Валерий Попов - Зощенко

• Название: Зощенко
• Автор: Валерий Попов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03786-1

Валерий Попов, известный петербургский прозаик, представляет на суд читателей свою новую книгу в серии «ЖЗЛ», на этот раз рискнув взяться за такую сложную и по сей день остро дискуссионную тему, как судьба и творчество Михаила Зощенко (1894-1958). В отличие от прежних биографий знаменитого сатирика, сосредоточенных, как правило, на его драмах, В. Попов показывает нам человека смелого, успешного, светского, увлекавшегося многими радостями жизни и достойно переносившего свои драмы. «От хорошей жизни писателями не становятся», — утверждал Зощенко. И это поистине философское высказывание можно назвать основной идеей книги. Дар сатирика — сам по себе опасный дар, и Зощенко это хорошо понимал, как понимает и автор его жизнеописания, представивший своего героя и в славе, и в расплате за нее.

---

Тут надо сделать некоторое замедление и разъяснить ситуацию тех дней. Не только из скромности он послал свое произведение под псевдонимом. С 6 сентября 1918 года в той же «Красной газете» под рубрикой «Ответ на белый террор» печатались списки «заложников», среди которых было немало бывших офицеров царской армии. Брать заложников стали после убийства Урицкого и покушения на Ленина. Людей хватали без разбора — точнее, все же с разбором, предпочитая «бывших», — и в случае какого-то враждебного выступления против властей всех заложников расстреливали. Так что фамилия Зощенко, офицера царской армии, не должна попадаться на глаза — большевики запросто, с «чудесной дерзостью», могут схватить и расстрелять. И вот однажды «М.М. Чирков» с содроганием читает в «Почтовом ящике»: «М.М. Чиркову. — Нам нужен ржаной хлеб, а не сыр бри». Раскусили, какой это М.М. Чирков! Хвалит большевиков — а язык-то прежний, дворянский! Их не проведешь!.. Видимо, не только из-за страсти к путешествиям Зощенко вскоре уходит «в отпуск по болезни» с должности телефониста пограничной охраны Стрельна — Кронштадт и уезжает к сестре Елене (той самой Лельке) в усадьбу Маньково в Смоленской губернии, где в бывшем поместье ее мужа она работает в сельсовете. Это скорее похоже на бегство. Таково первое движение от соприкосновения Зощенко с советской печатью: бежать! Засветившись в одной из рубрик «Красной газеты», он может легко появиться в той же газете в списке расстрелянных — за «бывшими» явно ведется целенаправленная охота. Многие исследователи — да и сам Зощенко — искали причины угнетенного состояния его психики. Но, кроме глубинных причин, подействовали, видимо, и причины простые и реальные — страшновато увидеть грубый отзыв в свой адрес (пусть и под псевдонимом), рядом со списками заложников-смертников. Такое может подорвать спокойствие навсегда.

Намек насчет излишней изысканности «сыра бри» в данной политической обстановке он понял.

И вскоре в его рассказе «Я очень не люблю Вас, мой господин» — весьма напыщенном, вдруг мелькает уже чисто зощенковская фраза: «Сегодня возбужу вопрос с точки зрения».

К сестре Елене Зощенко съездил скорее неудачно. Еще в детстве Лелька, как ее звали в семье, командовала братьями и сестрами. Отчаянно смелая и практичная, склонная к авантюрам, только она могла устроиться в бывшем имении родителей своего мужа, погибшего белого офицера, на должность секретаря сельсовета и умудриться еще как-то владеть ситуацией, командовать людьми, устраивать нужных людей (в данном случае, младшего брата) на службу, когда повсюду царила безработица. Естественно, что измученный Михаил потянулся к ней в надежде найти защиту «под крылом» старшей сестры, которая, казалось, нигде не пропадет и везде найдет выход. Лелька и позже спасала его — когда Зощенко с его рассказами обложили со всех сторон, он написал серию замечательных детских рассказов «про Лельку и Миньку», и это на время спасло его, а рассказы эти навсегда остались в литературе. А тогда, в 1918 году, вооружившись книгами по птицеводству и кролиководству, он покупает билет до поселка Красный Смоленской губернии, оттуда добирается до усадьбы Маньково и оказывается у сестры.

Дотошные исследователи Зощенко восстановили буквально все, в том числе и точное произношение названия усадьбы. Оказывается, там есть две деревни рядом с похожими названиями — Ваньково (с ударением на «а») и Маньково.

Что произошло с Зощенко там? Наиболее известное описание тех дней — рассказ Зощенко «Как я пошел сражаться за Советскую власть». В нем он написал, сначала в комическом стиле, про то, как пытался изучать птиц, которых раньше видел лишь на обеденном столе, но дальше перешел на пафос: он якобы уехал оттуда, потрясенный, как он пишет, картинами вопиющей нищеты, униженности крестьян и тупого чванства «бывших», мечтающих о возвращении имений и порке бунтарей. И эти люди считали его «своим»! Зощенко сказал им: «Негодяи, преступники! Это из-за вас такая беда, такая темнота в деревне, такой мрак!» И, уехав оттуда, он поступает в Красную армию. Рассказ «Как я пошел сражаться за Советскую власть» написан вполне убедительно и, безусловно, искренне. Но стоит посмотреть на дату этого сочинения — 1957-й, — за год до смерти, когда затравленный и измученный Зощенко искал хоть какие-то возможности «реабилитироваться», снять проклятие, наложенное на него властью. Но по документальным материалам, по свидетельствам очевидцев, успевших опубликовать свои воспоминания, обстановка в Манькове была несколько иная, нежели в рассказе Зощенко. Как раз бывшие помещики, изгнанные из своих домов и расселенные по ветхим избам, если и злились на власти и крестьян, то никакой реальной силы уже не представляли. Хозяйничали там в основном чекисты, которые энергично вывозили мебель и картины из помещичьих домов и наверняка могли присматриваться к «странному родственнику», приехавшему к бывшей жене белого офицера… И Зощенко снова пришлось бежать.

Конечно, он сочувствовал бедным и несчастным крестьянам, без этого русского писателя быть не может — но выставлять главным злом того времени ограбленных дворян… это пришло в голову Зощенко лишь в 1957 году, когда он пытался хоть как-то защититься от этой власти. Конечно, Зощенко уже в 1918 году понимал, что от нее не спрячешься, если придется здесь жить и писать. И он стал своим, самым близким массам… Но все же тогда вряд ли он сбежал с должности куровода из-за возмущения бывшими помещиками и вряд ли вступил в Красную армию из-за этого. Он принял суровую свою судьбу как должное — но скорее всего тогда пошел в армию как раз для того, чтобы как-то затеряться, спастись, показаться своим — среди чужих. Не думаю, что кто-то из нас имеет моральное право осуждать его за это — тем более что так и родились замечательные его книги. Но вряд ли он испытывал тогда большой душевный подъем. После блестящей службы в Мингрельском 16-м гренадерском Его Императорского Высочества Великого Князя Дмитрия Константиновича полку Кавказской дивизии — в январе 1919 года он оказывается… адъютантом в 1-м Образцовом полку деревенской бедноты! Парадоксы новой, советской жизни, которые так смешно «воспел» Зощенко несколько позже, уже обступают его. Оказывается, и беднота может быть «образцовой»! Полк стоял под Петроградом, на линии Нарва — Ямбург, против армии белого генерала Булак-Балаховича. Но желанного «слияния с народом» Зощенко здесь не нашел. К его удивлению, в 1-м Образцовом полку деревенской бедноты преобладали… антибольшевистские настроения! И если начать так уж рьяно командовать — можно и пулю в затылок получить. Да — отнюдь не с радушными объятиями принял «аристократа» Зощенко простой народ. Сюжеты, чудовищные и дикие, идут косяком:

«Кто-то стучит в окно. Я вижу какую-то штатскую фигуру в изодранном, грязном пальто. Постучав в окно, человек кланяется.

Я велю часовому пропустить этого человека. Часовой нехотя пропускает.

— Что вам угодно? — спрашиваю я. Сняв шапку, человек мнется у дверей.

Я вижу перед собой человека очень жалкого, очень какого-то несчастного, забитого, огорченного. Чтобы ободрить его, я подвожу его к креслу и, пожав ему руку, прошу сесть. Он нехотя садится.

Он говорит, еле шевеля губами:

— Если Красная Армия будет отходить — отходить ли нам вместе с вами или оставаться?

— А кто вы будете? — спрашиваю я.

— Я пришел из колонии “Крутые ручьи”. Там наша колония прокаженных».

Уже чисто зощенковская история! Да, необходимо сочувствие сирым и больным… но с прокаженными общаться как-то не хочется! И как-то странно стоит вопрос: к кому должны примкнуть прокаженные — к белым или красным? Явно, это и тех и других не украсит!.. «Освободили прокаженных», которые теперь не знают, как жить!

«Я иду в лазарет и карболкой мою свои руки.

Я не заболел. Вероятно, у нас преувеличенный страх к этой болезни.

Но сердце было испорчено газами, и я должен был подумать о новой профессии».

Какая это должна быть профессия — ему уже ясно. В один из приездов в голодный и холодный Петроград он заходит к Вере, греется у печки, молчит. Вера оставляет такую запись в дневнике: «13 декабря 1918 года он зашел ко мне, приехав на несколько дней с фронта, из Красной Армии, в короткой курточке, переделанной им самим из офицерской шинели». Вера задает ему вопрос: что сейчас самое главное для него? — и надеется услышать ответ, что, конечно же, она, их отношения. Но Зощенко говорит: «Конечно же, моя литература!» К тому же получается так, что и по состоянию здоровья ни к какой другой работе он не пригоден. Спастись литературой! Такая идея приходит в голову людям в критические моменты… Но сделать это не так легко. Новая жизнь не очень-то Зощенко принимает. Кроме того, здоровье становится все хуже, он вдруг теряет сознание…

«И вот вторую неделю я лежу в палате.