Стив Мартин - «Радость моего общества»

• Название: «Радость моего общества»
• Автор: Стив Мартин
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-08107-0

Дэниел Пекан Кембридж живет в очень специальной вселенной. Он не в состоянии входить в лифт, жить в отеле выше третьего этажа, пользоваться телефоном и общественными уборными. Совокупная мощность лампочек, включенных в его квартире, должна быть не менее 1125 ватт. Но он гениально считает в уме и думает, что способен на такое плохо поддающееся анализу чувство, как любовь. А его проводник в мир обычных людей - годовалый малыш по имени Тедди…

Стив Мартин - выдающийся комический актер современности, прозаик, сценарист и драматург. Его новый роман "Радость моего общества" - впервые на русском языке.

---

Вы можете подумать, что раз я сижу дома, мне одиноко, но не тут-то было. Естественный хаос многоквартирного дома означает, что, повинуясь принципу энтропии, каждый неизбежно постучит в дверь каждого. Вот так я и стал парнем с травяным коктейлем. После убийства по нашим подъездам, как фурии, понеслись слухи, и довольно скоро каждый обсуждал это с каждым. Филипа — неглупая, разбитная актриса, которая живет этажом выше, — разговорилась со мной, когда я был в дверях — наполовину внутри своей квартиры, наполовину снаружи (она и сама какую-то долю секунды находилась под подозрением — будущий покойник как-то оскорбил ее тремя секундами непрошеных объятий, в ходе которых его рука скользнула ниже, чем позволительно, и Филипа оповестила всех, насколько это ее расстроило). Филипа рассказала, что страшно волнуется перед пробами на телевидение. Я сказал, давай я тебе сделаю коктейль из пырея. Мне хотелось ее успокоить, чтобы она показала себя с наилучшей стороны. Она зашла ко мне в квартиру, и я смешал в высоком стакане настои нескольких трав. Вдогонку мне пришла в голову так называемая толковая мысль — разломить пополам таблетку "индерала", который я ношу в своей карманной аптечке, и смешать его с питьем. "Индерал" — сердечное средство, предназначенное для борьбы с безобидными аритмиями, которым я иногда подвержен, но есть у него и побочный эффект: он снижает страх перед публикой. Ну и позже Филипа сообщила, что это была лучшая проба в ее жизни — ее дважды попросили прочесть "на бис". Может, питье с "индералом" тут ни при чем, а может — при чем. Главное — она хотела верить в пырейный коктейль и стала приходить за ним регулярно. Заглядывала, пропускала стаканчик, некоторое время сидела и разговаривала о своих актрисьих заботах, а потом отправлялась на очередное прослушивание под легкой дозой средства, блокирующего ее бета-ритмы.

Если Луна съезжает со своей орбиты на один дюйм ежегодно, то постепенно, где-то в непредставимо отдаленном будущем она выйдет из-под контроля и врежется, скажем, в Индию. Так что, рассуждая сравнительно, половинка "индерала" раз или два в неделю в пырейном коктейле для Филипы реально проблемой не является, но мне для того, чтобы оставаться на одной орбите с Филипой, нужно наращивать количество прописываемого лекарства. Это пара пустяков, поскольку мне достаточно немного преувеличить свои симптомы у доктора в Бесплатной клинике, и таблетки потекут рекой. Настоящая дилемма встала передо мной, когда Филипа в один прекрасный день пожаловалась, что плохо спит. Нет ли у меня коктейля, который помогает? — спросила она. И я не мог "просто сказать ей "нет"", потому что привязался к ней. Не так, как к Элизабет, Королеве Недвижимости, которая стала для меня объектом желания, но как к милой девушке сверху, за приключениями которой я следил, как за перипетиями мыльной оперы.

Филипа не понимала, что пребывает на том зачарованном отрезке жизни, когда каждое утро её будит надежда, и даже ноги в тапочки она сует с надеждой. Она жила с основательным, но, на мой взгляд, кретиноватым парнем, который, без сомнения, скоро исчезнет, уступив место фрукту позаковыристей. Я сходил на кухню, смешал апельсиновый сок с порошковым протеином, измельченной сливой, прыснул туда настойки зверобоя из "Верного средства", а потом, уверенно ведомый безрассудством, добавил еще четвертинку "кваалюда".

Этот "кваалюд" остался после какой-то студенческой вечеринки и с тех пор болтался у меня в кухонном шкафу, как был — нераспечатанным. Я даже не знал, не просрочен ли он, но на Филипу он, видимо, подействовал, судя по тому, что десять минут спустя после приема моего эликсира на ее лице появилась мечтательная улыбка, она расслабилась в моем складном кресле и изложила мне всю историю нынешнего бойфренда, которого звали Брайен. Сделала комментарий по поводу его громадного, баснословного члена, который сперва был определен ею как "...большущий хуй..." — Филипу начинало развозить, — а позднее, когда ее развезло более поэтически, был обрисован как "форменная оглобля с легкой горбинкой". Это явно пленяло ее несколько месяцев — до тех пор, пока однажды не перестало пленять. Брайен, как и раньше, полагал, что в этом ядро их взаимоотношений, а Филипа чувствовала себя не в праве с ним порвать, поскольку ее фиксация на безотказном аппарате прежде всего  и привела его к ней в гнёздышко. Но теперь с его увесистой штуковиной нужно было как-то иметь дело, а интерес Филипы начал угасать.

"Кваалюдовое" питье стало вначале ритуалом ежемесячным, потом ежедвухнедельным, потом ежедвухдневным, а потом я стал ежевечерне около одиннадцати прятаться, когда она принималась стучать в мою дверь. Запасы тайного ингредиента истощались, чему я был рад, поскольку уже начал сомневаться в моральности всего предприятия. Как-то вечером, ожидая действия апельсино-сливового эликсира, она сказала, что напиток разжег в ней новый интерес к Брайеновой штуковине, и она обожает просто лежать, пока он вытворяет с ней всякие вещи. Собственно, так оно ей теперь и нравилось — глаза полуприкрыты и Брайен на всю катушку. Когда я стал урезать количество наркотика в связи как с сокращением запасов, так и с угрызениями совести, ее интерес к Брайену поколебался, и я по всему видел, что бойфренд — снова на грани отставки. Некоторое время, варьируя дозу, я мог оркестровать их взаимоотношения не хуже дирижера, но когда в конце концов достаточно устыдился, я ее обломил, а она так и не узнала, что подсела, и, судя по всему, обошлось без пагубных последствий. Каким-то образом их отношения выстояли.

* * *

Санта-Моника, штат Калифорния, где я живу, — идеальное место для инвалидов, гомосексуалистов, деятелей шоу-бизнеса и прочих ранее периферийных членов общества. Быть средним человеком здесь ненормально. Здесь приезжий из Омахи лезет в глаза, как жопа сеньориты на параде в честь дня Пуэрто-Рико. Потому что, увидев в аптеке "Верное средство" (восемь кварталов от моего дома, для меня — сорок семь минут ходьбы) конкурс на двухстраничное сочинение "Почему я самый средний американец", я изумился, что устроители всерьез рассчитывают найти среднего американца в этом дурдоме на взморье. На том картонном стенде висело объявление от спонсора — "Замороженных яблочных пирогов Теппертона". Я схватил анкету участника и помчался домой (тридцать пять минут — рекорд), по ходу начав сочинять эссе в голове.

Трудность задачи была не в том, чтобы выставить себя средним, а в том, чтобы вызвать к себе симпатию, не прибегая к вранью. Думаю, личность я довольно располагающая, но одно дело быть симпатичным в жизни, а совсем другое — в сочинении. Я, видите ли, имею тенденцию раскрываться постепенно, и пятисот слов мне мало, чтобы кому-то понравится. Мне требуется несколько лет и пачка бумаги. Я знал, что мне придется льстить, пережимать и приукрашивать, чтобы моя симпатичность уложилась в график. Так что слюнявый и патриотичный я, написавший пятьсот слов, мне бы не понравился. Понравилась бы мне девушка с темными корнями, выглядывающими из-под пероксидного окраса, хохочущая взахлеб так, что кока-кола идет носом. Да и вам, наверное, тоже. Но Мисс Кока-Кола-из-Носу в своем кока-кольном воплощении не стала бы писать это сочинение. Она бы подтянулась, пригладила волосы, вытащила трусики из жопы и принялась печатать.

"Я средний американец, — писал я, — потому что стою на берегу здесь, в Санта-Монике, а тихий океан лижет мне пальцы ног, и я осознаю, что нахожусь на самой западной оконечности нашей Родины и являюсь потомком поселенцев, первопроходцами прибывших в Калифорнию. А разве не каждый из американцев первопроходец? Разве не пребывает этот дух в каждом из нас, в каждом городе, в каждой живой душе на каждом проселке, в каждом путешественнике, едущем в каждом трейлере "Виннебаго", в каждом американце, живущем в каждом особняке или трущобе? Я средний американец — писал я, — потому что голос индивидуальности уверенно струится в моей крови, не привлекая к себе особого внимания, подобно тихой силе яблочного пирога, который остужается на окошке".

Надеюсь, люди из "Менсы" никогда не увидят этого сочинения не потому, что от него за милю разит тем, как я манипулирую бедной фирмой, которая всего лишь пытается продать свои пироги, а потому что двадцать четыре часа, что потребовались мне для его написания, я пылко верил в каждое слово.

* * *

Вторники и пятницы для меня — знаменательные дни. По крайней мере, начиная с двух часов пополудни. В два пополудни приходит Кларисса. Она беседует со мной сорок пять минут, но она не полный психиатр; она психиатр-студент. Так что формально она приходит в гости, и глаза у нее зеленые. Всякий раз приносит маленький мешок подарков — иногда сдобные плюшки в упаковке, иногда телефонные карточки — полагаю, это всё — пожертвования. Она меня спрашивает, "как я", и всегда помнит что-нибудь с прошлого раза, о чем может продолжить разговор и в этот. Если я говорил ей, что собираюсь позвонить матери по новой телефонной карточке, она не забывает спросить, как прошел разговор. Для меня это проблема, потому что, говоря, что собираюсь позвонить матери, я лгу, ведь материй моей нет в живых уже сколько — шесть лет? Для меня это проблема, потому что Кларисса знает, что моей матери нет в живых, и чувствует, что должна подыгрывать. Я знаю, что лгу и мне ее не заморочить, а она думает, что я сумасшедший и морочу сам себя. Мне нравится эта маленькая выдумка, потому что она связывает нас гораздо глубже, чем простое "здрасьте".