Джудит Тарр - Трон Исиды

• Название: Трон Исиды
• Автор: Джудит Тарр
• Издательство: КРОН-ПРЕСС
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-232-00288-0

Сильным мира сего не дано любить так, как любят простые смертные. Борьба за власть, войны, смерть — вечные их спутники. История Антония и Клеопатры — одна из величайших историй любви: любви возвышенной, прекрасной и трагичной.

Книга эта — плод чистого вымысла. Если здесь и отражены истинные события; описаны имевшие когда-то место установления; упомянуты личности, которые на самом деле существовали; названы какие-то земные точки и пространства, — то лишь с одной целью: сообщить черты подлинности созданному воображением.

Некоторые лица из великих или просто персонажи, равно как и факты общественной или личной жизни, нафантазированы автором. Впрочем, иной раз на страницах романа вы найдете и такое: реально жившие люди действуют как участники явлений значительных, но выдуманных — никогда этого не происходило, и уж тем более подобное не совершится в будущем.

---

Антоний посадил Луция на походную кровать и не отпускал до тех пор, пока слуга не снял с него залитую вином одежду. Диона, стоявшая в тени, знала, что не должна смотреть — но никак не могла удержаться. Обнаженный, он не обманул ее ожиданий — красивый, загорелый, стройный, Луций Севилий походил на мальчика, хотя было ему уже под сорок.

Когда его раздели, он успокоился. Антоний ушел; слуга омыл и помассировал его тело, накрыл его одеялом, повалился на пол и заснул, как это обычно делают рабы — внезапно и до утра.

Луций притворялся спящим, пока на него смотрели другие, но, оставшись в одиночестве, открыл глаза — сон не шел к нему. Крепкое вино все еще дурманило мозг, но взгляд стал осмысленным, ясным и грустным.

Диона не шелохнулась, не позволяя себе ни малейшего звука, ни единого движения. Взгляд Луция упал в ее сторону и задержался.

Он не мог ее видеть, ведь Диона была духом, сном, бесплотной грезой. Но Луций был провидцем, а сейчас находился во власти Диониса, бога, который — Диона припомнила — пришел из Азии и покорил Запад. Почему же он не смог покорить этого римлянина?

Взгляд Луция повел ее к нему, и она пошла — на своих ногах, в своем теле, с глубоким облегчением отметив, что была в одежде: египетское платье скрывало немногое, но являлось оправой, необходимой ее телу. Диона опустилась на колени возле кровати и коснулась его щеки. Хотя все происходило во сне, у нее была плоть, и она чувствовала тепло его плоти, жесткость бороды, не бритой несколько дней, овал его затвердевшего подбородка.

— Тебя вызвал Антоний? — потребовал он ответа.

— Антоний? С какой стати? — Диона покачала головой. — Меня сюда принесла богиня. Я… все видела. Все, что случилось.

Луций Севилий моргнул — быстро, но она заметила.

— Не знаю почему, — сказал он, — но предательство армии потрясло меня до глубины души. Как же я не хотел этой войны. Я считал ее пустой тратой времени, чем-то вроде прогулки, пародией на войну.

— Однако эта война могла бы стать триумфальной — будь Антоний Александром.

Из его груди вырвался крик — крик боли:

— Но он не Александр! И никогда не был им.

— Но это и не конец света, и даже не конец Антония. Просто неудача — не более того.

— Нет, — возразил Луций Севилий, упрямый, как всегда, и неожиданно очень напомнивший ей Тимолеона. Он вполне мог бы сойти за отца ее младшего сына — так они были похожи. При этой мысли Диона вспыхнула.

Луций Севилий не видел этого, погруженный в свое отчаяние. Такое иногда случается с мужчинами, которые редко поддаются власти вина.

Диона погладила его щеку и лоб. Луция чуть лихорадило — он был взволнован и выбит случившимся из колеи. Ее же сейчас огорчало иное: она проделала такой длинный путь на крыльях грезы, ей была дана плоть, чтобы говорить с ним, касаться его, и Луций тоже мог ощущать ее реальность, а он, казалось, даже и не замечал, как это чудесно.

Но она — в отличие от римлян — умела распознавать абсурд, в чем бы он ни воплощался. Смеяться нельзя: он будет смертельно оскорблен. И, будучи духом, а не плотью, Диона поступила так, как желал дух, как ему было дозволено: легла рядом с Луцием — вполне благопристойно, поверх одеяла — и обвила его руками. Он не сопротивлялся и охотно обнял ее; голова легла ей на плечо чуть выше упругой груди.

Все выглядело очень невинно. Луций Севилий не потянулся коснуться ее — как мужчина касается женщины. Он был нежным и теплым на ощупь — вот и все. И ей показалось, что иначе не бывает, хотя и не знала, откуда ей знакомо такое ощущение. Аполлоний словно состоял из сплошных углов, и лежать с ним было все равно что с поленицей крестообразно сложенных дров. Луций не мягкий — вовсе нет; но его углы были словно под стать изгибам ее тела. Антоний дополнял Клеопатру, о чем Диона не раз говорила царице, правда, имея в виду таланты, которыми одарила их природа и боги. Теперь она поняла остальное, это была не только долгожданная встреча двух умов, духа с духом. Это была и гармония тел.

Можно ли спать во сне? Но она уснула рядом с Луцием Севилием, положившим голову ей на плечо, здесь, в его шатре, в Мидии, возле стен Атропатены — за полмира от Александрии, где покоилось ее тело. Она спала, и в этом сне ей не грезилось ничего, кроме покоя и мира.

24

Луций Севилий, гаруспик, проснулся, как от толчка. Он продрог, чувствовал себя нездоровым — и был жутко, невыносимо одинок. Он потянулся к теплу, согревавшему его всю ночь, — но оно исчезло. Впрочем, тепла этого никогда и не было. Диона из рода Лагидов, прикорнувшая радом с ним и гладившая его по голове, просто ему приснилась.

Он сел, очень медленно, и выпрямился. В шатре было зябко — несмотря на жаровню, с которой возился слуга.

— Гай, — позвал он.

Мужчина обернулся и поклонился. Он никогда не проявлял непочтительности, как и не был по-рабски услужлив; редко говорил. Имя пленника из Транспаданской Галлии было непроизносимым — сплошным сгустком странных слогов. Для удобства Луций дал ему самое распространенное среди римлян имя; галл пожал плечами и молча согласился на него отзываться.

— Гай, — повторил Луций. — Ты ничего не слышал… ночью?

Тот покачал головой. Его лицо было непроницаемым, как почти у всех рабов. Луций хотел было расспросить его понастойчивее, но передумал. Даже если он и слышал или видел ночную гостью, сам Луций не был уверен, что на самом деле хочет это знать.

Медленно — как требовали разламывающаяся голова и протестующий желудок — он встал, оделся и вышел наружу. Предстоящая осада выглядела фарсом, ведь у них не осталось машин, чтобы проломить толстые стены. Антоний постоянно твердил, что сделает новые — но на это нужно время. А зима приближалась — горная зима, со снегами, выпадавшими внезапно и обильно, как белый обвал.

Вдруг на душе у Луция потеплело — он вспомнил сон, всего лишь сон… Но этот сон придал ему силы — на неопределенно долгое время, на нескончаемые недели, пока Антоний будет упрямиться перед лицом неизбежного.

— Мы в состоянии это сделать, — сказал Антоний. Его слова всем давно приелись: с тех пор как пришла весть о предательстве Армении, он повторял их постоянно.

Полководцы уже перестали с ним спорить. Тем утром они сидели, закутавшись в толстые накидки и глядя из шатра триумвира на небо.

Жители Атропатены преспокойно и самодовольно сидели за стенами. От случая к случаю Антоний высылал кучку людей со всем необходимым; его умельцы сделали-таки парочку катапульт. Горожане созерцали атакующих с презрительной скукой, игнорируя снаряды, стукавшиеся о стены. Им пора было хотя бы проголодаться — ведь они сидели в осаде с лета. Но те, что время от времени являлись на переговоры, не выглядели желанно тощими или опухшими от голода.

— Мы возьмем этот город, — не унимался Антоний. — Вытурим их из норы голодом или забросаем снарядами — как только у нас будет побольше машин…

— Хватит водить себя за нос, Антоний, — прервал его Канидий Красс. — Ничего у тебя не выйдет.

Все молча уставились на него. Канидий Красс был лучшим из них — это чуть не всякий с радостью признавал. Он менее других был склонен к пустым словам, говорил редко и только по делу — бил в самую точку. До сего момента он избегал споров, молча слушая, или уходил заниматься тем, что было на самом деле необходимо.

— Александр действительно заполучил Тир после целой зимы осады, — продолжал Канидий. — Но Тир — морской порт, и Александр построил себе флот. И не занимался осадой посреди вражеской территории. Мы каждый день теряем людей — в ненужных рейдах и мелких заварушках. Запас продовольствия у нас смехотворно мал, а мы совершаем рейды в глубь пустынной и бесплодной местности. А теперь еще и зима на носу.

— Зима? — рявкнул Антоний. — Великий Геркулес, еще только октябрь!

— Октябрь в Мидии, — спокойно сказал Канидий, — совсем не то, что в Риме или Египте, где солнце почти никогда не прячется в облака. Оставшись здесь, мы не доживем до весны — замерзнем до смерти или нас перебьют мидийские лучники.

Антоний недоуменно уставился на него.

— Ты предлагаешь мне поджать хвост и ползти назад к морю?

— Я предлагаю тебе мудрое отступление, пока еще возможно. Между здешним царством и «дружественной страной» скверная местность; если мы еще задержимся, эти горы будет трудно или вообще невозможно преодолеть.

— Тогда мы останемся здесь.

Канидий глубоко вздохнул, словно призывая себя к терпению.

— Марк Антоний, здесь мы погибнем. Это ясно как день. Мы и так уже на урезанном пайке. А когда эти земли скует зима, останемся вообще без пайка. Мы должны уходить отсюда прямо сейчас, если вообще хотим убраться подобру-поздорову.

— Атропатену нам не взять, — сказал чей-то голос. Луций Севилий с изумлением обнаружил, что голос принадлежит ему самому. Подобные мысли не раз приходили ему в голову, но он не был голосом богов, как Диона; до сих пор ни один бог не говорил посредством него.