Андрей Гребенщиков - Голоса выжженных земель

• Название: Голоса выжженных земель
• Автор: Андрей Гребенщиков
• Издательство: Аст
• Жанр: Постапокалипсис
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-091353-4

НИЖЕ АДА. На сей раз карта «Вселенной Метро 2033» открывается в сердце Урала: местом действия романа «Ниже ада» становится постъядерный Екатеринбург. Андрей Гребенщиков, коренной свердловчанин, показывает нам один из самых загадочных и зловещих городов выжженной планеты. Вместе с мальчишками, которым судьба приказала стать героями, вы пройдете не только через туннели тамошнего метро, но и отправитесь в таинственную глубь уральских гор, будете сражаться с невиданными чудовищами и делать удивительные открытия... ОБИТЕЛЬ СНОВ. Кому нужен антиквариат в постапокалипсисе? Не автомат или ботинки, сделанные еще до ядерного армагеддона, а настоящий, вроде мобильного телефона или цифрового фотоаппарата? Никому? Преуспевающий бизнесмен Александр Кузнецов со станции московского метро Бульвар Дмитрия Донского может с этим поспорить. Дело уважаемого антиквара столь прибыльно, что его единственный родственник и наследник, юный племянник Ник, по меркам Метро вполне может считаться «золотой молодежью» и жить припеваючи. И вдруг все меняется — настолько резко, что дух захватывает. Кто виноват? Злой случай? Судьба? А может, ответы хранятся в маленькой черной коробочке?.. СЕСТРЫ ПЕЧАЛИ. Это книга забытых имен и потерянных душ. Безымянные герои в поисках своей судьбы на ощупь бредут во тьме. Их путь — десятки и сотни километров по радиоактивной, выжженной земле навстречу друг другу. Их жизни — на кончиках пальцев сестер, плетущих нити человеческих страстей. Их будущее — сон умирающей в муках ведуньи. Их прошлое — слезы и смерть. В борьбе за настоящее они пойдут до конца…

---

Живчик резко ударил по рукам Ивана, вознамерившегося осветить загадочный угол собственным фонариком.

— Нельзя! Они этого не любят!

— Кто они? Тени? — Происходящая мистерия начинала раздражать ничего не понимающего Ивана.

— Не тени — Братья! Им жутко не нравится, когда гости шумят и мешают.

— Чему мешают, Костик? У меня и так голова трещит, а ты еще сказками бесячими добиваешь…

— Вот ты нетерпеливый, ужас просто! Запомни, мы в гостях. Так что веди себя соответствующе. Это место почиталось на Динаме, здесь останавливались и сам Игнат, и Отшельник, и…

— Да что такого? Вон на Боте поезд-привидение каждый день ездит, вместе же бегали смотреть! Всяко веселее, чем здесь!

— Блин, Мальгин, задолбал! Будешь и дальше пререкаться или послушаешь, наконец? Место тут особенное, и порядки заведены особенные. Не шуметь, Братьям не мешать, вещей чужих не брать, а своих не оставлять, ни в какие комнаты, кроме этой, не заходить, дольше семи часов не останавливаться, и так далее. Пусть все это и суеверия, но они уже стали традициями, и мы их нарушать не будем. Понятно?

— Нудный ты, Живчик, вот что понятно! Не бойся, не буду я ничего трогать… да и не надо мне тут ничего. Сесть на диван, надеюсь, можно?

— На диван — можно, только пока рано. Давай к настоящим чудесам переходить — ступай к окну.

Иван недовольно поморщился, но больше перечить не стал.

— Ну и?

— Смотри внимательно.

— Видел я уже твой Черный Тюльпан — пустырь пустырем… Ого!

— Вот тебе и «ого»! — Живчик, пораженный не меньше друга, все же умудрился немного позлорадствовать. Да и было от чего: пустошь за окном исчезла! Вернее, всего секунду назад она еще была, но стоило всмотреться, сфокусировать взгляд, и площадь преобразилась. Прямо перед застывшими у подоконника путниками возникла скульптура склонившего голову, усталого солдата. Он сидел на массивной гранитной плите с малопонятной надписью «Афган», сжимая в руке автомат Калашникова. По краям плиты возвышались десять столбов-пилонов причудливой полукруглой формы, и каждый из них венчали числа, начиная с 1979 на переднем левом и заканчивая 1989 — на правом.

— Как… величественно! — Иван почувствовал необычайное волнение и с трудом подбирал правильные слова. — Это настоящий «Тюльпан», да?

— Должен быть он… Не забывай, я ведь тоже вижу его впервые, — Живчик чуть кивнул. — Игнат про него как-то путано пишет: в одном месте, что памятник посвящен воинам-уральцам, в другом, что каким-то «афганцам» и «чеченцам»… В общем, не совсем я понял. А вот цифры на кривых колоннах — даты, года, когда шла война в том самом «Афгане». Но про нее я вообще ничего не знаю, не читал.

— Наверное, не так это и важно. Главное, что красиво… И очень… торжественно. Хорошее место для Игната.

— Еще не все… Жди.

Вскоре пейзаж за стеклом вновь изменился. Появились неспешно прогуливающиеся прохожие, одетые в совершенно легкомысленные, открытые наряды, совершенно не защищающие тело от радиации. Не носили они и противогазов.

— Это же До! — Иван, пораженный собственной догадкой, закричал, тем самым, нарушив одно из «братских» правил. Но Живчик не стал его одергивать. — Люди До!

— Да, прямо как на картинках из древних книг…

Пришельцы из далекого прошлого выглядели абсолютно беззаботно: смеялись, играли с детьми, о чем-то весело переговаривались. Иногда они пропадали, и на их месте возникали десантники в тельняшках и залихватски сдвинутых набекрень голубых беретах. «Поднебесные» бойцы приносили цветы и целые венки, чтобы положить к ногам «неизвестного солдата», затем неслышно пели под гитары, что-то пили из стеклянных бутылок и дружно купались в фонтане…

— Дед твой с содроганием рассказывал про День десантника, — объяснил Живчик. — Говорил, что пьяный десантник хуже ребенка и страшнее медведя…

— Кого?

Костик только махнул рукой — проехали.

— Умник… а это что за странный поезд? Совсем на наш метрошный не похож… Смешной какой-то.

— Дай вспомнить… травмдаль или трандай… Слово дурацкое, никак запомнить не могу. Короче, наземный поезд. Их много разных видов было. И все по-идиотски назывались.

Меж тем площадь перед окном разом опустела, а небо потемнело и исчезло. Наступила полнейшая темнота. Что-то задрожало, задергалось, и в один миг все озарилось тысячей солнц, срывая покровы ночи.

Оба заорали — истошно и отчаянно. Но взрыв не выжег им сетчатку, не испепелил без следа, хотя казалось, что такое зрелище невозможно пережить ни одному живому.

— Ваня… — голос Живчика дрожал. — Отвернись, не смотри. Побереги глаза…

Вскоре свет ушел, оставив после себя мрак — голодный, уничтожающе злой. Жизнь замерла, но не исчезла совсем — за окном бежали годы, колыхались первые, совсем неясные и пугающие тени. Уроды выползали из своих убежищ, осваивались под новым безжалостным солнцем. Вслед за ними пришли и первые люди, уже в радзащите и противогазах. Кадры один страшнее другого с безумной скоростью замелькали с той стороны. Бывшие владыки земли вступали в бой с новыми претендентами на вершину эволюционной лестницы, и на миг показалось, что поверженным людям удастся вернуться и победить в этой схватке…

У «Тюльпана» стояло несколько сталкеров. Двое показались Ивану смутно знакомыми — хотя защитные костюмы и дыхательные маски делали всех почти неразличимыми, пижонский черный «защитник» Игната, что нынче красовался на Живчике, не узнать было трудно. Как и миниатюрную девичью фигурку, что тесно прижалась к первому обладателю редкого костюма.

— Это похороны Корнета, — подал голос всезнайка Костик. — Здесь все его друзья — Отшельник, Игнат, рядом с ним его любовница Аня Петровская — тоже знатным была бойцом, потом пропала без вести, сгинула во время операции близ Бажовской… дальше Паша Геракл, он погиб при обороне Храма Иоанна Златоуста. И еще кто-то, не узнаю… Надеюсь, дневник еще поможет разобраться с забытыми героями… Ладно, можешь отдыхать. Больше мемориал ничего интересного не покажет.

— А ты?

— Есть поверье, что Тюльпан должен сам указать место для очередного захоронения. Буду ждать сигнала, намека… сам не знаю, чего. А ты, пожалуйста, извинись перед Братьями — мы знатно здесь пошумели… Только искренне, ладно?

Иван молча кивнул, уже без всякого раздражения — магия странного места заворожила и его.

Вблизи Братья ничуть не изменились — такие же расплывчатые и неясные очертания, не видно ни лиц, ни цветов… Зато проявилась нехитрая снедь, стоявшая на столе: кружки, полные пива, закуска из мяса и рыбы — Ивану не приходилось видеть рыбу воочию, но сейчас на ум пришло древнее слово «вобла», и что-то призывно заурчало в животе, какие-то полукруглые розовые насекомые в панцире, плоские картофельные кружочки, маленькие зеленовато-серые плоды в надтреснутой скорлупе… Поняв, что голоден и вот-вот захлебнется слюной, юноша перестал разглядывать пищу и перевел взгляд на плотные картонные карточки с одинаковым, ничего не значащим рисунком. Однако часть карточек была перевернута, и на них виднелись изображения красивых женщин, властных мужчин, иногда просто набор ромбиков, крестиков, сердечек и… Это же карты! Настоящие, не криво нарисованные от руки, а старинные, печатные, ти-по-граф-ские. Редчайшая вещь в метро — практически бесценная!

— Живчик, они в карты играли, что ли?

— Нет, приятель, именно что играют, до сих пор. А знаешь, во что? Посмотри, рядом со средним братом, что к нам спиной сидит, листочек лежит.

Листок действительно был — разлинованный на три колонки и густо исписанный крупным размашистым почерком. Какие-то малопонятные цифры… Каждая колонка имела заглавие: первая называлась «Старый», а в скобочках стояла приписка «жуликоватый пенсионер», вторая — «Мелкий» («малолетний шулер»), последняя — «Средний брат» («единственный добропорядочный человек»). Иван задумался и еще пристальней всмотрелся в цифры.

— Так это же «Тысяча»!

— Конечно. — Живчик не открывался от окна, однако продолжал согласно кивать. «Тысяча» была любимой «убийцей времени» как у ботанических дозорных, так и сталкеров.

— А на бумажке их прозвища?

— Скорее старшинство, — хохотнул Костик. — Догадайся, кто записи вел.

— Самый «скромный» — средний, — рассмеялся в ответ Мальгин. — А почему ты решил, что игра продолжается? По мне, так Мелкий навсегда в лидерах останется с его семьюстами баллами…

— Семьсот?! Ого! У Игната в дневнике четыреста пятьдесят зафиксировано…

— Не понял…

— Есть поверье, что раз в год братья совершают розыгрыш, или один раунд… черт знает, как правильно назвать, а Средний продолжает вести «летопись» игры…