Павел Ефремов - Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

• Название: Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания
• Автор: Павел Ефремов
• Издательство: Квадрига
• Жанр: Военное
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91791-033-8

Писать о флоте всегда нелегко. А тем более о подводниках. Не говоря уже об атомных подводных лодках. Знатоки сразу разберут по косточкам, найдут массу огрехов. Иной маститый адмирал, давно забывший бурное лейтенантское прошлое, раздраконит любое повествование, которое не сходится с его прилизанными мемуарами и официальной точкой зрения. Когда читаешь оды некоторых заматерелых начальников и бывших замполитов, посвященные самим себе, становится неловко и очень обидно. В этих книгах все неудержимо радуются возможности написать заметку в стенгазету вместо заслуженного отдыха, ходят в отутюженных стерильных одеждах, корабли отшвартовываются от пирсов исключительно силой воли начальников, а не благодаря усилиям швартовной команды…

И мне до боли захотелось написать. И не так, как пишут флотоводцы, потерявшие флот. А как есть и как было. И смех и грех. Что получилось — перед Вами.

---

Ко всему прочему после оконтрачивания Вооруженных сил, сильные мира сего решили, что обещанного три года ждут и начали с точностью наоборот претворять свои планы в жизнь. Сначала начались задержки зарплаты. На месяц, на два и более. Могу еще понять военных средней полосы, нет денег — есть огород, в конце концов, хоть картошка в доме будет. А каково подводнику на краю земли, когда вокруг только тундра, камни и мох с карликовыми березками. Нет денег — нечего есть! Нечего есть — и домой идти не хочется. Вот и перезанимаешь ничтожные суммы для прокорма семейства неделя за неделей, а когда, наконец, руку озолотят, долги раздашь и снова голый до следующего впрыска госзнаков с новой российской символикой. Так и жили.

Мой экипаж, как я уже говорил, подписал контракты в авральном порядке в июне 1994 года. Лично мой датировался 12 июня. Несмотря на прирожденный оптимизм и любовь к службе, иллюзии рассеялись сравнительно быстро. За годик. Стало страшно. Не за себя: за жену и сына. За их и мое дальнейшее существование. За то, что стало стыдно говорить в отпуске, что ты офицер, и ловить после этого на себе сочувственные взгляды. За то, что покупка новых ботинок растущему сыну становилась предметом пересмотра бюджета всей семьи. Даже за то, что приходилось украдкой таскать с корабля домой банки с консервированным картофелем и пакеты с заспиртованным хлебом. Конечно, и гражданская жизнь страшила. Привыкнув за десятилетие к жизни, словно в консервной банке в гарнизоне подводников, далеком от бурных метаморфоз столичных городов, никто из нас толком не был готов вплотную столкнуться с совершенно другой жизнью. Но она давала хоть какую-то призрачную надежду на более или менее сносное будущее, пока возраст не зашкалил за пятый десяток.

Летом 1996 года отделы кадров зашевелились. Скорее всего, откуда-то сверху спустилась директива — за полгода представить примерное количество увольняемых в запас офицеров. Поэтому в нарушение всех законов нас настойчиво начали заставлять писать рапорты о желании уволиться месяцев за восемь до конца контрактов, несмотря на то, что многие еще колебались. Все это обосновывалось очередной надзаконной директивой министра обороны. И самое интересное, в рапорте надо было указывать дату окончания контракта, которая была прописана в нем самом. Точнее, во втором экземпляре, который должен был находиться у тебя на руках. А вторых экземпляров не было! Их добросовестно напечатали, доверчивое советское офицерство в лице нашего экипажа так спешило в отпуск, что мало кто думал об этих бумажках. Их бросили в казарме где-то у писаря на подоконнике, и за три месяца отпуска матросы использовали их по «прямому» назначению. Мне и еще нескольким счастливцам повезло. Я просто всегда внимательно относился к документам с печатью, в которых фигурирует моя фамилия. Приехав из отпуска немного раньше других, я обнаружил валявшийся в казарме листок со своим контрактом и машинально прибрал его к рукам, даже не догадываясь, как облегчил себе жизнь. Потому что, когда кадровики потребовали в качестве подтверждения даты написания рапорта показать наши экземпляры, у многих их не оказалось. И самое страшное, что в экземплярах хранившихся в отделе кадров, оказались совсем другие даты. Ребята, не нашедшие свои контракты, обнаружили, что им служить до 31 декабря 1997 года, вместо июня. А доказать было нечем. Без бумажки ты… сами понимаете кто. Пошумели естественно, и умолкли. Собственная глупость и беспечность всегда бьет в самый неподходящий момент. Пришлось смириться. Потом пошла стадия уговоров начальников всех уровней — чтобы остаться. Лично мне предлагали на выбор должности механика (перепрыгнув через командира дивизиона), замполита в родном экипаже и даже абсолютно несовместимое с моим механическим прошлым место помощника командира. Я от всего отказался. Обозвали предателем и отстали.

Еще в начале 1996 года я полежал пару недель в госпитале. Там я оказался по собственной инициативе, впервые за всю военную карьеру, после последней боевой службы, в течение которой имел стабильно высокое давление. В госпитале меня обследовали и приговорили к гипертонической болезни начальной стадии. Перед увольнением в запас офицер имеет полное право обследовать напоследок свое здоровье, и был бы грех не воспользоваться такой возможностью. К тому же в глубине души хотелось покинуть ряды родных Вооруженных сил не просто пенсионером, а офицером запаса со всеми льготами. В реализацию самих льгот на гражданке не очень-то верилось, но иметь их хотелось. Двадцать пять календарных лет я не имел, а посему мог рассчитывать лишь на официально признанные неполадки в здоровье, которые позволят уйти по хорошей статье. Не открою тайны, сказав, что полное списание с военной службы можно было и купить. Некоторые, подчеркиваю некоторые, военно-административные медицинские деятели, вовремя просекшие коммерцию, на этом хорошо зарабатывали. Такса Североморского госпиталя колебалась от двух до пяти тысяч долларов. Как раз та сумма, которая тебе полагалась к выдаче на руки в виде выходного пособия при увольнении в запас по здоровью. Выйти на этих «врачей» было довольно сложно, только по знакомству, но вполне реально. Пара моих хороших знакомых пошла таким путем, и они получили все, что хотели за свои кровные. У меня денег в таком количестве не было, да я бы их и не дал. Поэтому отправился в госпиталь просто так, подлечиться напоследок бесплатно, провериться и все. Получится — хорошо, не получится — плакать не буду. Пенсии меня никто не лишит.

Не знаю, на горе мое или счастье, оказалось, что я и вправду нездоров. Болезнь моя больших проблем для меня не составляла, беспокоила нечасто, да я ее и списывал на мелочи жизни. Проще говоря, почти сорок суток у меня не могли найти левую почку. Сначала искали в старейшем на Северном флоте госпитале, в Полярном. Не нашли. Правда, подтверждая звание старейших, напоследок вставили мне катетер времен подводника Магомеда Гаджиева в самое главное мужское место. Учитывая, что само орудие пытки было ровесником легендарного подводника, дня три я ходил в гальюн со слезами на глазах, валидолом в кармане и двумя товарищами по палате, для поддержки. После этой процедуры начальник спецотделения госпиталя, где лечатся подводники, осознал, что технический уровень их медицинского учреждения не позволяет найти мой жизненно важный орган, и принял решение перевести меня в центральный госпиталь, в Североморск. Провалявшись две с лишним недели в Полярном, я заскочил на одну ночь домой, и уже утром следующего дня сдавался в плен в Североморском госпитале. Там началось все сначала, по прежней программе: анализы, рентген и прочие радости госпитальной жизни. Лежать пришлось еще месяц. За это время со скуки я изрисовал все отделение карикатурами, оформил огромную стенгазету для медсестер отделения на конкурс и прочитал половину больничной библиотеки. Почку тем не менее не находили. В конце концов, начальник отделения изыскал откуда-то страшно дефицитное и дорогое средство для проведения полной томографии моего бренного тела и пропавший орган обнаружили спрятавшимся в костях таза. Как она туда попала, никто внятно объяснить не мог, тем более что год назад она была на месте. Начальник отделения и мой лечащий врач, приняв в расчет мои заслуги перед отделением в плане художественного оформления и зная о желании уволиться, списали меня с плавсостава вчистую. То есть на корабль ни ногой. Чего как раз мне и не хватало для полного счастья. Выписался, и в родную базу. А там.

Корабль готовился к выходу в море. Так, ерунда, подтверждение задач. Суток десять. Но голова у нашего командира побаливала. Увольнявшихся в запас надо было отправлять в отпуск. А кто тогда в море пойдет? Ведь увольнялась почти половина старших офицеров корабля. Командир БЧ-1, командир БЧ-2, командир БЧ-7, начальник химической службы, два управленца и еще тройка офицеров. Один кавторанг, пять капитанов третьего ранга, три каплея и один старший лейтенант. Кому пойти на выход штаб дивизии командиру нашел бы, но кого? Кто лучше, свои, с которыми не один месяц вместе в прочном корпусе сидел, или чужие? Они, может, и хорошие, но чего от них ждать можно, не знаешь. Об этом контрольном выходе командир знал заранее, и посему со всеми своими «полугражданскими» офицерами провел подготовительную работу. Да особо никто и не отпирался, нас попросили почеловечески, и наша увольняющаяся братия в море пошла полным составом. А у меня между выпиской из госпиталя и выходом получилось аккурат трое суток, чтобы поцеловать жену и три ночи поспать не на казенной постели. Десять суток отморячили как положено, на одних учебных тревогах и отработках. Часа за три до прихода в базу командир вызвал нас на мостик, и после перекура мы по старой традиции выбросили в море свои фуражки в память о последнем выходе в море в ранге офицеров Военно-морского флота.