Валерий Попов - Зощенко

• Название: Зощенко
• Автор: Валерий Попов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03786-1

Валерий Попов, известный петербургский прозаик, представляет на суд читателей свою новую книгу в серии «ЖЗЛ», на этот раз рискнув взяться за такую сложную и по сей день остро дискуссионную тему, как судьба и творчество Михаила Зощенко (1894-1958). В отличие от прежних биографий знаменитого сатирика, сосредоточенных, как правило, на его драмах, В. Попов показывает нам человека смелого, успешного, светского, увлекавшегося многими радостями жизни и достойно переносившего свои драмы. «От хорошей жизни писателями не становятся», — утверждал Зощенко. И это поистине философское высказывание можно назвать основной идеей книги. Дар сатирика — сам по себе опасный дар, и Зощенко это хорошо понимал, как понимает и автор его жизнеописания, представивший своего героя и в славе, и в расплате за нее.

---

Почему сохранился до нашего времени (не в архивах — на руках) этот малоприятный журнал? Исключительно благодаря стараниям замечательного коллекционера — и только потому, что здесь есть про Зощенко. А.А. Бессмертный хранит все, связанное с Зощенко, что находит.

Хотели «заманить на рельсы» и Зощенко. «Говорили по душам». Посвященная ему статья в этом выпуске журнала — «На литературном посту» — так и называется «Разговор по душам». Автор — В. Вешнее. 1927 год! Пик успеха Зощенко, всенародной любви к нему! Но Вешневу это как-то не нравится.

Начало статьи довольно вкрадчивое: «Хочется поговорить с М. Зощенко, так сказать, по душам…»

Хочется со своей стороны спросить: «А кто ты такой, товарищ Вешнев, что хорошего сделал, чтобы с Зощенко “по душам” говорить?»

И тут же Вешнев показывает, кто он такой.

«Хочется ему <Зощенко> прямо поставить вопрос: “На что вы тратите свое дарование?”»

И Вешнев смело (а потом и высокомерно) поучает: «Даже остроумный, даже бесспорно остроумный смех не всегда бывает уместен».

А какой, интересно, смех Вешнев предпочитает? Неостроумный? Неужто уместнее его занудство? Владимир Вешнев писал тогда много, публиковался во многих журналах, сочинял монографии (о революционном писателе Серафимовиче, например), сам пописывал рассказы, был редактором журналов с бодрыми названиями «Горн» и «Общее дело»… но имя его сохранилось до сих времен исключительно благодаря нападкам на Зощенко.

«Во-первых, нас прочтет не только М. Зощенко, но и его читатели», — самонадеянно пишет Вешнее. Не думаю, чтобы читатели так уж рвались читать его статью… Зато он мог гордиться «партийной позицией»: «Партийность и социальное происхождение — эти два важнейших понятия… являются излюбленной мишенью для иронических строк М. Зощенко…» А шутить этим, как дает понять Вешнев, не стоит. Зощенко, пытаясь укрыться от партийной критики, называл себя «певцом мелких тем». Вешнева, однако, не проведешь. Вешнев настигает: «Но и маленькие темы имеют свою общественную значительность, а последняя всегда требует большого подхода…»

А кто такой Вешнев, чтобы о каком-то «большом подходе» говорить? Наверняка — обычный писака, «взявший идеологию на вооружение» и зарабатывающий этим… К пафосу таких критиков вполне приложимо высказывание Тынянова: «Мещанин, даже вороватый и пьяный, всегда требовал, чтобы порок в книге был наказан!»

И «в полном своем объеме» начинает вырисовываться главная драма — «Зощенко и критика», «Зощенко и власть». Все эти «вороватые мещане» требуют, чтобы Зощенко в его сочинениях «наказал порок». Так он уже и так наказал. Главный порок того времени — чугунные рыла начальников, которые то и дело мелькают на его страницах! Это их и бесит: не чернить надо, а идеологию проводить! Зощенко, как мог, хитрил, в различных предисловиях, послесловиях пытался, конечно, «соломку подстелить», как-то «отбрехивался», или, говоря его словами, «ваньку валял» — мол, и не слышал ни о какой политике, политически безграмотен, а если даже вдруг случайно и узнаю, кто какой партии, то Пушкина от этого меньше любить не буду, и так далее, в таком роде… Но кого обманешь? Сам же, как он говорил, «вкапался»! Кто бумажку подписал, по которой у Синебрюхова все отобрали, включая жену?.. Ленин подписал! А если это даже авторский вымысел или просто выдумка диких поселян, то это и еще хуже: «Клевета!» Куда ни кинь — всюду клин!

Оказывается, Вешневу (читай — власти) не нравятся столь любимые народом рассказы. Строгий Вешнев презрительно перечисляет профессии зощенковских героев: сторож авиационной школы («Агитатор»), мужик из деревни Гнилые Прудки («Беда»), крестьянка Пелагея («Пациентка»), кустарь-переплетчик («Богатая жизнь»), полотер («Жертва революции»), крестьянин, сделавшийся ответственным работником в городе («Пелагея»), ломовой извозчик («Три документа»), слесарь («Контролер»).

Чувствуется, что Вешневу, хоть он и пишет вроде бы от имени «народной власти», такой социальный состав неприятен. Вся острота в том, что с народом-то как раз Зощенко, а начальники, заматерев, всячески пытаются от народа подальше отойти, и даже упоминание о народе, какой он есть, им неприятно. Зощенко-то как раз и вошел в «убогие хижины», не побоялся и не побрезговал. Отсюда и лютая ненависть начальников к Зощенко: с народом-то он, а не они! Народ даже читать начал — настолько книги его полюбил. А за что? Да за то, что и Зощенко любит их, даже иронизируя, добродушно пишет!

Вешнев возмущается: что за сюжеты берет Зощенко? Мужик купил лошадь, а потом пропил! Беда. Так и рассказ называется. Но в рассказе Зощенко гораздо больше сочувствия, чем в высокомерных поучениях критика. Вот еще одна презрительная ремарка Вешнева: «В рассказе “Агитатор” сторож авиационной школы, будучи в деревне в отпуску, занялся пропагандой авиации и на сходе только про одни несчастные случаи рассказывал — о вреде, причиняемом авиацией коровам, лошадям и прочим животным. И заключил свою речь просьбой жертвовать на авиацию. “Мужики, мрачно посмеиваясь, разошлись без охоты что-нибудь жертвовать для такого пакостного дела”».

Ну и что? — скажем мы. Рассказ абсолютно народный. Мужики, как обычно, придуриваются, вроде поддерживая все передовое, на самом же деле, видя конкретный вред за «высокими лозунгами», уклоняются. А критику, по большому счету, плевать на народ, лишь бы «новое торжествовало».

Вешневу не нравится и рассказ с красивым названием «Счастье» (помню, в годы студенчества один из самых цитируемых наших рассказов): «В рассказе “Счастье” солдат разбил в трактире зеркальное стекло. Тут же и стекольщик оказался, заработал 75 рублей. Счастье привалило нежданно, выпил, купил серебряное кольцо и теплые стельки, еще хотел купить “брюки с блюзой”, но не хватило денег. И только».

Ну и что? Так и надо относиться к деньгам и мимолетному счастью. Спокойнее надо! За это добродушно-ироническое отношение и к дарам жизни, и к ее лишениям мы и любим Зощенко. Наш удел — стоицизм. Быть собой, сохраняя критическое отношение ко всему прочему. В нашей компании это был любимый рассказ. Когда кто-то получал премию или гонорар, мы спрашивали: «Ну что? Стельки купил?» — «Стельки купил. И все!» Это по-нашему. Только такой народ и выживет в суровых условиях!

Поэтому Зощенко и был так любим массами. И ненавидим бдительным начальством, напускавшим на Зощенко своих «шавок». Вешнев негодует. Уж свои-то «тридцать сребреников» он, конечно, истратит с большей выгодой, чем зощенковский герой… Но того величественного спокойствия, с которым истратил свой «гонорар» наш любимый стекольщик, критик не обретет никогда.

КАК КРОКОДИЛ БЕГЕМОТА ПРОГЛОТИЛ

А время между тем благоприятствовало литературе. Вряд ли еще будет такое! Выходило двести пятьдесят сатирических журналов — и все раскупались. Новая жизнь, новые люди — и все хотели видеть в печати свой «портрет». И Зощенко этот «групповой портрет» дал! Причем выходили эти журналы на деньги государства! Журналы, которые бы читали все, были необходимы. Телевидения тогда не было — а нужно было управлять сознанием масс. Через журналы! Многие талантливые люди работали там. Задача была: высмеять старое, возвеличить новое! «Направление творчества» было задано резко. Наиболее четко это сформулировал «поэт-трибун» Маяковский: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо!» А штык, как известно, к врагам беспощаден. Соответственно назывались журналы. Из мира животных, птиц, рыб, насекомых и даже растений выбирались самые агрессивные: «Крокодил», «Бегемот», «Ерш», «Шмель», «Скорпион», «Коршун», «Москит», «Комар», «Оса». Из людских типов выбирались самые грубые — «Бузотер», «Дуболом», «Крысодав». «Дуболом» имел такой подзаголовок: «Журнал кривой улыбки и дьявольского хохота». Из орудий труда для названий выбирались самые «членовредительские» — «Резец», «Тиски», «Клещи», «Мясорубка» и даже — «Паяльник». В одном из тех журналов задача формулировалась так: «Мы построим гильотину без железа и без дуба». То есть — одним лишь «пером» будем казнить! Главный «слоган» журнала «Крокодил» был весьма «кровожадный»: «Вилы в бок!» Но я уже помню по себе, что читалось это с бодрой усмешкой: «Вилы в бок!» — это правильно!

Эти журналы читали массы, и общественное сознание соответственно изменялось. Примерно так, как сейчас меняется оно под влиянием телевидения. Появлялась прежде невиданная реальность, жизнь обозначалась теперь новыми, неуклюжими, резкими словами: агитпроп, управдом, бронеподросток, лишенец, выдвиженец, ударник… И журналы несли это новое в жизнь. Вот карикатура. «Вы почему толкаете гражданку?» — «Она не гражданка! Она — мещанка!» То есть, понимает читатель, кое-кого даже нужно толкать! Да — такие настроения были тогда. Про Ильфа и Петрова, наших любимых писателей, кто-то из «бывших» сказал: «Талантливые варвары». И это можно было сказать про многих будущих знаменитостей, начинавших тогда. Все старое отметалось. Покуражиться над уходящим молодежь любит — и этим расчетливо пользовалась новая власть. Страницы заполнялись не только «письмами трудящихся» (чему придавалось тогда огромное значение), но и сочинениями вдруг появившихся как из-под земли новых ярких авторов, замечательными карикатурами, сделанными не как сейчас, на компьютере, а «вручную», смело и талантливо. Задача была поставлена четко: «Старый быт будет бит!» И сколько талантов тут объявилось вдруг! Ловушка, обман, надругательство — скажете вы? Но в те времена это воспринималось в среде новой интеллигенции иначе: «Новое веселое время пришло!» Кажется, не было журнала «Людоед» — но «молодые людоеды» веселились от души. Прочтите «Двенадцать стульев» — сколько там карикатур на «бывших»! Правда, и герой романа — не комиссар, а обаятельный жулик. Дерзость авторов порой распространялась и туда, куда ей не следовало распространяться. Особенного почтения к власти в тех журналах тоже не прослеживалось. Вот одна из карикатур: за столом сидит тупой бюрократ, а над ним видна лишь часть портрета в раме, и торчат очень всем знакомые ботиночки с задорно загнутыми носами… Так ведь это они нашего дорогого Ильича так изобразили!