Геннадий Козлов - Грустный оптимизм счастливого поколения

• Название: Грустный оптимизм счастливого поколения
• Автор: Геннадий Козлов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-480-00217-1

Книга для тех, кто заинтересован в оптимальной реализации предначертаний своей судьбы, будущей судьбы землян и, главное, нашей российской судьбы.

Повествуя о днях былых, сегодняшних и будущих, автор избегает глубокомысленной безысходности в рассуждениях и заключениях. В силу мягкой ироничности стиля книга вас не утомит.

Чтение даст возможность отвлечься от сиюминутных проблем, не раз улыбнуться и задуматься о глубоко личном.

Кому-то она добавит уверенности в своих силах и простимулирует к большей целеустремленности.

Геннадий Викторович Козлов – выпускник физического факультета МГУ, доктор физико-математических наук, лауреат Государственной премии СССР, действительный государственный советник Российской федерации первого класса. Более 25 лет проработал в Физическом институте АН СССР и Институте общей физики РАН. Длительное время работал заместителем министра науки, возглавлял Российское агентство по системам управления. Член Союза писателей России. Автор книг «Познание судьбы», «Воплощение судьбы», «Лаборатория» и «Наука под углом зрения».

---

Однако самые высокие конкурсы всегда были на кафедрах теоретической физики и математики. Это была элита, люди в белом.

Я не могу сказать, что теория меня сильно привлекала, скорее напротив, мне был роднее именно эксперимент, но, имея отличные оценки, я мог претендовать на высокое звание теоретика. Решающим же фактором явилось то, что профессор Я. Терлецкий пригласил меня к себе в ученики. Это было равносильно зачислению на кафедру, и я согласился.

Задача, которую предложил Терлецкий, оказалась для меня невыполнимо сложной. Я бился над ней, как в свое время над олимпиадными задачами, с утра до ночи, но безрезультатно. Дело дошло до того, что здоровье мое совершенно расстроилось. Стало очевидно, что пора сдаваться и переходить в экспериментаторы. Как ни неловко было перед профессором, но я вынужден был сделать этот шаг.

Особое место в нашей учебе занимала военная подготовка. Она касалась только парней. На первом курсе мы начали с занятий по строевой подготовке, а в конце семестра был уже и зачет по стрельбе.

Занятия у нас вел отставной полковник, добрейший человек и излюбленный герой студенческих шуток и анекдотов, почти как Чапаев. На стрельбах из пистолета однажды возникла весь-ма нешуточная ситуация. У Лешки Барышникова произошла осечка. Он повернулся с направленным на полковника стволом пистолета, пожаловался на оружие и несколько раз нажал на курок. По рассказам очевидцев (я полагаю, несколько утрированным), полковник бросился на пол и пополз под стол. Барышников, зацикленный на своей проблеме, пополз к нему, где полковнику в конце концов и удалось его обезоружить.

Ни с кем другим ничего подобного в принципе не могло случиться. Барышников же был у нас просто особой точкой. С ним постоянно что-либо происходило. Однажды на хоккее ему выбили передние зубы, и он месяц был объектом шуток всего курса. На экзаменах ему попадался именно тот билет, которого он больше всего боялся. Но самые забавные сюжеты были связаны с его любовными страданиями.

Впервые он влюбился, причем безответно и безнадежно, уже на первом курсе в Ирину из нашей же группы. Будучи человеком совершенно открытым и очень эмоциональным, он всем рассказывал о своих переживаниях и намечающихся успехах. Зная эту его слабость, однажды и я сыграл с ним небольшую шутку.

– Леха, тебе привет от Иры.

– Да? – оживился он и, чтобы зафиксировать этот успех в глазах окружающих нас товарищей, спросил взволнованно, не подозревая о моем коварстве: – Расскажи, как это было?

– Когда я прощался с ней после кино, то спросил: «Лешке передать привет?» – «Ну, передай», – ответила она.

Чем был Лешка хорош – он никогда не падал духом и уже через секунду смеялся вместе со всеми.

На четвертом курсе любовь у него была столь захватывающей, что за ней с интересом следил уже весь факультет. Успеха он не достиг и на этот раз, но зато после окончания университета его дела пошли явно в гору, и он даже несколько раз женился.

Вернемся, однако, на военную кафедру, где из нас готовили офицеров противовоздушной обороны. Техника, которую мы изучали, была довольно старой, но от этого не менее секретной. Режим секретности обрушился на нас уже при изучении самых азов импульсной техники, описанных во всех открытых учебниках.

Перед одной из контрольных работ полковник, проводивший у нас занятия, взволнованным голосом сообщил о ЧП, имевшем место в предыдущей группе. Там были обнаружены шпаргалки, и теперь велось служебное расследование. В связи с этим он предложил нам по-хорошему выложить приготовленные шпаргалки на стол в его отсутствие.

Несколько человек последовали совету полковника. Как выяснилось, шпаргалку приготовил и мой приятель Алик, но сдать ее не решился, опасаясь, что его вычислят по почерку или по чернилам. Пометавшись, он принял решение сведения, составляющие государственную тайну, съесть. Это далось ему ценой определенных усилий. Мало того что чернильную бумагу с непривычки было трудно и противно жевать, делать это пришлось под улюлюканье и подначки всего взвода.

Вернувшись, полковник спросил у дежурного:

– Все успели сдать шпаргалки?

– Так точно. Двое сдали, а один съел.

Взвод при этом дружно посмотрел на Алика. На фоне его пурпурно-красного лица ярко выделялись черные от чернил губы. Посмеявшись со всеми, полковник разрешил Алику пойти в туалет и запить шпаргалки водичкой. Он был не чужд гуманности.

Второй занятный случай произошел уже на четвертом курсе. Проходя на военную кафедру, мы сдавали часовому в качестве пропуска свои студенческие билеты. И вот однажды занятия прерываются и нам объявляют о новом невиданном ЧП. Кто-то прошел на кафедру по женскому пропуску. Далее следовала короткая справка о том, что именно через женщин происходит основная утечка государственных секретов, завершившаяся требованием немедленно и чистосердечно признаться в этом злодеянии. Когда же полковник назвал фамилию женщины, я понял, что признаваться придется мне.

Меня забрали с занятий на допрос, правда без протокола. Комизм ситуации состоял в полном отсутствии цели моего преступления. В конце концов, мне разрешили отыскать жену и заменить документ. Подвел я, видимо, дежурного солдата, которому наверняка досталось за потерю бдительности.

Весьма заметным событием была поездка в лагеря. Нас вывезли под Курск. Дивизион, в котором стояла изучаемая нами техника, боевого дежурства уже не нес и был кадрирован, то есть там был минимум офицеров и солдат. Нашему приезду в дивизионе были очень рады, так как стояла сенокосная пора, а сушить и убирать сено для соседнего колхоза было некому. Занимались мы этим с утра до вечера с перерывами на строевую и спортивную подготовку, а также обед. Кормили нас, кстати говоря, очень неважно, так что все похудели килограммов на десять. Но благодаря этому к концу сборов заметно улучшились показатели по подтягиванию на турнике, что начальство занесло себе в плюс.

Усиленная нами футбольная каманда дивизиона разгромила местных футболистов, чего уже давно не случалось. Это так порадовало командира части, что на ужин нам дали двойную порцию макарон.

Во время моего дежурства по кухне в часть неожиданно решило приехать командование, и нам с напарником приказали срочно мыть окна. Ему повезло больше, так как досталось окно без стекла. Принимая работу, старшина сказал, что мое окно вымыто хуже, и заставил перемыть.

Интересно, что уровень шуточек и розыгрышей среди студентов в лагерях мгновенно понизился до солдатского. Мы также прятали друг у друга портянки, ставили в пары сапоги на одну ногу и тому подобное. Видимо, в чем-то Т. Лысенко был все же прав, доказывая определяющую роль среды в процессе эволюции.

К концу сборов нам показали зенитную ракетную станцию и на выпускном экзамене всем поставили высокие оценки.

После неудачной попытки стать теоретиком я определился на кафедру колебаний и вскоре был приглашен в Физический институт им. П. Н. Лебедева Академии наук СССР на практику. Там меня встретила моложавая, очень энергичная женщина. За несколько минут она уверенно объяснила, что ее группа занимается крайне важным и перспективным делом, и посоветовала, а точнее, велела без проволочек приступать к работе. Последовав ее указанию, я открыл новую, интересную и, по-видимому, самую важную страницу своей жизни, наполненную удачами, борьбой и переживаниями.

Группа, в которую я попал, входила в лабораторию колебаний, возглавляемую молодым, недавно избранным академиком Александром Михайловичем Прохоровым. 1965 год был «звездным часом» лаборатории. Широким фронтом велись исследования по разработке и применению лазеров. А. Прохоров получил все существовавшие в СССР премии и вместе со своим бывшим аспирантом Н. Басовым и американцем Дж. Тауэнсом был удостоен Нобелевской премии по физике.

Волевым решением А. Прохоров в одночасье изменил тематику всей своей радиофизической лаборатории на лазерную.

Исключением была только та небольшая группа, куда попал я, занимавшаяся миллиметровыми и субмиллиметровыми волнами. Руководила группой Наталия Александровна Ирисова. В дальнейшем она не раз отмечала прозорливость этого решения Прохорова, сохранившего перспективное направление в разгар лазерного бума. Возможно и другое, более прозаичное объяснение – потенциал группы был невелик, и Прохоров не возлагал на нее больших надежд.

Первые мои шаги, связанные с созданием сложного усилителя на полупроводниках, нельзя назвать успешными. Транзисторы тогда только-только появились, и даже в ФИАНе их было трудно достать. А я их вообще держал в руках первый раз, к тому же не имея почти никаких навыков в практической радиотехнике. Как назло, несколько транзисторов сразу же сгорели, я страшно переживал, пытался купить новые. С этой ставшей мне ненавистной схемой я возился долго и нудно, регулярно брал работу домой на субботу и воскресение, но достичь требуемого результата так и не смог.