еще при жизни. Сам будучи дворянином, он прославился изображением быта крестьян и просто бедных людей.

---

– Дедушка!.. – вымолвил он, наконец, изменившимся голосом и крепче еще прижался к старику. – Верстан… Верстан… тут…

– Ой ли?..

– Поедем, скорей… поедем, дедушка!.. – подхватил Петя, дрожа всем телом.

Все это происходило в двух шагах от конвоя. Солдаты и колодники остановились и оглянулись.

– Ну, чого там? Що не выдалы? – проговорил хохол, как бы удивляясь любопытству, овладевшему товарищами. – Ступайте, братцы, уперед… Пошел, пошел!.. чего сталы?

– Дай, братец, вздохнуть маленько; у меня и то ноги припухли… цепью добре перетерло… смерть! – сказал один из преступников.

– Мало що; меня самого ноги-то упухли… ступай, говорят, начальство не приказывает останавливаться! – возразил хохол.

Конвой тронулся, и цепи снова загремели.

– Полно, ласковый, чего бояться? Он теперь не страшен, как цепью-то скрутили… Чего бояться? – уговаривал между тем дедушка Василий. – Пойдем к ним; вот я дам им копеечки… а тем временем спросим, что за причина такая…

– Нет, дедушка, я лучше на воз сяду… я не пойду… он убьет меня…

– Э, глупенький! – подхватил старик, – да как же ему убить-то?.. Не бойсь, не тронет теперича; говорю: не страшен!.. Пойдем-ка, пойдем…

Он взял лошадь под уздцы, другую руку дал мальчику и минуты через три они снова догнали солдат. Хохол шел теперь позади всех; к нему обратился дедушка Василий.

– Вот, служба, – сказал он, ободряя Петю, который начал пятиться, – раздай-ка им по копеечке; на дорогу пригодится… Слышь, – промолвил он, указывая солдату на широкий выбритый затылок, который возвышался над остальными, – этот нам знакомый… Как нищим был, вот этого мальчика с собою водил… Скажи, брат, на милость, за какие он провинности?..

– За душегубство… – словоохотливо возразил солдат, принимая деньги и передавая их ближайшему преступнику с наставлением: «обделы усех», что тот сейчас же и сделал. – С ним такой старик ходив, – продолжал солдат, – такой же нищий… так у него грошей много было, он его и убыв… с товарищем его упечаталы… Вишь, тут и товарищ его идет… Може, и его знаете?.. Эй, Балдай! – крикнул солдат, – знакомые тебя спрашивают…

Торгаш и Петя тотчас же узнали рябого Балдая; вместе с Балдаем обернулся также и Верстан; но как тот, так и другой не выразили даже удивления при виде Пети и старика. Шершавые седые брови Верстана с мрачною неподвижностью насупились над глазами; бросив холодный, равнодушный взгляд на мальчика, Верстан и Балдай отвернулись, не проговорив ни слова.

– Пойдем, дедушка, пойдем! – твердил Петя, дергая за рукав старика.

– Погоди, – вымолвил тот, – надо узнать о слепом, которого ты хвалил-то… что добрый такой был… как, бишь, его звали?..

– Фуфаев, дедушка…

– Слышь, служба, с ними еще слепой ходил: куда ж делся?.. Спроси-ка; звали его Фуфаев…

– Какой що там Хухаев?.. С нами нет… Эй, Балдай, – присовокупил солдат, – спрашивают Хухаева… с вами ходыв…

Но Балдай и Верстан не отвечали; они даже не обернулись.

– Не знают, – произнес словоохотливый хохол, – Хухаева с ними не було…

Как ни безопасны были убийцы старого Мизгиря, Петя не переставал жаться к старику, пятился назад и дергал его за руку. Дядя Василий уступил, наконец, мальчику; он отстал от конвоя, помог Пете взлезть на воз, сам сел, взял вожжи и рысцою погнал лошадь. Немного погодя они обогнали конвой и вскоре потеряли его из виду.

Во все продолжение этого дня и даже весь следующий день Петя ни о чем больше не думал, ни о чем не говорил, как о Верстане, Балдае и убитом дяде Мизгире. На третий день он только раза два о них вспомнил; на четвертый у мальчика только и речи было, что о Никаноре, об отце, матери и степи, к которой они приближались. Они ехали, однако ж, очень долго. Дедушка Василий останавливался по пути почти в каждой деревне; раза два потребовалось прожить целые сутки в уездных городах, где старик забирался новым товаром. К замедлению пути немало также способствовало время: стояла глухая осень; дожди лили беспрерывно, превращая дороги в трясины и непроходимые топи; потом дожди миновали, и наступили морозы: дороги сделались еще хуже, извилистые колеи и глубокие котловины, скованные холодом, превращались в кремень – надо было ехать шагом. Дедушка Василий нетерпеливо ждал первого снега, чтобы променять телегу на сани; но зима никак не хотела установиться; снег выпадал несколько раз, но, как нарочно, всякий раз наступала оттепель, и снова приходилось колесить на телеге.

Но худо ли, плохо ли, они все-таки, однако ж, подвигались. В последних числах октября под вечер прибыли они в сельцо Васильевку, приход Анисьи Петровны Ивановой. Расспросив дорогу в Панфиловку, они тотчас же туда отправились.

– Там уж лучше переночуем, – промолвил дедушка Василий, – дорога теперь хорошая, степью-то; к тому и лошаденка не пуще, чтоб устала, довезет… Ну, ласковый! – прибавил он, обращаясь к мальчику, который поминутно забегал вперед и не отрывал глаз от горизонта, – ну, завтра родителей увидишь. Рад, что ли? а?..

Было уже совершенно темно, когда они въехали в околицу маленького хутора. Торгаш постучал в первое окно; из него выглянул старик. Но прежде чем попросить о ночлеге дядя Василий осведомился о переселенцах. Узнав, что до мазанки оставалось всего-на-все четыре версты, он тотчас же переменил намерение, сказал, что– не стоило заночевать, и расспросил, как проехать к переселенцам.

– Ну, котенок, теперь недалеко; ну, понатужься маленько, ну, бог с тобой! ну! – вымолвил дядя Василий, снова поворачивая лошадь к околице.

Петя между тем бежал по дороге и кричал:

– Сюда, дедушка, сюда! Я дорогу-то вижу, сюда ступай: я укажу тебе?..

VI. Степная мазанка

Усталость не замедлила, однако ж, угомонить резвость мальчика; он и без того уж в радости своей так много скакал и прыгал в этот день, что дедушка Василий не раз советовал поберечь ноги, говоря, что дороги впереди осталось еще порядочно. Петя усаживался тотчас же на воз; но не проходило двух минут, он снова бежал по дороге и даже подскакивал, думая скорее увидеть мазанку, что вызывало всегда улыбку на добродушно-суетливом лице старичка. Так и теперь: узнав, что осталось четыре версты, он сказал, что это близехонько, что он духом добежит, но на первой же версте шаг его замедлился; на второй он присоединился к старику. Если ноги Пети отказывались производить скачки, язык его, наоборот, получал с каждым шагом вперед все больше и больше развязности; он болтал без умолку. Впрочем, дедушка Василий, который также, казалось, был очень весел, немного чем отставал от маленького своего товарища. Разговор их, разумеется, вертелся на одном предмете: оба беседовали о предстоящем свидании.

Ночь была чудная. Месяц не показывался, но в небе блистало столько звезд, такою белизною сиял Млечный Путь, что в степи, слегка посеребренной морозом, легко было разбирать дорогу. Мороз был порядочный: градусов шесть или семь; холод не чувствовался, однако ж, благодаря совершенной неподвижности воздуха. Промерзлая земля и звонкий морозный воздух, казалось, прислушивались и ждали звука, чтоб разнести его далеко по всей окрестности; но безмолвие, царствовавшее по всему видимому необъятному кругозору, нарушалось только нашими путешественниками: сухое постукиванье колес, хрустенье ледяных игл, ломавшихся под их ногами, голоса старика и мальчика одни раздавались в опустелой степи. Мириады звезд, которые мигали и как бы пересыпались над степью, сообщали как будто жизнь и движение синему небесному своду; часто в той или другой стороне одна звездочка зажигалась ярче, отрывалась от других, и стремглав, как бы скользя по серебряной нитке, летела к далекому горизонту. Дедушка Василий каждый раз торопливо крестился.

– Дедушка, вона, вона еще одна падает! – воскликнул Петя, – нет, потухла, дедушка, потухла!

Дедушка торопливо, однако ж, обернулся и снова осенил себя крестным знамением.

– Еще, дедушка! вишь, скоро, как скоро… Что это они падают, дедушка. А ну как на ригу другая упадет: ведь, чай, дедушка, загорится небось рига-то?.. ведь звезды-то из огня?

– Это, касатик, не звезды падают.

– Как же так не звезды?

– Нет, касатик, – возразил старик, – это, значит, ангелы божии со свечами летают… Как в небе покажется такой огонек, значит, где ни на есть человек добрый умирает: вот ангел и летит на землю за душою его христианской; господь его туда посылает!.. Петя, Петя! – подхватил вдруг старик, переменяя голос, – Петя, взглянь-ка! – заключил он, повертывая мальчика за плечи и указывая на огонек, который сверкнул вдруг в степи, – ведь это в мазанке, у твоих огонек-то!.. Право, будто у твоих.

Петя начал скакать, прыгать, вскрикивать и радостно бить в ладоши; он тотчас же, однако ж, угомонился, когда старик сказал, что надо подъехать потихоньку, чтоб никто не догадался, и потом разом вдруг показаться – веселее будет.

– И то, дедушка, и то! – возразил Петя, с трудом побеждая нетерпение.